Наш паровоз вперёд летит! купе 1

  Колёса вагонные монотонно стучат --
  Тук-тук-тук-чат. Тук-тук-тук-чат,
  Лишь на остановках и станциях молчат.
  Сейчас они в пути,
  С рельс им не сойти.
  Рассказать одну историю хотят,
  Вовсе не про маленьких котят.

             Наш далёкий путь лежит на Восток --
             Фирменный поезд "Москва -- Владивосток".
             СВ -- спальный вагон, в вагоне молодые дарования,
             Пока без высшего образования.

Он и она -- оба студенты института.
Были на каникулах у родителей на Молдаванке, где-то тута,
После каникул дарования едут до своего института.
И не в какой-то там Ударно-барабанный
Или Канатно-шпагатный,
А в институт Рыбного хозяйства,
Где не терпели разгильдяйства,
Свинства, чванства, зазнайства
И всего такого прочего,
Чтоб ни голову, ни Фаберже не морочило.

           Студенты будут грызть ихтиологию -- интересную науку,
           Очень нужную и увлекательную штуку.
           Они будущие специалисты по рыбе и икре,
           Будут работать не в клоповнике-конуре
           или ещё какой-нибудь дыре,
           а в фешенебельном офисе с компьютером, кондиционером
           и охранником -- не пенсионером,
           чтоб не скоммуниздили и не вынесли икру
           в свою на курьих ножках двухэтажную нору
           да не приучали к чёрной икре детвору.

Только всё это будет потом,
когда будем ехать назад с сибирским котом.
А сейчас в институт, мы в пути,
нам с пути никуда  ни свернуть, ни сойти.

           Вот они уже пятые сутки в пути,
           но дорогу друг к другу не могут найти.
           В это поверить в 21 веке невозможно,
           да разве так можно?

Два молодых цветущих организма --
да как они могут жить без оргазма?
Тоже мне несостоявшиеся дети коммунизма,
ведь должна быть потребность организма!

          Он -- мистер "Х", мы его не знаем,
          возможно, так ничего и не узнаем.
          Лишь то известно, что по-звериному он не рычит,
          как Никита Джигурда, дико голосом пропитым не кричит,
          А всё время, аж противно, молчит.
          Только пишет и читает,
          в облаках летает.

Похоже, он пишет стихи,
всё время улыбаясь,
иногда ехидно ухмыляясь.
Смефуёчки ему, всё хи-хи да хи-хи,
лучше б собрал все свои мотлохи.
Все трусы и носки по купе разбросал.
Жаль, что здесь нет кота, он бы их обоссал.

         -- Борзописец! Чтоб твоя писалка сломалась, --
            затосковавшая попутчица уже шестой день чертыхалась, --
            даже забыла, когда я улыбалась.

Она -- звали её Эвелина,
аленький цветочек, ягодка-малина.
Не дурна, собой хороша,
у неё чистая, открытая русская душа.
Училась только на "отлично",
дома и вне дома вела себя отлично.

            Папа Эвелины -- не какой-то дрыщ с подворотни
            и не пахнущий "Шанель №5" курортник
            или с фермы, издающий запах навоза, скотник.
            Он -- Министр рыбного хозяйства,
            даже во сне не мог терпеть разгильдяйства.
            И дочурку Эвелину к порядку приучил,
            как сам Бог тому учил.
            От корки до корки "Моральный кодекс" на память заучил,
            всех -- от зам. министра до вахтёра
            и личного шофёра --
            с красным дипломом бузотёра --
            "Моральным кодексом", не побоюсь этого слова, задрочил!
            (Замечу в скобках, мой одноклассник В. Гуров
            под "Моральный кодекс", извините за выражение, дрочил).

Мама Эвелины -- зам. министра геологии,
но дуже файно разбиралась в археологии.
Археологию любила больше, чем своего любовника
двухметрового прыщавого из КГБ полковника.

             Мама день и ночь мечтала,
             дабы её дочь выросла и стала,
             не каким-то блуждающим с киркой геологом,
             а закончила б истфак и стала археологом.
             Но Эвелина икорки и красной рыбки захотела
             да на Дальний Восток чуть не на крыльях полетела.
             Учиться в институте Рыбного хозяйства дочери-лапочке
             помог министр-папочка.
             Он, как никто другой, знает, красная рыба, аки валюта, всегда в цене
             и нужна не только тёте с дядей, но и мне.
             А ежели икорку не употреблять...
            (О, Боже! какая рифма подвернулась! Однако, не будем усугублять!)

                ***   ***   ***

Как хвостом не верти, не крути,
а фирменный поезд уже девятый день в пути.
Не за горами Владивосток.
Внимание! Поезд прибывает на Восток!
Ура! Неужели свершилось?
Путешествие под стук колёс завершилось.
Первой заговорить с попутчиком Эвелина решилась.

           Хотя бы имя спутника узнать,
           он для папы был бы просто прелесть, а не зять --
           такого славного  ни найти, ни раскопать, ни заказать.
           Ни дать, ни взять!
           Ну, и чудо! ну, и зять!

-- Молодой человек! Вам не надоело, как бегемот, рот раззевать?
   Да сколько можно всё время зевать?
   вы со мной за эти дни ни разу не заговорили.
   Только тем и занимались: писали, читали и курили!
   Неужели я глупа? Не хороша собой?
   Или Вы, любезный мой, глухонемой?
   Хорошенький мой!

            А якобы глухонемой от неожиданности струхнул,
            нервно дёргаясь, сопя, вздохнул.
            Вдоль купейных нар взад-вперёд скакал,
            вместо слов и улыбки нервный оскал.

Исписанные листы, как кот лапой после облегчения, в кучу собрал,
всё время молчал, словно в рот воды набрал.
Правда, зевать перестал.
наверно, пасть раскрывать устал.
Потом, сморкаясь, тяжко вздохнул
и прилёг на купейные нары, сделав вид, что уснул.

        Лишь на десятый день мнимый глухонемой заговорил:
      -- Противоправного я ничего не натворил.
         ну, и что с того, что я молчал.
         По-волчьи не выл, по-бычьи не мычал.
         Не грешил, рукоблудием не занимался.
         А почему сопел под одеялом? Это я так смеялся.
         И никого не бил,
         водки много не пил.
         Я по натуре такой --
         может, от рождения тупой.

А если ближе к делу
и, соответственно. к телу.
Мне, как упрашивать кого-то,
выпросить дать чего-то,
то ну её к едрене-фене и матушке такой-то.

           Ведь я гордый --
           Об этом написано на морде.
           Простите, леди. я отлучусь,
           пока в санитарной зоне, схожу в тамбур, помочусь,
           ибо туалет закрыт давно,
           хотя мне всё равно.

Попутчик Эвелины ничего не натворил.
Он всё же молодец --
Наконец!
Якобы глухонемой заговорил
о том, о сём, за то, за сё.
Пожалуй, вот и всё.