Плащ, клинок и предательство в трех лицах часть 2

Эпофиней стоял над телом Тёмного Принца, и впервые за десять лет службы его рука дрожала. Не от раны в животе, а от осознания: он только что убил не тирана, а юношу, сломленного одиночеством. Воздух в покоях сгустился, и он услышал за спиной медленные аплодисменты.

— Браво, — сказала Эполярия. Её голос был спокоен, но глаза горели холодным интеллектом. — Ты только что стал пешкой в игре, которую даже не видишь.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Эпофиней, не отрывая взгляда от бездыханного лица Эпроэля.

— Ты даже не представляешь, насколько Эпроэль ужасный человек. Ты знаешь его настоящее имя, но откуда? Посмотри его записку в плаще.

Эпофиней медленно наклонился, пальцы наткнулись на жёсткий пергамент в складках чёрного плаща. Развернул. И увидел самое ужасное, что могло случиться:

«Я, Эпроэль, готов убить всех ради того, чтобы отомстить за мать. Я уже убил своего отца, и мать Эпофинея, и отца Эполярии. Но это ещё только начало. Сегодня я убью Эполярию, если мне не помешает Эпофиней».

Эпофиней отшатнулся, будто его ударили. Глаза застыли на словах «мать Эпофинея». Он уронил записку. Она плавно опустилась на окровавленный камень, как последний лист осени. Он смотрел на тело Эпроэля — этого мальчика, которого он когда-то учил держать меч, которого защищал от насмешек пажей. Теперь в его памяти всплывали обрывки фраз, которые он раньше игнорировал: «Месть — это единственное, что согревает ночью, Эпофиней», «Иногда чтобы построить новый мир, нужно сжечь старый».

— Он был болен, — прошептал Эпофиней. — Не монстром родился… а стал. И мы все помогли ему в этом.

Он поднял взгляд на Эполярию, и в его глазах плескалась буря из вины, ярости и отчаяния.

— А ты?.. Ты знала всё это время. И молчала. Позволила мне стать его палачом.

Эполярия не опустила глаз. В её позе читалась не вина, а решимость.

— Если бы я сказала тебе раньше, ты бы мне поверил? Или принёс бы меня в жертву своей слепой верности?

Она сделала шаг вперёд, и в её руке вдруг появился маленький кинжал с рукоятью из слоновой кости — тот самый, что когда-то принадлежал её отцу.

— Теперь слушай меня, Эпофиней. Потому что игра только начинается. И на этот раз мы пишем правила сами.

Молчание повисло между ними гуще крови на камнях. Эпофиней смотрел на кинжал в руке Эполярии, и вдруг осознал: он держал этот клинок десять лет назад, когда учил её защищаться. Теперь он был направлен на него.

— Наши правила? — его голос прозвучал хрипло. — Ты говоришь о правилах, позволив ему убить мою мать? Зная, что я буду служить её убийце?

Он сделал шаг, не замечая, как его окровавленная рука тянется к её горлу.

— Он был болен. А ты... ты здорова. И от этого страшнее.

Эполярия не отступила. Её дыхание ровное, будто она ждала этого всю жизнь.

— Твоя мать была первой, кто узнал его тайну. Она пришла ко мне за помощью в ту самую ночь. Я не успела.

В её глазах промелькнуло что-то настоящее — не расчет, а боль.

— А теперь слушай, Эпофиней. Ты хочешь мести? Она перед тобой. Но убьешь меня — и никогда не узнаешь, где он спрятал её последнее письмо к тебе.

Кинжал в её руке дрогнул.

— Выбирай. Моя смерть... или прощание.

И вдруг Эпофиней заметил — не похож принц на себя самого. Черты лица чуть грубее, посадка головы иная. Только хотел он сказать ей об этом, как рукоятка кинжала обрушилась на висок. Тьма.

Очнулся — в каменном мешке. Пахнет пылью и керосином. И сквозь дымку — силуэт.

— Дьявол... — прошипел Эпофиней.

— Нет. Настоящий, — услышал он голос, от которого похолодела кровь. Эпроэль. Живой. Он рассекал верёвки острым камнём, глаза горели лихорадочным блеском. — Она подменила тело. Всё подстроила. Двойника. Меня держала в подземельях.

Первый факел упал с потолка. Пламя лизнуло бочку с маслом.

— Бежим. Сейчас, — Эпроэль рванул его к чёрному ходу, и они вывалились в ночь, залитые алым заревом.

Лес встретил их мокрым холодом. Эпроэль, задыхаясь, прислонился к сосне:

— Она... Эполярия... это она убила твою мать. А мне подбросила письмо. Я был её орудием. Как и ты.

Он показал на шрам на шее — точно такой же был у Эполярии.

— Мы все были пешками. Но теперь... — его глаза метнули к горящему замку, — пешки сломали доску.

