Про пса Тони

Стоит в центре города облезлый особняк, а в нём живёт моя подруга Маша и пёс Тони: облезло-белый, как особняк и вместе с тем дружелюбный, как Маша.

Бывает, прихожу я в гости и только усядусь попить чаю с яблоком, как вдруг раздаётся медвежье ворчание, протискивается в дверь Тони и принимается вынюхивать, кто это в гости. А я с ним здороваюсь, как с хозяином и сразу руки вверх, чтобы не задеть – иначе, чего доброго, тяпнуть может, хоть и не со зла: просто у этого бывалого парня век уже не за собачий на кошачий перевалил и от старости позвоночник ослаб – любое прикосновение, как раскалёнными иглами сквозь шкуру.

Одно время повадилась Маша с утра до ночи из дома работать (она онлайн иностранные языки преподаёт – кому запасной язык в рот приживить надо, обращайтесь!), а Тони истомился в четырёх стенах томиться и ей знаки подаёт: пошли, мол, прохладимся! Заарканивает её на поводок и чуть не волоком гулять тащит. Тогда-то и попался им навстречу я. И заметил, что не только позвоночник, но и лапы у пса выгибаются и оплывают в разные стороны, точно восковые – только он всё прёт вперёд, как ни в чём не бывало, и дымится от жара. Значит, не от старости плавится и болеет Тони, а от того, что дух у него в сердце слишком силён для земного тела. И давно расплавился бы вконец, кабы часть жара вместе с движением не выходила да кабы свежий дорожный ветер другую часть жара не сдувал прочь.

– Это ещё что! – говорит Маша, – это Тони давно поизносился, а по молодости таким силачом и упрямцем был, что мог меня невзначай в небо опрокинуть на бегу, если на другой стороне улицы что-нибудь интересное заметит.

Тут я, взглянув на себя осознал, что колени у меня тоже подгибаются, а сердце в груди жарко колотится.

***

Пока я записывал эту историю, мою внутреннюю речь, должно быть, подслушали окрестные собаки; всем известно, что животные не учатся разговаривать по-нашему, потому что улавливают непосредственно мысли. Из-за этого городе затеялся какой-то ералаш: собаки, как угорелые носятся повсюду, а следом за ними хозяева летят по небу, как воздушные змеи за детьми (плащи, пиджаки и юбки развеваются на ветру не хуже крыльев). Воздух переполнен гавканьем и криками «тубо!», «стой!», «тпру!», нельзя!»

Лишь я, вопреки общему оживлению, стою на балконе, цедя мрачноватые мысли. Допустим, у меня с Тони есть общность: я даже родился по китайскому календарю в год огненного пса, хотя побаиваюсь собак, особенно незнакомых. Но у пса передо мною есть одно преимущество: у него легко разгорается интерес к разным вещам – к навозному шарику, велосипедному звонку, упругому мячику, кривой веточке, жужжанию мухи, голосу ребёнка – всегда есть куда бежать и за что хвататься. А вот мне к чему стремиться, если я заблудился в жизни, как в пустом поле, не одолев и полпути, не достигнув даже опушки сумеречного леса? Как не растечься затхлой жижей без движения?

Но вдруг цепочка вопросов прерывается, потому что вместо неё начинает подёргиваться шнурок у меня на шее. Я поднимаю глаза и краем зрения различаю, как за облачными грядами у неба выстраивается второй этаж, по которому ходит не то царь-рыба с распростёртыми плавниками и длинным хвостом, не то крест в лучах – и звенит: «Иди! Вперёд! Так победишь!». И мой шнур от крестика, и кресты у множества других существ незримо соединены с ним, как телевизионные антенны с Останкинской башней.

Теперь я должен ненадолго прервать свои рассказы и отправится куда-то, куда зовут кресты: сердце внутри горит, шнур от маленького крестика призывно тянет, а дороги на горизонте складываются в красноречивую вязь. Как встречу и постигну что-нибудь интересное – сразу напишу всем! До свидания.К