КБШ 2. 8 Много шума из ничего

<>  2.8.26 «МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО» <> 

При жизни Шекспира комедия «Много шума из ничего» была издана лишь один раз – в кварто 1600 года. Это – вполне удовлетворительный текст, мало чем отличающийся от  текста комедии в посмертном Первом фолио.  В списке Мереза 1598 года эта комедия не значится, зато упоминается другая – «Вознаграждённые усилия любви», которую некоторые шекспироведы считают ранней версией комедии «Много шума из  ничего», хотя существует и альтернативное мнение: недошедшая до нас пьеса
«Вознаграждённые усилия любви» могла быть ранней версией пьесы «Всё хорошо, что хорошо кончается». 

Поскольку названия «Бесплодные усилия любви» и «Вознаграждённые усилия любви» наводят на мысль, что эти две пьесы связаны между собой и представляют из себя некий двухсерийный спектакль, а яркие пары героев Бирон-Розалинда из первой пьесы и Бенедикт-Беатриче  из второй напоминают друг друга, комедия «Много шума из ничего» стала лидирующей претенденткой на роль утерянной пьесы, упомянутой Мерезом.  К тому же, как раз во время или сразу после публикации комедии «Бесплодные усилия любви» в 1598 году, на театральных подмостках шла комедия  «Много шума из ничего». 

Уточняет датировку этой комедии реплика Кизила в кварто: говорящий обозначен именем не изображаемого персонажа, а его исполнителя – известного комика Кемпа. Между тем известно, что Уильям Кемп ушел из шекспировской труппы в 1599 году.  Таким образом, появление этой комедии скорее всего относится к театральному сезону 1598/99 года.

История  оклеветанной с помощью инсценировки любовного свидания девушки  и   притворной смерти её как средства восстановления её чести,  составляющая  первую  сюжетную  линию  комедии, встречается в новелле 22-й Маттео Банделло (1554г), переведенной на французский язык тем самым Франсуа Бельфоре («Трагические истории», 1569г, рассказ 3), у которого была взята и фабула шекспировского «Гамлета».  У Бельфоре приводятся имена Леонато и Педро Арагонского, и действие  происходит в Мессине (то есть в Сицилии, где побывал де Вер), как и в шекспировской комедии.  Книжка Бельфоре находилась в библиотеке лорда Бёрли, тестя Эдварда де Вера.  Кроме  того,  сюжет  этой  новеллы воспроизвёл с большой  точностью,  изменив  лишь  имена  и  место  действия, Людовико Ариосто в эпизоде Ариоданта и Джиневры («Неистовый Роланд», песнь V). Еще до появления в 1591 году полного перевода  на  английский  язык  поэмы  Ариосто, сделанного Джоном Харрингтоном,  эпизод этот был переведен отдельно и  использован  как  в  поэме  Спенсера «Царица фей» (1590; песнь V), так и в анонимной, не дошедшей  до  нас  пьесе «Ариодант и Джиневра», исполнявшейся в придворном театре детской  труппой в 1583 году.

Напомним, что в «Царице Фей» Эдмунд Спенсер посвятил Эдварду де Веру сонет, подчёркивая, что де Вер «особо дорог музам».  Что же касается анонимной пьесы «Ариодант и Джиневра», то оксфордианцы считают её ранней версией комедии «Много шума из ничего», написанной и поставленной при дворе Эдвардом де Вером.  Как раз в это время Эдвард де Вер воссоединился со своей несправедливо оклеветанной женой Анной Сесил (в шекспировской пьесе – это Геро). Тема была безусловно ему близка, а сам он оказался таким же легковерным, как и герой его комедии Клавдио.

В пьесе «Много шума из ничего» Шекспир цитирует друга Эдварда де Вера Томаса Ватсона, посвятившего де Веру свой труд «Гекатомпатия» (“Hekatompathia”) в 1582 году.  Дон Педро использует фразу из «Гекатомпатии» Ватсона[345], когда, обращаясь к Бенедикту, заключает:

«И дикий бык свыкается с ярмом!» (I.1.261).

И, кстати, заметьте, читатель, что анонимная пьеса  «Ариодант и Джиневра» была поставлена в 1583 году, по свежим следам  «Гекатомпатии» Ватсона.

