Часть 9. Её смелый выбор

сам император сидел в покоях,
дворец был полон подробных сплетен,
писал письмо. для его невольных.
что жили в храме у кромки леса.

просил сильнее смотреть за Дэли
и ни за что не снимать браслеты.
он знал, что жрицам он может верить —
они держали свои обеты.

голубоглазка лежала хмуро смотря на нежной лазури небо.
трава касалась, колола кожу,
 
и.. раздражала ее безмерно.

с какой-то стати они решили,
что могут скрыть от принцессы правду.
ведь она леди,
а значит — тряпка.
что может только кивать и ладно.

и от чего-то, сама не знает,
в ней с сильной бурей проснулась ярость.
она объяла, пронзила сталью,
пустила корни, сметая ясность.

ей надоело жить пылью книжек,
дышать обломками прежней жизни,
она хотела стать просто сильной,
способной здраво в порывах мыслить.

желала явно иметь возможность самой творцом быть своих историй.
властитель..
папа..
он всё разрушил.
и стал чужим ей и незнакомым.

и гнев толкал и тянул к подножию
обрывов, впадин, к глубинным безднам,
к которым только ступи — беспутный.
пропащий, лишний, для всех бесчестный.

и чаша этих весов цепляет и превосходит иные грани. она устала.
осточертело
быть заключенной, не зная тайны.

сидеть прилежно, быть серой мышью, учиться просто кивать смиренно.
пока оковы, браслеты, путы

сжимают больно девичье тело.

письмо, с дворцовой печатью красной,
пришло с посыльным сегодня в полдень.
она открыла, как все и прежде,
и аккуратно сложила, ровно.

сейчас, пока «беззаботно» лёжа,
она от нервов кусала губы.
паршивый вечер. и он ничтожен.
и счёт давно льётся на минуты.

несправедливо.
внутри всё рвётся, с немой готовностью рушить стены.
он не уймется. увы, упрется.
и не дождётся она отмены.

в мечтах и только ей видеть руки без уз из стали вокруг запястий.
и непременно ей слышать звуки лишь жриц в округе, из скучных пастей.
и отведенный принцессе срок давно прикинулся злобным роком,
она прониклась,

чтоб стать счастливой,

сейчас пора бы ей быть жестокой.

и в тот же миг всё яснее стало,
она решилась бежать отсюда.
куда — не знает, да и не надо,
остаться — вот что равно абсурду.

и если раньше себя корила
да лишь за образ подобный этим,
учили жрицы, смирение — сила,
отец твердил

никому не верить.

быть кроткой, слабой, прощать и только,
быть всем удобной, стать тихой, мягкой,

теперь узнаем, увы, насколько,
столь жалкий образ
оброс отвагой.

и в тот же вечер она сбежала,
стащив мустанга с конюшни рядом,
он ей знакомый,
пора настала
взрослеть, не медля покрывшись ядом.

огонь струился по юным венам,
лаская болью и сладкой пыткой,
он неизбежно сразит любую
любую мысль, что тянет ниткой

назад, обратно, в объятия страха,
в тиски забвений и заточений,
что непременно лишь жаждет краха,
её души.

и самих падений.