Глушь. Об умирающей деревне

Посёлочный шум мне надоел,
Пора уж домой, ведь в родимой глуши
Вечный покой, сияющий мел
И живительный  цвет тишины.

В тихой чаще с рожденья густой
Лишь сельский шепот могил
И тусклый сияющий зной,
Что стал нежданно мне  мил,
Словно утерянный осколок души,
Словно полянка среди берёз,
Словно рогоз или же камыши,
Словно слёзы отброшенных грёз.

Сквозь пальцы утекло много песка,
Но глушь всё жива в пожаре огня
Простоит ещё так года и века,
Но для кого? Для кого эта резня?

Агонией прошлись давно по глуши,
Оставляя ямы лишь для гробов,
Нечестивцы-тевтоны и алые латыши –
Все кто предал сиянье крестов. 
Та агония продолжает резать и жрать –
Растёт и растёт всё некрополь,
А эпитафии продолжают молчать,
Эпитафист на камень выбьет их вопль.

Кружат воро;ны в вышине по весне
И скорбно кричат о грешных рабах,
Что остались навечно наедине
С двумя метрами в скорбных глазах.

О мире живом кладбища речь
Расскажет лучше, чем кровь героев,
А тем более чем художников сечь,
И философов ушаты помоев.
Лишь кладбищенский голос
Дарует вечный скорбный покой
И избавит чудотворческий логос
От встречи с нечестивцем – с тобой.

Кружат воро;ны в небе зимой
И скорбно кричат по-птичьи нении,
И клюют в глуши кладбищенский зной,
И сбрасываю с перьев инеи.

Где малый металлический крест,
Где деревянный, а где плита,
Где холмик, заросший сквозь жест
Глупой греховности и ленивого сна.
Раздаётся лишь карканья треск,
Лишь тис с рябиной благоволят,
Лишь несётся инея блеск,
Лишь воро;ны по крестам всё вопят.

Умирает деревня моя,
Пожирает некрополь её,
И растёт и растёт он гния,
Забывая своё бабье житьё.