Светкин путь к дому

светкин путь к дому...

***
Что тебе дом твой? дом - куда возвращаются, а не место, где пребывают в ожидании другого... всю жизнь ждут...
человек, родившийся в таком месте, никогда не избавляется от чувства ненадёжности, от страха, что в любой момент может нарушиться его уединение... он и не ищет уже его - не подозревает, что бывает другое, а не это сожительство членов общества... что можно быть с самим собой, жить внутренней жизнью, быть самой жизнью, любить её, любить людей... и теряет себя, веру в себя теряет...
 
***
Дорога к дому растянулась в жизнь -
никто тропу короче не провёл...
пиши, писатель, каждый день пиши,
не ведая про мыслей произвол, -
он, если где-то есть, не для тебя -
оставь, кто звёзды погасил в душе
и мертвенным повтором бытия
считает путь... и найденным уже...
кому не привелось гореть свечой -
остался незатепленным фитиль...
казалось бы, ему и нипочём -
лишь надо, чтобы множество найти
таких, как он... такая суета,
когда уж всё, когда один, как все...
и где-то там дорога, где-то там -
где слышны колокольчики в душе...

***
Спросите, зачем хочу говорить, заранее зная, что всё будет бесполезно? чего я хочу? или это мне просто нравится развлекать публику? или не просто, а чтобы отвлечь её от самой себя? нет, я не клоун и не политик...
и спросите, почему я так безрассудно поступила со своей жизнью? но уточню, что это, по-вашему, безрассудно, чтобы сразу не закрыть путь к диалогу... а вы увидите, что это диалог...
можете, например, предположить, что я так поступила, чтобы уйти... тогда, от чего или кого? и теперь пожелала вдруг вернуться? после того, как там всё кончилось?
и если не длилось и длилось, значит, было ненастоящим? и зачем тогда объясняться? если оказалось, что всё - сон...
скажете, что сначала никто не понимал, что всё - только сон... и потом, при пробуждении, разочаровываться или радоваться? хотелось бы продлить его или, наконец, убедиться, что ничего уже нет, уже на свободе?
и говорить, говорить, когда уже на свободе?
о том, чего нет рядом со мной, но осталось в воспоминаниях? эмоции остались, запакованные и опечатанные... и теперь вызываю их из этих неотправленных посылок... чтобы сон не повторялся, вызываю...

- Ты постучалась в нарисованную дверь...
- Но я ж не знала...
- Но смысл в детских оправданиях теперь
  неосязаем...
  стечёт рекой та нарисованная жизнь...
- Да, мне заметно...
- Вернись ко мне, приди за мной, меня ищи...
  где дует ветер...
  и шелестит берёз листвой и травы гнёт
  и не ломает...
  меня увидишь в сарафанчике босой
  или в сандальях...
  и вспомнишь, ты была какой, когда пришла...
- Но разве можно...
- Конечно, да, конечно, да, конечно, да... -
  звучит тревожно...
 

***

Мне всё было известно, просто знала, до того, как начинаются бесполезные назойливые вопросы, отрицания или утверждения... ничего не имело смысла, и это было так ни к чему - искать его, придавать для чего-то значение своей такой, якобы изумительной, проницательности...
и ещё, чтобы не допускали единственного, что возможно в этом случае, - чтобы мной овладело презрение к подобной деятельности... оно опустошает всё вокруг - приходит ураган, не воспринимаемый человеческими чувствами, и всё просто исчезает...  они этого и хотели, неразумные, кичащиеся свой способностью к предвидению? а если такие, подойдите ко мне, возьмите за руку и посмотрите в глаза, чтобы кончилось одиночество... но где им, упивающимся своим могуществом и своим всеведением... всё кончается, они знают это, но уверены, что можно уходящее начать переливать в соседний сосуд... оно и перельётся, несомненно, но и форму примет его, и размеры, и... всё заведомо известное... уйдёт то, чем держится жизнь... зачем тогда всё?

Так, это я к тебе так долго шла, тобой была исполнена душа...
на дне её себя хранила ты, чтоб не слежались каменно пласты...
ты рада ли принять меня такой - измученной, надорванной, любой,
без радости безбрежной и тепла... того ль желала ты, того ль ждала?
да, знаю, не ждала, а с первых дней ловила счастье ручкою своей -
со снежного седого января - такой тогда жила, себя даря...
но мир не принимал, собою полн, - достоинство твоё излишним счёл -
и ты, страшась продолжить дни одна, осталась вместе с ним погребена...
и я возникла из немых картин - другою жизнь случиться не могла, -
когда глухим давалась и слепым в коробках из бетона и стекла...
с другою не справляться Пустоте, сознанье убивающей взахлёб, -
дарам Его уже в ней места нет - как будто мир палач в охапку сгрёб,
чтоб на обломках судеб восседать... живого трона не прощает Жизнь,
и ты, пройдя неслышно по следам, ладошки протянула мне свои...