Любопытное, хотя и спорное, мнение высказал Уильям Фэрина[346]. Он считает, что песенка «К чему вздыхать, красотки, вам?» из второго акта третьего действия пьесы «Много шума из ничего» – это зрелый ответ автора на свои же собственные размышления, выраженные в написанном в юности стихотворении «Люби свой выбор», начинающемся словами “Who taught thee first to sigh, alas, my heart?”(«Кто первым научил тебя вздыхать, моё сердце?»).

Предоставляю читателям решать, прав ли Уильям Фэрина. 

*** ЛЮБИ СВОЙ ВЫБОР ***

Кто сердце познакомил с болью грёз?
Кто обучил язык речам тоски?
Кто разбудил в глазах источник слёз?
Кто грустью погубил веселия ростки?
                Любовь.

Кто автор бледности в твоём лице,
Мучительной бессонницы в постели?
Но кто вознёс всех выше во дворце
Тебя и вдохновил быть первым в честном деле?
                Любовь.

Кто научил быть твёрдым и правдивым,
Смеяться над молвой, зато друзей ценить,
Рассудком  управлять страстей конём ретивым
И одному желанью верным быть?
                Любовь.

Так возлюби свой выбор роковой.
Ничто! – одна лишь смерть изменит выбор твой.
                (Вольный пер. И. Кант)

Существует несколько вариантов текста этого стихотворения, дошедших до нас. Я взяла за основу текст из коллекции стихотворений Эдварда де Вера в статье Стивена Мэя [346B]. Название “Love Thy Choice”(«Люби свой выбор») дал этому стихотворению Томас Лоуни. Его также называют “Who taught thee first to sigh, alas, my heart?” («Кто первым научил тебя вздыхать, моё сердце?»)

Who taught thee first to sighe, alas, my Hearte?
Who taught thy Tongue the woefull wordes of plaint?
Who filled thine Eyes with Teares of bitter smarte?
Who gave thee grief, and made thy Joyes so faynt?
           Love.

Who first did print with Colours pale thy face?
Who first did breke thy slepes of quiet rest?
Above the rest in Court who gave thee grace?
Who made thee stryve, in vertue to be Best?
           Love.

In Constant troth to bide so firme and sure,
To scorn the world regarding but thy frend,
With pacient mynd ech passion to endure,
In one desire to settle to thy end?
           Love.

Love then thy Choyce, wherein such fayth doth binde,
As nought but death may ever Change thy mynde.

А вот песня из шекспировской пьесы «Много шума из ничего» в переводе Т. Щепкиной-Куперник:

БАЛЬТАЗАР (поёт)
К чему вздыхать, красотки, вам?
Мужчины - род неверный:
Он телом - здесь, душою - там,
Все ветрены безмерно.

К чему ж вздыхать? Их надо гнать,
Жить в радости сердечной
И вздохи скорби превращать -
Гей-го! - в припев беспечный.

Не пойте ж нам, не пойте вы
Напевов злой кручины:
Спокон веков уж таковы
Коварные мужчины.

К чему ж вздыхать? Их надо гнать,
Жить в радости сердечной
И вздохи скорби превращать -
Гей-го! - в припев беспечный.

Оригинал:

Sigh no more, ladies, sigh no more,
Men were deceivers ever,
One foot in sea and one on shore,
To one thing constant never:

Then sigh not so, but let them go,
And be you blithe and bonny,
Converting all your sounds of woe
Into Hey nonny, nonny.

Sing no more ditties, sing no moe,
Of dumps so dull and heavy;
The fraud of men was ever so,
Since summer first was leafy:

Then sigh not so, but let them go,
And be you blithe and bonny,
Converting all your sounds of woe
Into Hey nonny, nonny.

Стихотворение Эдварда де Вера «Люби свой выбор» было напечатано впервые в 1593 году в посмертной коллекции стихотворений Томаса Ватсона «Слёзы увлечения». Опять-таки просматривается связь: Шекспир – Эдвард де Вер – Ватсон.

