Простите мне за дерзость поцелуя

Средь белых вьюг, в Усинске позабытом,
Где даже солнце — ледяной кристалл,
Я встретил Вас. И роком, ядом скрытым,
Тот взгляд мне душу в тотчас истерзал.
Вы — не моя. Чужим огнём согреты,
Чужому слову отдана судьба.
Но в каждом жесте, в шёпоте ответа
Слышна была безмолвная мольба.

Вы так боялись плена откровенья,
Свою же душу в клетке заперев.
Но я читал в глазах одно томленье,
Души мятежной яростный припев.

Простите мне за дерзость поцелуя,
Что с Ваших губ сорвал я, как гранит.
Простите, что, чужой судьбой рискуя,
Я в сердце внёс и пламя, и магнит.
Простите, что в руках моих несмелых
Вы забывали горечь прошлых зим.
Простите, что на простынях не белых
Мы строили свой хрупкий, грешный Рим.

Вы мне простить должны, что так небрежно
Я Вашу душу в свою душу влил.
Что Вы — другая, что глядите нежно,
А я за это Вас уже простил.
Простил за то, что Вы мне позволяли
Касаться плеч и губы целовать,
За то, как Вы неистово дышали,
Пытаясь робость страстью оправдать.

Пусть говорят, всему виною виски,
Или хмельной, безжалостный дурман...
Но нет... мы были гибельно так близки,
Чтоб списать всё на пошлый, злой обман.

Простите мне за дерзость поцелуя,
Что с Ваших губ сорвал я, как гранит.
Простите, что, чужой судьбой рискуя,
Я в сердце внёс и пламя, и магнит.
Простите, что в руках моих несмелых
Вы забывали горечь прошлых зим.
Простите, что на простынях не белых
Мы строили свой хрупкий, грешный Рим.

Прощайте... Наш роман не кончен — прерван.
Как стих, где автор вырвал пол-листа...
И в памяти остался шрам неровный...
И вечная, немая пустота...

Простите мне за дерзость поцелуя,
Что с Ваших губ сорвал я, как гранит.
Простите, что, чужой судьбой рискуя,
Я в сердце внёс и пламя, и магнит.
Простите, что в руках моих несмелых
Вы забывали горечь прошлых зим.
Простите, что на простынях не белых
Мы строили свой хрупкий, грешный Рим.