***
Я знаю, что я уже не их, - просто не чувствую себя принадлежащей той стороне - отрицающей меня саму, настоящую, ценную саму по себе, а не созданную их воображением по их произволу...
я больше не в этой трагедии... и я оказалась, конечно, лишена защиты с той стороны, но не мнимой ли она была - не незаметным ли для глаза способом порабощения... когда ты сам себя порабощаешь - не это ли была та защита?
но как признаться себе в этом - как объяснить это той, независимой и свободной части души? и ты её закрываешь намертво, насовсем, но незаметно для себя закрываешь, иначе не послушает...
а так, не нужна и не мешай... и делаешься чудовищем... когда живёшь в самом себе... нет, ты не убиваешь никого, ничего такого нет, но уже не воспринимаешь, что вокруг тебя неличности... ты и сам такой - лишённый сердца, чтобы видеть, а оно тебе только для того, чтобы качать кровь... с него не спрашивается больше... а глаз твоих тебе хватает, чтобы видеть такие же бессердечные оболочки... и горе таким оболочкам, если они повреждаются или стареют... им такое не прощается... соседними, подобными им же, не прощается... и они выбрасываются на свалку жизней - жизней их же, кто и выбрасывает... и эти тела копошатся там, всё ещё не мёртвые, но лишённые пространства и воздуха, чтобы двигаться и дышать...
и наибольшей их трагедией является заблуждение, что они исключены из Жизни; их представление, что то существование, которое ведут эти пока неповреждённые оболочки, - и есть Жизнь, в настоящем смысле слова...
и им трудно понять свою трагедию, наблюдая друг друга только глазами и слушая только ушами истории всех... души спят... им при рождении оболочки уже запретили просыпаться... те запретили, кому нужны были только тела... тела... красивые, сильные, без недостатков... работоспособные, служащие их телам, глазам, ушам...

- Ведь, правда, мне там будет хорошо?
- Не знаю, что сказать... уже не помню...
  и, знаешь, если мир тебя нашёл,
  уж, не томись... не кликай больше горя...
- Мне страшно...
- Ты привыкнешь... ладно, спи...
  в тебе ещё живут следы Любви...


Она уже достаточно изучила свой маленький мирок и достаточно набрала силёнок, чтобы выбраться наружу: а что там?
и он ей сразу понравился, большой мир... она и потом, во взрослой жизни, осталась быстрой на оценки... ну, и что, если оказывалось, что ошибалась, зато первый момент проживала в полную силу...
как и сейчас, когда двигала своими тоненькими ручками и ножками и даже не кричала, как это делают все новорожденные... у неё не было страха перед этим новым миром, и она начала исследовать, как воздух касается её кожи и проникает в лёгкие... и она наслаждалась этими новыми ощущениями и не понимала ещё, что этот мир уже захватил её себе...
и даже, когда услышала: " Смотри, мама, какая прекрасная девочка", - не поняла этого... и после, когда знакомый голос ответил:" Ой, какая страшненькая, какая же прекрасная", - тоже ещё не поняла, но её сердечко сжалось в первый раз... она, конечно, не могла ещё знать значения этих слов, и вообще никаких, но ощутила, как холодненький ветерок пробежал по её голеньким ножкам и ручкам... её в первый раз оценивали, оценивали её тельце... но почему, зачем? и ей вдруг стало неуютно в этом новом мире...
это ощущение усилилось, когда другие, сильные, руки подняли её и она услышала другой знакомый голось:"Пусть Светкой будет"... и опять по ней пробежал холодный ветерок... вероятно, такой же, какой был в сознании хозяина этого голоса...
это первое впечатление от мира чуть стёрло позднейшее крещение на дому у батюшки... на руках у этого батюшки было тепло и уютно, и она сразу перестала плакать и засмеялась - видно, поняла, что в этот раз её никто не будет оценивать... но всё быстро прошло - мир не прощает, если кто-то или что-то перехватывает его власть над человеком...

***
Разве я хочу, чтобы кто-то меня понял? не ошибайтесь, мне это ни к чему... мне хорошо, где я, и я не виновата, что вас там нет, просто нет, с вашими лицемерными приставаниями, что вам что-то важно, кроме вас самих... и зачем вы пытаетесь убедить меня в том, чего нет и не может быть, по уже такой вашей природе не может... да, и это тоже ваша природа - заговорить всё вокруг себя, лишить силы... тогда вам легко, т.е. - никак, и это единственное ваше желание...
заговорить, запечатлить то, чего никогда не знали, поэтому недосягаемое для вас... но вам нужны доказательства, что вы посвящены, - для вас самих, заметьте, - вы же так упоены своей деятельностью, что не видите, что те, кому вы их пытаетесь предъявить, находятся не в вашем измерении... могла бы посочувствовать вам какой-то момент, но это не моё и не буду уподобляться вам - описывать, для себя, то, что мне не дано, искать желаемое не в своём пространстве...
и, чтобы запечатлеть, вы готовы пойти на преступление - убить это живое, чтобы далось вам в руки, чтобы остаться со свидетельством, что вы там были... поэтому вы так любите фотографии, не мыслите себе без них, отдаёте им себя...
да, и во что же вы посвящены? не скажете же, что, как и я, не желаете, чтобы вас поняли? зачем тогда столько объяснений? и это там, где без понимания нет Жизни?
поэтому вызываю себя ту, которая ещё не знала, что существуют объяснения там, где просто живут... спросите, зачем? потому что нельзя быть одной...