Вторая сюжетная линия пьесы – история Бенедикта  и  Беатриче, в которой молодые герои демонстрируют презрение друг к другу, но, попадая в расставленные для них окружающими любовные сети, внезапно возгораются любовью, – это изобретение самого Шекспира, ни у кого не позаимствованное. 

«Взрыву любви Бенедикта – Беатриче, – как пишет А. Смирнов[347], – предшествует долгая  пикировка  между ними, блестящее состязание в колкостях и каламбурах, которое похоже на войну двух убежденных  холостяков,  но  на  деле  прикрывает  глубокое  взаимное влечение, не желающее самому себе признаться. Комментаторы ... полагают,  что  кое-что  в  этой перестрелке навеяно такой же дуэлью остроумия между  Гаспаро Паллавичина  и Эмилией Пиа, описанной в книге Бальдессаре Кастильоне  "Придворный"  (1528), переведенной на большинство европейских языков, и в том числе на  английский – в 1561 году.  Книга эта, считавшаяся  руководством  благородного  образа мыслей и изящных бесед, была, без сомнения,  известна  Шекспиру...».

Здесь следует припомнить, что «Придворный» Кастильоне был переведен на латынь в 1572 году Бартоломеем Клерком, а его покровитель, Эдвард де Вер, написал на латыни солидное предисловие к этому переводу. 

Смирнов продолжает:

«Существеннее то, что уже в целом ряде более ранних своих комедий Шекспир  разрабатывал  ту  же  самую ситуацию:  поединок  остроумия   между   молодым   человеком   и   девушкой, предшествующий зарождению между ними любви. Довольно развернуто  дана  такая ситуации  в  "Укрощении  строптивой",  но  еще  более  разработана   она   в "Бесплодных  усилиях  любви",  где  пара  Бирон - Мария  является  прямой предшественницей пары Бенедикт - Беатриче».

Смирнов сравнивая две вышеупомянутые пары, отмечает, что Бирон у Шекспира

«совсем не является  по  самой  своей  натуре таким женоненавистником, как Бенедикт.  С другой стороны, Розалинда далеко не так строптива, как Беатриче. Их перестрелка не выходит за  пределы  обычного поддразнивания  и  заигрывания,  свойственных  тому,  что  нынешние  потомки Шекспира называют "флиртом". Но Беатриче – натура гордая  и  требовательная.  Ей нужно, чтобы ее избранник не был ни молодым вертопрахом, ни человеком  с увядшими чувствами, ищущим спокойного и удобного брака;  ей нужен человек, который соединял бы в себе пылкость юноши и опытность мужчины...  Беатриче – натура сильная,  мало  чем  уступающая  Порции  в  "Венецианском купце". Она хочет научить уважать себя как человека».

Евгений Аничков[348] высказывает ту же мысль:

«Она чувствует достаточно силы, чтобы  помериться с мужчиной и нелегко поддается ему; она спорит с ним и начитанностью, и природным умом, и нравственной  выдержкой.  Она хочет и умеет не только заставить полюбить себя, но и научить  уважать, как человека».

Шекспироведы согласны в том, что Бенедикт – это «насмешливо-героическое представление автора о самом себе»[349].  Оксфордианцы убеждены, что Бенедикт – это Эдвард де Вер в юности, а, что касается Беатриче, то в ней находят черты Анны Вавасор.  Не сомневаюсь, что обе любовницы Эдварда де Вера Анна Вавасор и Эмилия Бассано-Лэньер были острыми на язык и вполне могли состязаться с мужчиной в остроумии, но обе они – кокетки и никак не могут заполнить собой весь образ юной, задорной, остроумной, но в то же время высоко нравственной Беатриче, «натуры гордой и требовательной», которая «хочет научить уважать себя как человека». 

Именно такой девушкой, способной спорить с мужчинами «и начитанностью, и природным умом, и  нравственной  выдержкой», была Елизавета Сидни, дочь поэта Филипа Сидни и племянница известной  поэтессы и покровительницы поэтов и писателей Мэри Сидни-Герберт, графини Пембрук.

