Hangmans tale

to Clodagh Simonds with warmth and strength


Меня повесят на рассвете, ей-же-ей,
Под этот трубный рёв толпы мосластой.
Задёргаюсь, как шут, полишинель -
Паяц забвения и гаер свистопляски.

Смотри, палач, дивись на страсть толпы, -
Я - амулет её, я - корень мандрагоры,
Безликий трагик, увалень судьбы,
Петлёй которой сыт теперь по горло.

Меня повесят, чёрт бы всех подрал!
Болтаться мне тряпичным арлекином,
Освистанным, как ярмарочный враль,
Барыгу не проведший на мякине.   

Я столько помню, что хватило бы
На столько жизней и на столько казней,
Что не хватило бы терпенья у толпы
Дождаться смерти эшафотной мрази. 

Постой, палач, позволь в последний раз
Взглянуть на то, что прежде не заметил,
Когда делил с толпой иную страсть,
Сливаясь с нею гулом междометий.
 
И только потому, палач, в толпе
Не разглядеть мне тех, кого ищу я:
Они стояли бы, ей-ей, оторопев,
Кусая губы и глаза прищурив.