Светка почувствовала себя неуютно, выставленная на стул в летнем платьице, ботиночках и с часиками на руке... ей, наверняка, сказали смотреть в окошечко и ждать, что вылетит птичка, в то время, как дядя зачем-то спрятался под чёрную материю... и она заплакала, и так и вышла на фотографии с полными слёз глазами, возмущённо-обиженно смотрящими в объектив... потом ей, уже большой, мама сказала, что она не любила фотографироваться, и что не было способа уговорить её...
это видно и по другой фотографии, где перед камерой застыла уже вся семъя: мама с братиком на руках, она, самостоятельная и смотрящая исподлобья, сердитая, и рядом отец, слегка наклонившийся к ней, хотя и смотрящий в объектив, - видно, говорящий ей что-то... в любимом розовом платьице, помнит его, хотя фотография и чёрно-белая, и с букетиком цветов... также помнит, как собирала и собирала прежде, чем зайти к фотографу, а родители ходили и ходили за ней по пригорку, уговаривали, уговаривали...

***

Вы стираете мои следы? но их нет и не могло быть там, где проходило ваше представление о состоянии вещей... игры разума... длятся ровно то время, какое им выделяется, и вам мерещатся после следы, и вы их пытаетесь смыть грязными набегающими волнами своих оправдываний... сколько в этой речке скрыто неисполненных жизней... они вам не дают покоя, и перетираете и перетираете сброшенные вами же на берег безобразные обломки плит... грязным вашим сознанием перетираете... неутомимые чичары пытаются заглушить надоедающий шум и жуют и жуют эти волны... стыдясь за них, жуют... пока не понимаете, наконец, что там нет моих следов, - я не склонна читать, пусть даже и захватывающие на какой-то момент, романы - прихотливые затейливые описания - у меня нет потребности уходить ни на короткое время от того, что меня волнует... чистые волны моей памяти несут мне покой...

"Расцвела под окошком белоснежная вишня..." - звучал волнующий голос, и Светка, пристроившаяся у приёмника и подпёрши рукой подбородок, видела маленький домик с окошком, в которое заглядывали веточки; луну, выплывающую из-за тучки; подружек, гуляющих по парам и взявшихся за руки; себя, оставшуюся одну у крутящейся маленькой пластинки с синеньким кружочком... и тоже изо всех сил не верила, что кто-то может полюбить другую... она умела сама ставить пластинки, определять, на сколько они были оборотов... была ещё большая с жёлтым с Уральским русским народным хором, но её она не очень жаловала... а вот Райкина, когда кто-то ещё был рядом и не получалось бы унестись мыслями, ставила и приглашала вместе посмеяться, как дурак отказывался быть дураком, или над узкой специализацией, когда то ли рукава, то ли штанины "пришпандоривали", не куда надо...

***

После рождения Светка попала в это место, мало пригодное для проживания... барачного типа, слышала уже взрослой, и вокруг всё болота... но уже сама помнила, той, маленькой, что с уборной во дворе, куда ей запрещали ходить, и с водой тоже там, из колонки, у которой она могла полоскаться в любое время... с огородиком за этим домом - для неё это же был дом - где им разрешалось рвать лук и дёргать редиску с любых грядок, лишь бы не топтали и не бросали... и они следили, когда на них что-то созревало, тут же бежали к колонке, мыли и тут же съедали... общественный огородик, общественные дети...
она не знала, любила ли свой дом, но когда, уже взрослой, проходила мимо, то смотрела на него без всякого чувства, как будто не было тех лет... помнила, что вечерами в их квартирке собирались соседи со своими табуретками, потому что отец первым купил телевизор... дети были вне этого импровизированного зала, хотя находились тут же... была одно время какая-то жиличка в доме, и Светке показывали, какую посуду на столе она не может трогать, и она помнит, как посматривала с опаской на стол... тогда она ещё не знала выражения: "как будто в доме покойник"... были закопанные только что родившиеся котята за уборной, и она показала место большим мальчишкам, и они раскопали их, и котята ещё пищали... и она не помнила, что испытывала жалость к ним, а только ей было интересно выступить в такой важной роли, тем более, что мать потом ругала не её, а отца, что был так неосторожен... а тот был смущён, но, как Светке показалось, и довольным такой её смышлёностью и отвагой... не желание же утвердиться среди сильных двигало ею в тот момент, нет? не могла же она ещё понимать, что такое был её первый дом?
и родители, как могли, старались это заведение превратить в жильё... она помнила и уютный абажюр над круглым столом, накрытым красивой атласной скатертью с птицами; и на всю комнату ковровые дорожки, которые надо было подметать в одну сторону, - так лежал ворс; и коврики над кроватями, маленький, весёлый . над её... он потом висел и над постелью её дочки, а, состарившись, переместился под ноги, но это уже в последнем месте пребывания... и пушистая огромная родительская перина, по которой она лазила, как по снежным сугробам, пытаясь её взбить то в одном месте, то в другом... и подзоры на кроватях - мамина работа, и её тоже - картина в рамке под стеклом, где "лошадку ведёт под узцы мужичок...", вышитая крестиком... и печка-голландка - она помнила название этого чуда, где так завораживающе танцевали огоньки... и этажерка с книгами, которым так не повезло получить отметки губной помадой, в часы одиночества, конечно... одна так и оставалась с нею, 3-4 тома "Войны и мира", а 1-2 вдруг встретила у одноклассницы, когда "проходили" Толстого, предъявила ей свою, как доказательство, со всеми объяснениями, что ту взяли почитать и не вернули когда-то, но получила категорический отказ вернуть пострадавшую сестрёнку... ещё знала, что и эта этажерка, и кухонный стол с дверцами, и табуретки, и даже огромные тяжёлые санки с резной спинкой, на которые они помещались вдвоём с братиком, были сделаны отцовым другом...