Пара Елизавета Сидни и Роджер Мэннерс, 5-й граф Ратленд, удивительным образом напоминают Беатриче и Бенедикта. Всё соответствует: характеры, отношения, ситуации, время действия.  Именно в 1598-99 годах, когда писалась пьеса «Много шума из ничего» (или подвергалась существенному редактированию), граф и графиня Пембрук, а также их друзья и соратники, пытались устроить брак Роджера Мэннерса и Елизаветы Сидни.  Вот что И.М. Гилилов пишет по этому поводу[350]:

«В феврале  1598 года Ратленд  присутствует на ужине в доме Эссекса –  об  этом сообщает Роберту Сидни  его  дворецкий  и  постоянный  информатор  Р.  Уайт; присутствуют  также  и графиня  Эссекс – мать  будущей жены Ратленда, сестра Эссекса – леди  Рич,  и  Люси,  графиня Бедфорд. Мы вряд ли  ошибёмся,  если предположим, что  там  присутствовала и юная падчерица  Эссекса –  Елизавета Сидни. В  1598-1599 году Ратленд  и Елизавета Сидни часто  оказываются  рядом, похоже, об  этом  кто-то  заботится  специально. Их встречи превращаются в состязания в остроумии  и словесные игры, фейерверк  каламбуров и колкостей; это  –  непрерывные  пикировки между  Бенедиктом …  и Беатриче в "Много шума из ничего"  –  пьесе, появившейся именно в этот период. Не упустим и двусмысленный намёк Дона Педро в адрес Бенедикта: не растратил ли на него Купидон все свои стрелы в Венеции – ведь к действию пьесы и её героям этот город как будто бы отношения не имеет и больше  ни разу не упоминается. Зато недавно вернувшийся  домой  Ратленд определенно в Венеции был...»

Тут необходимо заметить, что намёк Дона Педро, связанный с Венецией, скорее относится к Эдварду де Веру, на которого Купидон действительно растратил «все свои стрелы в Венеции». Де Вер приобрёл в Венеции собственный дом, в котором открыто шикарно и довольно долго жил с элитной веницианской куртизанкой Вирджинией Падоаной. В отличие от Оксфорда, Ратленд, тяжело переболев в Падуе (он даже был при смерти и собирался составить завещание), пробыл в Венеции недолго и, чтобы не подвергать опасности здоровье, поскорее покинул Италию, направляясь во Францию через Германию и Швейцарию.

Моё видение таково: первоначально прототипами героев раннего варианта пьесы «Много шума из ничего» были Эдвард де Вер и Анна Вавасор, но в 1598-99 годах де Вер редактировал пьесу и наслоил на прежнюю пару прототипов новые образы – пару Роджер Мэннерс, граф Ратленд, и Елизавета Сидни.

Когда Дон Педро, принц Арагонский, в пьесе «Много шума из ничего» спрашивает у Беатриче, не хочет ли она выйти за него замуж, она шутливо,  по-дружески и деликатно отвечает ему, польстив принцу, а не обидив его своим отказом:

«Нет,  ваше  высочество, разве только у меня будет ещё муж для будничных дней.  Ваше  высочество слишком драгоценны, чтобы носить вас каждый день».
(II.1, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Этот эпизод мгновенно вызывает ассоциацию с отказом Елизаветы Сидни могущественному Роберту Сесилу, который ухаживал за ней, намереваясь на ней жениться. Елизавета Сидни сумела отказать ловкому, опасному и проницательному Сесилу, оставшись с ним после этого в дружеских отношениях.

В октябре 1597 года граф Эссекс, а с ним и его преданные спутники Саутгемптон и Ратленд, вернулись из экспедиции к Азорским островам, которая, по словам И.М. Гилилова, «особых лавров своим участникам не принесла»[351].  Точно также без особых лавров возвращаются из похода герои пьесы Шекспира «Много шума из ничего» Дон Педро и его верные помощники и друзья Клавдио и Бенедикт.  Основным успехом их похода было то, что войска

«вернулись домой без потерь» (I.1). 

Ещё менее успешным было возвращение Эссекса и Саутгемптона из Ирландии осенью 1599 года (а Ратленда королева Елизавета отозвала оттуда ещё в июне).  Если графу Оксфорду Клавдио и его возлюбленная, несправедливо оклеветанная, невинная Геро, напоминали его самого, юного Оксфорда, и его многострадальную жену юную Анну Сесил, то в новом варианте перепетии Клавдио и Геро наводили на мысль о трудностях Саутгемптона и его возлюбленной Елизаветы Вернон.