Их догнала Эполярия с рыцарями утром. Силы были слишком неравны. Под дулами арбалетов они подписали соглашение о передаче замка. Когда Эполярия ушла, они остались вдвоём у опушки, в развалинах старой сторожки. И тут из тени вышла Вера. Простолюдинка с глазами цвета омута и руками, знавшими и плуг, и иглу.

— Я знаю, как убить Эполярию, — сказала она просто. — У неё есть слуга. Линолеум. Лучший мечник, на счету которого сто тысяч жизней. У него нет выбора, нет голоса, нет имени.

— И что нам делать? — спросил Эпофиней, всё ещё чувствуя жжение верёвок на запястьях.

— Отхуярить его! — крикнул Эпроэль, сжимая кулаки.

— Да, — подтвердила Вера без тени улыбки. — План таков. Я дам вам броню, оружие. Всё, что нужно. Эпроэль пойдёт в битву с Линолеумом.

— Но до него же ещё нужно добраться!

— В том-то и дело. Кроме Линолеума, у неё есть ещё десять рыцарей. Которых тебе нужно убить, Эпофиней. Одному.

Вера схватила Эпофинея за плечо, её пальцы впились в броню.
—Нет. Ты один. Десять против одного — пока Эпроэль прорывается к Линолеуму.

Эпроэль уже стоял у чёрного входа в Сад Теней.
—Выдержишь? — его голос был чуть хриплым.

Эпофиней посмотрел на десять силуэтов в конце зала. Мечи, секиры, древковое оружие.
—Я куплю тебе время. Но если услышишь мой рёв — возвращайся. Понял?

Они не попрощались. Эпроэль шагнул в темноту. А Эпофиней развернулся к десяти рыцарям. Поднял меч.
—Ну что, суки... Кто первый подарит мне смерть?

Кровь заливала лицо, смешиваясь с потом. Эпофиней отбивал атаку за атакой, его меч пел стальную песню отчаяния. Он видел, как Эпроэль скрылся в проёме, ведущем в Сад Теней. Оставалось только держаться.

В Саду:
Воздух гудел от тишины.Линолеум стоял спиной, поливая белые розы.
—Мастер ждёт, — его голос был плоским, как поверхность мёртвого озера.
Эпроэль не стал говорить.Он уже летел в атаку, меч aimed для смертельного удара.
Линолеум развернулся одним движением.Его клинок встретил клинок Эпроэля — и меч Эпроэля переломился пополам.

В зале:
Эпофиней услышал звук ломающейся стали.Он инстинктивно рванулся к проёму, но пятый рыцарь преградил путь.
—Не думал оставить нас так рано? — рыцарь занёс секиру.
Эпофиней отпрыгнул,чувствуя, как ветер от лезвия рассекает воздух. Он должен был верить. Довериться Эпроэлю.

В Саду:
Эпроэль откатился,сжимая в руке обломок меча. Линолеум приближался безмолвно, его доспехи не издавали ни звука.
—Ты — ничто, — прошептал Линолеум. — Просто ещё одно пятно, которое я сотру.
Но Эпроэль улыбнулся.Он помнил слова Веры: «Он силён, но не гибок».
—Пятна, — Эпроэль выплюнул кровь, — иногда складываются в узор.
Он рванулся вперёд,не для атаки, а для объятия. Обхватил Линолеума, повалил его на землю, на розы.

И вдруг Линолеум откинул Эпроэля в стену с силой, от которой треснул камень. Снял с себя броню, обнажив тело, покрытое шрамами-рунами. Занес клинок для последнего удара.

— НЕ ТРОНЬ ЕГО!

Из проёма, истекая кровью, вывалился Эпофиней. За ним — Вера, с арбалетом в дрожащих руках. Выстрел. Стрела вонзилась Линолеуму в плечо. Этого мгновения хватило. Эпроэль вонзил обломок меча в горло Линолеума. Лучший мечник рухнул, захлёбываясь собственной кровью.

Они стояли над телом, трое, объединённые болью и яростью. Дорога к трону была открыта.

Финал их битвы с Эполярией был быстрым и безжалостным. Они нашли её в Отражающем зале, где она пыталась собрать оставшиеся драгоценности.

— Шах и мат, — сказал Эпроэль, и его клинок нашёл её сердце.

Рассвет заливал тронный зал. Мир был их. Эпроэль и Эпофиней — последние, кто остался у власти. Они сидели на ступенях трона, слишком уставшие, чтобы занять его.

Их взгляды встретились. Усталые, пустые, полные новой, тёмной решимости. Потом медленно перевели на Веру, стоявшую у двери с лицом, залитым утренним светом.

— Простолюдинка на троне? — тихо сказала она. Не вопрос, а приговор самой себе.

Она повернулась и ушла. Не оглядываясь. По каменным ступеням, вниз, к воротам, которые уже никогда не откроются для неё.

Они не убили её. Они позволили ей уйти. И в этой милости было больше жестокости, чем в любом клинке.

Двое друзей остались у трона. Двое — против целого мира, который они так хотели спасти. А за окнами замка ветер приносил запах пепла и одинокой полыни.