Родиться в доме - ты уже спасён -
никто уже не скажет, что ты - раб;
что с самого рожденья сдан в наём
за то, что просто жив, за просто так...
никто уж не объявит: больше нет,
чем только и дышал, и ощутишь,
как, мысля лишь о том, стекаешь в бред,
а, может, залежалым снегом с крыш
вдруг рухнешь, пропадая от стыда,
что от себя своё родное скрыл,
что всуе отработали сердца,
качая кровь для мертвенных пустынь...
когда ночлежку принимал за дом -
не знал, что счастье гиблых мест бежит, -
и думал, в ослеплении своём,
что, если честный, обуздаешь жизнь...
не знал, что цельность предаёт тебя,
когда ты чувство дома предаёшь...
не жил, а пребывал... теперь судьба
тебя прощает, как прощал её...

***


И, конечно, в этом обустраиваемом родителями мире у Светки был и свой, детский, мирок... был большой коричневый мишка, набитый опилками, к которому она сделала первые шаги, ещё раз первые... ей пришлось ещё раз учиться ходить, когда вдруг не получилось встать после болезни... она потом с важностью отвечала на медосмотрах врачам на вопросы, чем болела, что брюшным тифом, но они с недоверием смотрели на неё и не записывали, потому что такой болезни давно уже не было... и она не в силах была их переспорить, не получалось, как получилось, в своё время, у матери настоять отправить их в город, когда увидела, что ту убивает лечение врачей... там и определили эту пробравшуюся к ней болезнь; да, и в другом оказались понятливее и снимали с себя халаты, прежде, чем войти к ней в палату, - так уже была измучена, что никому в белом не позволяла приближаться к ней...
была кукла Катя, самая-самая, с закрывающимися глазами, волосами, заплетёнными в косички, говорящая "ма-ма", в платьице с фартучком и туфельках... был самый настоящий диванчик для них, обитый материей, который подружка всегда просила принести, если играли в этот раз у неё; и Светка с трудом тащила его, никому не позволяя помочь ей... и как забыть большую коробку с лёгкими, из сказки, ёлочными игрушками... казалось, они были обсыпаны сахарным песком, и Светка даже пробовала их лизать, и она слышала, что были немецкими... и так было волнительно наряжать, пусть, сначала маленькую, ещё в той квартирке, но живую ёлочку... всё это привозил откуда-то отец, благо, работал на грузовике, - ведь, в том месте, где они жили, не было пока ещё никаких магазинов, и называлось оно сначала не городом, и даже не посёлком, а почтовым ящиком... 

***

Привёз отец как-то и живого телёночка, и Светка с любопытством и какой-то радостью смотрела из окна - выйти ей не разрешили - как он спускался с поддержкой что-то кричащих друг другу дядей из кузова машины по дощечкам... она не задавалась вопросом, зачем он им, и больше его не видела, только позже увидела в кладовке, куда ей было поставлено ведёрко, его голову на столе... за своей спиной почувствовала, как метнулась мать, но было поздно, и после ни она ничего не объясняла, ни Светка почему-то не спрашивала... видно, родителями было решено, что всё забудется само, и, по-видимому, забылось, тем более, головы там больше не оказалось, когда Светка второй раз, уже с опаской, открывала ту дверь... но каждый раз, когда она или слышала, или потом, уже своей дочке, читала про бычка, вздыхающего на ходу, перед её глазами вставал тот телёнок, неуверенно спускающийся по доскам...
Так же, молчанием, закончилось и другое событие в светкиной жизни, когда она вернулась из деревни, куда её отвозили на время появления на свет братика, с достаточно пополненным словарным запасом, и отец с ужасом кидался к матери:"Спрячь Светку, Васька идёт!" - увидев в окно направляющегося к нему друга... а всё потому, что на обычное приветствие того:"Ну, как, Свет, дела?" она начинала обстоятельно и уже по-новому объяснять, как они у неё... родители решили и тут молчать... видно, неким обаянием замалчивания было охвачено всё их существование... не будешь слышать вновь, забудешь, верили они...
или же, шедшие наощупь в этом смешении времён, лиц, образах жизни, предпочитали, пусть, временное, пусть и должное оборваться, но потом, не сейчас, спокойствие... а сейчас им надо строить эту жизнь, неважно, что оказавшуюся на тоненьких, слабеньких, ногах... они, ослепленные и оглушённые, не смогли услышать светкиного предупреждения...