Недостаточно высокое происхождение Елизаветы Вернон не позволяло ей надеяться стать женой графа Саутгемптона, который начал флиртовать с ней ещё в 1595 году, «слишком фамильярно», как писал Роуленд Уайт в сентябре этого года.  Но “dum spiro, spero” («пока дышу, надеюсь»), и «надеявшаяся без надежды» Елизавета Вернон, уже будучи беременной, в августе 1598 года тайно стала женой графа Саутгемптона, что привело в ярость королеву Елизавету.  Несколько недель Саутгемптон провёл в тюрьме, а затем был прощён, но до конца периода царствования Елизаветы утратил возможность продвижения при Дворе.  Как бы то ни было, а свадьба графа Саутгемптона и Елизаветы Вернон была сыграна в 1598 году. Граф Ратленд женился на Елизавете Сидни в марте 1599 года. 

Ортодоксальный шекспировед Артур Ачесон, считавший прототипами Дона Педро, Клавдио и Геро – Эссекса, Саутгемптона и Елизавету Вернон соответственно, писал352]:

«Экстремально вероятно, что пьеса “Много шума из ничего” (созданная по всем свидетельствам осенью 1599 года), являющаяся отражением следующих событий:  отложенной свадьбы и возвращения джентльменов с войны, в которой единственной их славой было то, что “они вернулись без потерь”, – была написана Шекспиром по случаю женитьбы графа Ратленда на приёмной дочери Эссекса [Елизавете Сидни]...»

Другой не менее ортодоксальный и преданный науке стратфордианец Джеральд Массей предложил точно такие же пары героев и их прототипов  Дон Педро –Эссекс, Клавдио – Саутгемптон, Бенедикт – Ратленд, Геро – Елизавета Вернон, Беатриче – Елизавета Сидни[353]. 

Действие пьесы «Много шума из ничего» происходит в Сицилии, в то время как два главных её героя – родом из северной Италии: Клавдио – из Флоренции, Бенедикт – из Падуи.  Кстати, Роджера Мэннерса, который, кроме Оксфорда и Кембриджа, учился в Падуанском университете в 1596 году, после возвращения в Англию называли «падуанским студентом»[354], хотя проучился он там менее 3-х месяцев, включая период тяжёлой болезни. 

Эдвард де Вер и Роджер Мэннерс – оба провели время во Флоренции и в Падуе, но в Сицилии из них двоих довелось побывать только Эдварду де Веру.  И следы пребывания Эдварда де Вера в Сицилии заметны как в пьесе «Много шума из ничего», так и в других произведениях Шекспира. Примером знания истории многонационального правления Сицилией служит, по словам Уильяма Фэрины[355], следующее:

«Герой пьесы Дон Педро –  из Арагона в Испании, которая контролировала Королевство Двух Сицилий, базировавшееся в Неаполе в шекспировские времена, и Педро – имя первого испанского монарха в Сицилии. В конце 13-го века Сицилия находилась под управлением французской династии Ангевин, и знание Бардом этого факта отражено в трилогии “Генрих Шестой”. После восстания Весперов в 1282 году Ангевинов вытеснили из Сицилии, и правление перешло к испанским арагонцам...»

Более того, Шекспир знает, что Сицилией управляли германские правители.  Компаньон злодея Дона Хуана, побочного брата Дона Педро, принца Арагонского, Конрад был назван в честь последнего германского правителя Сицилии Конрада (1252-1268гг).  Отдалённый намёк на испанско-германское правление Сицилией чувствуется в реплике Дона Педро, когда он говорит о том, что костюм Бенедикта – соединение двух стран:

«от талии книзу у него Германия – широчайшие штаны,  а  от  талии  кверху  – Испания: не видно камзола» (III.2).