Такое было время - всё забыть;
молчать по обоюдному согласью;
застыть, как придорожные столбы...
бояться быть... родиться, чтобы смяться...
уничтоженьем лиц, времён и вер
грозить, в глухом отчаяньи, призванью
и смысл единения земель
уж не иметь как преткновенья камень...
когда её сжимает властный спрут
и ручейками выдавленной крови
текут по ней свидетели, текут...
и их сердцам всё тише эхо вторит...

"А давайте в них песком!" - вскочила на край песочницы перед пышными кустами сирени с зажатым в кулачке песком, доведённа до отчаяния постоянным зудением и укусами... их была там туча, в том болотистом месте... "Давайте" - неожиданно для неё и к её восторгу, ворвавшемуся вдруг в это отчаяние, поддержали её намного старше её мальчишки... и она, увидя это, начала в упоении скакать в песочницу и обратно, захватывая песок и швыряя его в комаров...

Маленькие изящные самолётики, беспрестанно шевелящие прозрачными крылышками...
каждое мгновение меняющие высоту и направление...
заставляющие невольно следить за собой и не придающие этому значения...
скользящие в воздухе, стремящиеся избавиться от своей тени...
ты узнаёшь себя, поэт?
неистощимые в движении, не увлекались ветром и падали в его объятия, чтобы найти себя избежавшими палящего солнца... но не желающие уйти от него, не ищущие тени...
набирающиеся цвета, хотя никто бы им не поверил, таким невзрачным, с такими хрупкими крылышками...
их оставалось всё меньше и меньше в течении невыносимого жара, идущего с неба... уходили... не сдавались и не предавали... он не требовал верности себе, он вообще ничего не требовал, только лился... оставался, кто не находил себе пристанища...
ты узнаёшь себя, поэт...

И вот она уже замирала в восхищении, ступив... но как можно назвать то, во что она ступила? это солнце, вливающееся в широкие окна, не те, кладовочные, к которым она привыкла; эти огромные, по сравнению с теми, комнаты, чем-то волнующе пахнущие... а когда ей показали ванную и льющуюся в неё воду... она не верила своим глазам и только улыбалась, глядя на плачущего братика, повторяющего:"Хочу домой, хочу домой..." и не желающего слышать, что это и есть теперь их дом... обживались и на этом месте, вешали новые шторы на окна, нишу; и уже люстру - абажюр тут был бы не к месту... всё было захватывающим, волнующим, хотя иногда оказывалось, что чего-то и не хватает... так, однажды мама откуда-то возвратилась и застала Светку, сидящей на кухне на полу перед большой кучей всего сыпучего, оказавшегося в кухонном столе: соли, сахара, круп... видно, скучала по песочнице... и двора, как такового, ещё не было, а лишь везде валялся строительный мусор...
У отца были свои заботы... обследовав новое жильё и выяснив, что под полом находится подвальное помещение с трубами и вырыть погреб нельзя, он очень расстроился, но потом узнал, что можно взять место под погреб вне жилых домов и даже за прудом... далековато, конечно, для такой жизненной необходимости, но хотя бы так... а сарай с курочками уже никак... и были поездки на этих самодельных санях - "санки" для них несерьёзное название - по воскресеньям к этому погребу, но возвращения уже пешком, потому что на санях на обратном пути восседали полмешка картошки и бидончики с солёными помидорами, огурцами, квашеной капустой, мочёными яблоками...
были застолья по праздникам, и раздвигался круглый стол и становился длинным, и приходили друзья с семъями, такие же все высокие, с такими же густыми русыми волнящимися волосами... заканчивались почему-то грустной песней про славное море и слезами в глазах...


Трудно лучику света пробиться сквозь плотный туман,
трудно саду вишнёвому в хмуром ненастьи цвести...
но пробился, зацвёл - мир для них свои силы собрал -
родились, чтоб не дать победить непроглядной ночи...
чтоб земля сиротой не кружилась, оставшись во тьме;
чтобы было кому разделить спелой вишни вино;
и девчонка опять доверяла ей лучший секрет
и не знала, как падают в бездну, где всем всё равно...
лишь одно бы: не впасть в искушенье, кто лучик сберёг,
или саду позволил цвести в непогоду и грязь,
согласиться, что Жизнь сохраняет не воля Его,
а они, кто нарушил Закон, - в ком нашла себя страсть...
страсть весь мир убедить: в им служении - высшая цель;
что им должен любой, даже старый и мудрый Байкал;
что без них бы и вод тех коснуться никто не посмел...
да, с одним соглашусь, что священным он с ними и стал...

***


 Светке нравились длинные, необычно звучащие слова, и ей не надо даже было знать, что они означают, просто поясняла кому-нибудь, к месту или нет, что её мама работает у политзаключённых; или, когда отец включал телевизор, деловито уточняла, надо ли посмотреть трансформатор, и потом смотрела, туда ли, куда должна, показывает стрелочка; или, видя, что отец начинал устилать скатерть газетами, спрашивала:"Ты сейчас путёвки будешь оформлять, да, пап?" и начинала крутиться около него, опять же не задаваясь вопросом, что означает, когда он водит ручкой по бумаге, - о письменности не имела ни малейшего представления - детских книг не было, ей лишь рассказывали сказки, да, в шесть часов вечера усаживалась смотреть "Весёлые минутки... как-то, отец, вероятно, видя, что Светка скучает, написал что-то на листочке и дал ей; она спросила, что это, и получила ответ, что написано, что Света умная...
она, довольна, показала вечером матери, пришедшей из школы, и пояснила, что там про неё написано... та взглянула на неё, а ей сказала, дурочка ты... ну, всё... со следующего дня Светка не слезала со стола с расстеленной газетой и требовала от родителей произношения букв, и складывала их, и получала слова... тогда мать ей добыла, видимо, у свох политзаключённых, большую книгу, на которой крупными буквами было написано:А.С.Пушкин... и она уже с ней не расставалась, забросила все газеты; там были и стихи, и сказки, и проза... и первое, что она прочитала, было четверостишие под иллюстрацией, которое начиналось словами: молчи, пустая голова... потом - как из леса выходит кудесник... и она несчётное количество раз всем это показывала и прочитывала...
Неизбежным событием должен был оказаться светкин "выход в свет"... неизбежным потому, что книг было брать неоткуда, только из маленькой библиотечки, которую устроили для детей в одной из комнат то ли, общежития, то ли обычного дома, то есть, вездесущей четырёхэтажки... приходя, Светка попадала в тесную комнатку сразу в конец очереди, медленно продвигающейся к барьеру, за которым её встречала работница, не умеющая смотреть прямо в глаза, и давала ей книжки, которые - она сверялась с формуляром - ещё не были ею прочитаны...
Светка ещё не понимала, что её угнетало в этой комнатке - по идее, она должна была бы радоваться при получении очередной порции книг, - но как-то, проходя мимо стенда с книжками, она взяла с него одну, с птицей на обложке, тоненькую, называлась "Оранжевое горлышко", и когда подошла её очередь, протянула её этой тетеньке и сказала, что хочет эту... та казалась обескураженной, пролистала книжку, заметила ей, что там нет ни диалогов, ни картинок, и написано много, и что она не будет читать, но Светке, видимо, понравилось, что та ей так по-взрослому всё объяснила, и она совсем утвердилась, что ей нужна только эта книжка... тогда надсмотрщица предложила взять хотя бы ещё какие-то, но какие могут быть ещё... Светка, не понимая, почему, хотела остаться наедине с этой, ею выбранной, и она летела домой, чтобы показать её, она сразу полюбила это "горлышко", спасибо тебе, тётенька, и она ворвалась в дом и предъявила её маме, как ценный приз, и получила искреннее одобрение...
Было и ещё одно, что царапало её сердечко... эта тётя не верила, что Светка прочитывала книжки, и на её оправдывания как-то даже ответила, что хочет спросить её маму, и что пусть мама зайдёт... а всё происходило так: когда одна, когда с подружкой из подъезда, она, приходя из библиотеки, раскладывала книжки на диване и по очереди их прочитывала; если с подружкой - та делала то же самое - они ещё менялись книжками и шли опять в библиотеку... и тут их и встречало недоверие - так их детских душ касался отсвет взрослого "света"...
обе мамы, видно, заметили что-то и собрались на совет, что делать... вскоре они оказались обладательницами "Тысячи и одной ночи", потом "Малыша и Карлсона, который живёт на крыше"... у той мамы оказалась возможность их "достать" - по-видимому, сказалось, что папа подружки приезжал не на большом чёрном грузовике, как светкин, а на маленькой голубой машине, на которй красовался олень... теперь они не шастали уже в библиотеку, не раздражали тётеньку, а проводили время на разложенном диване, читая вслух по очереди и поедая вкусности, которые им подсовывала подружкина мама, радуясь, что под шумок и её дочка съедала, что Светка даже и не раздумывала, есть или нет, - она и не воображала, что бывают, например, орешки уже без скорлупы, да ещё в шоколаде...

***

Наступило лето, и на девчонок свалилось несчастье... подружку увозили навестить родную им Белоруссию, и Светка оставалась одна... та плакала, возмущалась, говорила, что она и одна проживёт; Светка возмущаться не могла, но переживала очень... тогда взрослые нашли выход и объяснили им, что можно писать письма друг другу, и что это было бы очень интересно... Светка засела сразу после их отъезда, та, видно, тоже, потому что ей почти сразу пришло письмо, потом ещё, писали, не дожидаясь ответа... и потом, когда уже подружка вернулась, весело смеялись вместе с мамами, но и над взрослыми, как ни с той, ни с другой стороны не могли разобрать, что находилось в тех посланиях, пока авторы деловито не забирали их и начинали им читать, бойко и без запинок... дело в том, что читать-то они читали, а писать их ещё никто не учил, и писали на слух, как слышат, по звукам, а не по буквам... также потом и светкина дочка уже, тоже по звукам, написала книжку про своего кота Барсика, с собственными иллюстрациями...
потом, уже взрослой, Светка подумала, что понимать человека - это не когда понимать всем, это совсем не нужно, а когда есть кто-то один, кто тебя поймёт...
потом была и другая переписка, уже последняя, когда подружка уехала уже навсегда - её папу направили строить другой уже городок... но сначала была последняя поездка в голубой машине за игрушками на память, они выбрали по одинаковой белой плюшевой собачке с пищалками... эта переписка не была уже такой интенсивной, как первая, и не длилась долго... Светка потом, тоже уже взрослой, поняла, что общение не живёт долго без личного контакта, просто не умеет...
и уже гораздо позже, как они уехали, Светке сказали, что их тоже звали с собой, говорили, что в том городке они бы жили рядом в коттеджах... ещё одно необычно звучащее слово... ещё один непонятный поступок взрослых - почему они не уехали...