Шекспировский злодей Дон Хуан из Мессины позаимствовал своё имя у колоритной исторической фигуры Дона Хуана из Австрии (управление его флотом находилось в Мессине), побочного брата испанского короля Филипа II.  Имя Дон Хуан отсутствует у Банделло-Бельфоре, то есть, не пришло к Шекспиру из первоисточников, а было его собственным изобретением.  Исторический Дон Хуан был отравлен (по слухам) или умер от горячки в 1578 году.  Почему же вдруг 20 лет спустя, работая над пьесой «Много шума из ничего», Шекспир вспоминает о нём, всеми забытом, и делает его одним из главных героев пьесы?  Это ещё одно свидетельство в пользу существования ранней версии пьесы и авторства Эдварда де Вера. Роджеру Мэннерсу, будущему графу Ратленду, было в 1578 году два года, зато Эдварду де Веру – все 28. 

Автор пьесы, как пишет В. Рон Хесс[356], «скорее всего, встречался с ним [с Доном Хуаном] лично несколько раз»; «зимой 1575/76 года, как раз, когда Оксфорд отправился на юг, в центральную Италию, из Венеции, Дон Хуан совершил необычное путешествие в центральную Италию, к усыпальнице Девственницы в Лорето...»  Вероятно, в это время они и встретились.  Существует несколько свидетельств связей Эдварда де Вера и Дона Хуана[357]:

Начиная с 1574 года Дон Хуан был претендентом на руку королевы Елизаветы, причём блок Сесилов (Лорд Бёрли, ментор Эдварда де Вера граф Суррей, а сначала и сам Эдвард де Вер) поддерживал его кандидатуру.  В октябре 1576 года испанский король Филип II приказал своему побочному брату, бастарду Дону Хуану, продемонстрировать  готовность жениться на королеве Елизавете. И, как писал доктор Вильсон лорду Бёрли, Дон Хуан не замедлил войти в роль, восторгаясь в самых пышных выражениях портретом королевы Елизаветы. Эдвард де Вер был несомненно в курсе всех этих событий, как лояльный зять лорда Бёрли. Дон Хуан нужен был лагерю Сесила, как противовес влиянию на королеву её любимца графа Лестера. Но позднее отношение Оксфорда к Дону Хуану изменилось на противоположное. И некоторые историки допускают даже, что Оксфорд был причастен к отравлению Дона Хуана.  Недаром, Бенедикт (Оксфорд) из «Много шума из ничего» грозится наказать Дона Хуана на всю катушку, а о Бертраме (опять-таки Оксфорде) из пьесы «Всё хорошо, что хорошо кончается» говорится, что он собственноручно убил негодяя, напоминающего Дона Хуана.

В своих показаниях на следствии Тайного Совета по делу о возможном католическом заговоре Генри Говард (1581 год), бывший друг-конспиратор, а затем злейший враг Оксфорда, сообщил, что последний, будучи в нетрезвом состоянии, хвастался, «что чуть не стал правителем Милана и что Дон Хуан послал ему на подмогу 15,000 человек, чтобы удивить Геную во время гражданской войны, и что он [Оксфорд] мог бы иметь много тысяч фунтов в год в Неаполе».

Показания Чарльза Арундела Тайному Совету аналогичны показаниям Генри Говарда:

«Если бы мой лорд Говард не отозвал его [Оксфорда] именем королевы, то он был бы правителем Милана... он уже был на пути в Геную с 3,000 лошадей и с 10,000 пехотинцев с целью взять её для короля Испании, следуя указаниям Дона Хуана...»

Январская победа Дона Хуана 1578 года над голландскими протестантами в битве при Гемблоуэрс вызвала беспокойство Английского двора и опасения, что следующим шагом Дона Хуана совместно с испанским флотом будет нападение на Англию. В июле 1578 года секретарь Оксфорда Габриэль Харви изображает своего патрона в книге “Gratulationes Valdinenses” (книга 4-я, на латыни)  защитником Англии против Дона Хуана и испанцев:

«Позволь Дону Хуану войти только для того, чтобы отправить его обратно домой... А что, если вдруг наиболее грозные враги пересекут наши границы? Если свирепые турки вооружатся против нас?.. Ты вовремя увидишь опасность; даже в это самое мгновение ты жаждешь битвы. Вся наша страна знает об этом. Твои глаза сверкают огнём. Твоё Высочество Потрясает Копьями (Thy Will Shakes Speares). И кто не поклянётся сейчас, что Ахиллес вернулся к жизни?» 