****

- Ты всё ещё не встретила свой дом?
- Ведь, знаешь же, что нет...
- Но как так можно?
- Но я не знаю, он какой и где...
- Ну, может, встретишь... на себя похожий...

***

Брошка, цветок из перьев и духи были из другого мира, незнакомого, поэтому притягивающего... такой подарок подружки сделали светкиной маме на день рождения... деньги нашлись в копилке подружки, 6 или 7 рублей; Светка ещё не знала, что такое бывает... обычно накануне маминого дня рождения они с братом шли в близлежащий лес, нарывали большущий букет ромашек, колокольчиков, гвоздичек, кашки с вкраплениями пушистой травки и букетик земляники... всё это на ночь ставилось под кровать в банки с водой, чтобы рано утром появиться сюрпризом... а тут... это такой необыкновенный подарок, тем более, завёрнутый в целлофан... но мама почему-то не обрадовалась так, как радовалась раньше в этот момент, а смутилась, смялась, и Светке почему-то стало не по себе... да, потом пришла ещё та мама, стала, как будто оправдываться, почему ей не сказали, она бы добавила денег и посоветовала купить что-то более толковое... светкиной маме стало ещё хуже, Светка видела, но не понимала, почему, всё же было так старательно выбрано: маленький флакончик духов "Душистый горошек", красивая брошка, в которой по кругу были выложены фиолетовые стёклышки ромбиками, цветок из таких же фиолетовых перьев с длинным зелёным стебельком и листиками...
они такие странные, взрослые... может, потому, что перестали понимать друг друга? раньше жили себе и жили, каждый в своём домике, ходили в гости, к кому хотели; потом кто-то решил, что вместе им будет лучше, они поверили, и начали мучиться отчего-то, и перестали смеяться и только объяснялись, объяснялись... но иногда они устраивали себе передышки, собирались, кто с кем хотел... так было, например, когда подружки чем-то до вечера были заняты, а к ним пришли гости, разговаривали, играли в лото, позвали и их, они тоже научились, и было весело; потом пришла светкина мама звать её домой, её тоже приглашли, говорили, что ещё не так поздно, но она почему-то не осталась, к светкиному большому огорчению... и вообще почему-то в подъезде с подружкиной мамой почему-то не разговаривали, светкина мама не в счёт - ей приходилось - только едва-едва здоровались, и это Светке было непонятно: она была доброй и внимательной со всеми, вежливой, ходила в длинном шёлковом халате, курила...
а как она пришла к ним в волнении на балкон, где они в этот раз играли, когда началось солнечное затмение, с тёмными очками, чтобы они смогли его увидеть, и как одних оказалось мало и она убежала искать ещё, надевала на них сразу несколько, что-то объясняла, они старательно через них смотрели, ничего не понимали, и хохотали, так им было весело... всё это недоверие взрослых друг к другу не проходило мимо девчонок, и если не задерживалось в сознании, то в сердечках их оставалось...
непонятное поведение взрослых... или взрослые, в непонятном для них поведении детей, пытались найти свои понятия, поделиться ими с другими взрослыми? но всё было ни к чему? несоединимое не соединялось? пытались через детей найти связь между собой, но она была слабой, несмотря на их усилия... видно, потому что исток этих усилий находился в сознании, а не в душе... единения душ не получалось, попытки делались всё более вялыми и ненужными... Светка оставалась последним свидетелем, что оно бывает...

Подняться высоко на носочках, вытянуться до хруста в позвоночнике - только тогда достанешь неба - и потом рухнуть на колени и взорвать зал аплодисментами... нет, это в другом мире аплодисменты, в неприкасаемом к ней, а в этом - поворот к судье, разрешение той покинуть снаряд, мгновенная мысленная пробежка, всё ли исполнено, как надо, и ожидание оценки, никогда, в сущности, не имеющей для неё значения...
упасть на дно Жизни, проползти на коленях, чтобы узнать Его в лицо, получив от окружающих море презрения; утонуть в нём, чтобы узнать толщу человеческой низости; пробиться лучиком на поверхность и заставить улыбнуться ребёнка...
нет, это всё не о ней... или о ней? да, о ней... она была послана собранной из живых нераспадающихся кусочков - ведь, это и есть самая сильная связь - чтобы мир выжил, жил и оставался таким, какой есть, - большим и обитаемым...


 Как вам эта маленькая извивающаяся змейка, ищущая своим тельцем удобную дорожку? только её и ищущую... и ей не надо много для поддержания сил - их вообще надо мало, чтобы приспособиться... но самих змеек набирает много и использует, чтобы обеспечить себе место, Большой Змей... но удержаться долго на нём... нет, не получается - змейкам, ведь, нигде неудобно, потому что нет того, для чего искать удобство...
или это они из-за маленького размера не видят дальше места, на котором находятся сейчас и на котором им надо, как будто бы, обустраиваться?
и нет им покоя - не видящим ничего, что видно Большому Змею... покой там, куда не проникают ни взглядами, ни мыслями другие... чтобы его иметь, надо быть большим... но тело... оно такое уязвимое... должно уметь манипулировать маленькими змейками во всех проявлениях Жизни...

Было ещё зачаровывающее слово в светкиной жизни - Зoлотарёвка... как только им с братом говорили, что они туда едут, в сердце всплёскивалась радость, но дополняющаяся немедленно беспокойством сборов... с собой было необходимо взять обруч, мяч, собачку, ту, памятную, с одёжкой, состоящей из связанного Светкой шарфика, постелькой; постелька, правда, потом откладывалась в ответ на уверения, что бабушка найдёт постель собачке, и ещё лучше; обруч тоже, со скрипом, оставлялся, если ехалось в электричке, а не в машине... если была зима, с ёлки собиралось несколько любимых игрушек, хотя бабушка ёлку не ставила, говорила, у неё их целый лес, к тому же, в крохотной комнатке с печкой ей было бы жарко...
а летом... домик вырастал, прибавляя к себе крыльцо, дворик с сараем и мазанкой, палисадник, сад и огород... а если оставаться хозяйкой всего этого... как передать испытываемое чувство... но Светке было бы и некогда, когда случалось такое, - когда бабушку просили временно поработать в пекарне... надо было вовремя насыпать курам зерно... но иногда    она пропускала это время, потому что срочно была занята другим, тогда они собирались у неё под ногами, а петух очень сильно ругался, и она сразу вспоминала... эти куры... иногда в сад или огород нечаянно оставлялась открытой калитка, тогда приходила соседка сказать, что там гуляют куры и что она могла бы помочь их выгнать, но они с братом сами справлялись с этим... а всё дело в том, что курам в этом случае открывался проход и в соседкины владения, кроме своих, а это мягкие грядки, в которых легко было искать червяков... также надо было следить, чтобы у них была вода, с этим было труднее - они залазили в воду с ногами, и, похоже, их не беспокоило, что она становилась грязной, и петух на них не ругался, а Светке приходилось постоянно её менять... ещё помыть крыльцо, подмести дворик... это уже было необязательно, но как же, если бабушка так всегда делала...
и был поход в пекарню... бабушка говорила, во сколько часов будет испечён хлеб, они следили по часам и отправлялись... издалека уже унюхивали пекарню, поднимались по ступенькам, кто-то, видно, уже оповещал бабушку и они... не узнавали её... бабушка их встречала в белом халате, как врач, и очках, а она и вязала-то не в них, только читала... и, оказывалось, она сама не пекла хлеб, как они думали, а работала за столом с бумагами... вот тебе и четыре года церковноприходской школы... но она им показывала, как хлеб делается, как в большой чан высыпалась мука, наливалась вода, - она не уставала повторять, что родниковая, и что поэтому золотарёвский хлеб такой вкусный, чувствуете? и они чувствовали, и с большим желанием соглашались, когда спрашивала:"Ну, что, возьмёте с собой в Заречный нашего золотарёвского хлеба?"
и каким-то образом сохранилось это чувство, когда Светка, уже мамой, в трудные для всех, не только для них, времена, устав бегать по городу за хоть какими-то необходимыми продуктами, захотела небольшого праздника и купила батонов, кетчупа, колбасы, сыра, кучку помидоров у старушки, лук... дочка потом вспоминала, что и оливков, но вряд ли... и уложила всю духовку маленькими пиццами... после, уже от взрослой дочери, каждый раз, как ели уже настоящие пиццы, приготовленные по правильным рецептам, бывало, вкуснейшие, получала признания, что вкуснее тех пицц из батона ещё не ела... такой могущественной оказалась та бабушкина пекарня...
а Светка, бывало, соскучившись по чему-то, просила дочь испечь её хлеба, составленного по наитию и духа, и различной муки; говорила, что у неё "рука берёт"... такой живущей в них оказалась та бабушкина пекарня...

И вновь спасаюсь лишь в твоих следах -
какие Жизнь невольно заметала, -
в насильи быть защитой перестал
мне дух... как видно, зла узнал немало...
и я иду, ни мёртвой, ни живой,
на празднике чужом стать не умея
шутом ли, приглашённой ли звездой, -
никем, кому б доверила пределы
своих мгновений... что за ерунда...
их сберегу, чтоб не погрязнуть в лишнем
и чтоб не забывалось никогда,
чем жили... и что знали... и что выше
нет ничего, чем дело своих рук...
а сердца сокровенные движенья
пускай на Жизни перекрёстках ждут
Любви непревзойдённой откровеньем...