Эти слова Габриэля Харви  не только свидетельствуют об отношениях Оксфорда и Дона Хуана – в этом документе впервые (хотя и на латыни) Оксфорд назван Потрясателем Копий, то есть Шекспиром.

Состязательный дух Эдварда де Вера не мог оставить его равнодушным к такой яркой личности, как Дон Хуан Австрийский.  Они оба были знамениты в Европе  своими победами на турнирах, искусством фехтования и верховой езды, танцами, игрой в теннис, покорением женских сердец.  Естественным для Эдварда де Вера было ввести образ Дона Хуана в свои произведения.

Независимому исследователю В. Рону Хессу следует отдать честь за фундаментальный анализ прямых и косвенных связей Эдварда де Вера и Дона Хуана из Австрии. Мистер Хесс не является «чистым оксфордианцем» (он убеждён, что в создание шекспировского канона внёс заметный вклад 6-й граф Дерби и другие лица).  Его идея состоит в том, что Эдвард де Вер был инициатором, создателем первичных версий всех пьес шекспировского канона, но, выпустив их из своих рук, он дале не заботился об их судьбе, и пьесы жили своею собственной жизнью: редактировались, изменялись другими авторами. 

Очень интересно также исследование мистером Хессом перевода на английский французского произведения «Палладин Английский»[358], сделанного секретарём Эдварда де Вера Энтони Манди (Манди был личным секретарём де Вера с 1579 по 1590гг).  Мистер Хесс довольно убедительно доказывает, что преданный друг и секретарь де Вера, а также его «обожатель на всю жизнь» Манди попытался в этом произведении раскрыть тайну Потрясателя Копья, то есть Шекспира.  Греческая богиня Паллада считалась потрясательницей копья, и мистер Хесс цитирует Манди, который устами короля Миланора, отца Палладина, говорит следующее:

«Из любви к Палладе, которая создала этот прекрасный щит, я желаю, чтобы сын мой был назван Палладином».

То есть одна связь установлена: Палладин – это Потрясатель копья.  С другой стороны, Палладина (Palladine)  Манди называет также Паладином (Paladin), что означает – «несравненный чемпион-рыцарь», имея в виду победителя турниров Эдварда де Вера.  И после смерти де Вера Манди не перестал его восхвалять. Посвятив в 1619 году (через 15 лет после смерти Эдварда де Вера) вторую редакцию перевода на английский “Arxaio-Ploutos” младшей дочери Эдварда де Вера Сьюзен и её мужу Филипу, Манди не забывает похвалить её отца.  А редакцию 1619 года  перевода “History of Premaleon of Greece” Манди посвящает сыну Эдварда де Вера и опять-таки своими похвалами оживляет память о его отце.

В 1619 году полным ходом шла подготовка к созданию шекспировского Первого фолио – неслучайное совпадение, ибо в этой работе мог принять участие и Энтони Манди.  Во втором издании «Палладина Английского» есть картинка гравюры на дереве (см. над статьёй иллюстрацию №3), на которой изображён рыцарь на коне.  В руке его шлем рыцаря – в форме головы дикого кабана, то есть – фамильный шлем де Веров.  Бегущий рядом лев – это намёк на льва на Болбекском гербе Эдварда де Вера.  По этим и другим признакам мистером Хессом установлена вторая связь: Палладин – это Эдвард де Вер. Таким образом из двух равенств мистер Хесс вывел третье: Потрясатель копья – это Эдвард де Вер.

Вернёмся к герою шекспировской пьесы бастарду Дону Хуану.  Как уже писалось ранее, тема бастардства волновала Эдварда де Вера (старшая сестра Катерина его самого называла бастардом; один из его сыновей – Эдвард де Вер младший – был незаконно-рождённым).  Но не только у Эдварда де Вера был личный опыт, связанный с понятием «бастард». У Роджера Мэннерса, кроме родных братьев, был также один странный родственник, предположительно незаконнорождённый брат – Роберт. Вот что ратлендианец Клод Сайкс пишет о нём[359]:

«Первая ссылка на него в бухгалтерских записях Бельвуара обнаружена в 1608 году, в которой он фигурирует под названием “молодой человек по имени Роберт Мэннерс”.  Другая запись 1610 года свидетельствует о том, что 2 фунта уплачено Роберту Мэннерсу при его первом появлении. Он в основном жил за границей. Запись от
4 декабря 1611 года говорит о том, что он получил ежегодную плату в 20 фунтов, а кроме этого, граф Ратленд заплатил за его одежды. 13 апреля 1612 года Ратленд заплатил 10 фунтов, чтобы отправить его в Данию, но он туда так и не добрался. Одна из похоронных записей Ратленда гласит: “Мэннерсу, слуге его высочества, проживающему в Голландии, на покупку нового чёрного плаща”. 

Роберт Мэннерс был в Англии в 1616 году, но Фрэнсис (брат Роджера, унаследовавший титул графа после смерти Роджера) послал его назад в Голландию,
заплатив 9, 4 и 6 фунтов за его одежды. Однако Роберт появился снова, получив 20 фунтов на покрытие счетов за обувь, он вернулся назад в Голландию. Последнее упоминание о нём, в тот момент пребывающем во Франции, – плата в 60 фунтов в 1620 году.

...Филип Фолконбридж, бастард из [шекспировской] пьесы “Король Джон”, представлен нам симпатичным героем, в то время как Дон Хуан из “Много шума из ничего” и Эдмунд из “Короля Лира” – злодеи. Это наводит на мысль, что ранний Шекспир симпатизировал тяжёлой судьбе бастардов, а позднее, когда Роберт Мэннерс стал ярмом для семьи, симпатия сменилась антипатией. Роберт был неудобен для обоих – и Роджера, и Фрэнсиса – настолько, что они стремились держать его подальше от Англии».

Моё видение ситуации таково: Ранний Шекспир (Оксфорд) «симпатизировал тяжёлой судьбе бастардов» (его самого называли бастардом, и у него был сын – бастард), но позднее, когда отношения Оксфорда с реально существующим Доном Хуаном испортились, бастарда Дона Хуана он представил нам в качестве злодея.  Если же к шекспировскому канону приложил руку граф Ратленд и если Роберт Мэннерс действительно был бастардом, то отношение Роджера Ратленда к бастардам могло быть негативным и повлиять на содержание того отрывка пьесы, над которым он работал.  Впрочем, Сайкс только предположил, а не доказал, что Роберт Мэннерс был именно бастардом. Он мог быть и другим бедным родственником Мэннерсов. У них было большое, развлетвлённое семейство.

У Роджера Мэннерса было три родных брата: Джордж (протестант, как и Роджер), любимый брат, и два брата-католика Фрэнсис и Оливер, внушавший Роджеру тревогу и беспокойство.  Суеверный Фрэнсис был вообще устрашающей фигурой, на мой взгляд, но не по меркам того времени. Он обвинил в колдовстве, вызвавшем смерть его сына, некую Джоан Флауэр и её дочерей.  В результате одна из дочерей умерла в тюрьме, а вторую дочь и мать заживо сожгли на костре[360].

Третья линия пьесы – комическая – констебль Кизил и «его боевые подвиги».  Ортодоксальный шекспировед А. Смирнов пишет о том, что Шекспир вносит в пьесу «элемент бытового гротеска: эпизод с двумя полицейскими».  Смирнов продолжает[361]:

«Эпизод этот имеет весьма реальное основание. Канцлер Елизаветы Бёрли в 1586 году писал другому ее министру Волсингему в выражениях,  весьма близких к тексту комедии, что Англия полна таких  блюстителей  общественного порядка, которые "сторонятся преступления, как чумы",  предпочитая  болтать, спать, пить эль и ничего не делать.  Как  мы  видим,  шекспировские  зрители воспринимали  эти  образы  не  только  как  гротеск,  но   и   как   кусочек действительности. Поясним,  между  прочим,  что  Кизил  и  его  собратья  не являются  полицейскими  на  королевской  службе.  Они  принадлежат  к той добровольной страже, которая создавалась  корпорациями  горожан  для  охраны порядка, особенно в ночное время. В такие стражи нанимались те, кто ни к какому другому делу не был приспособлен».

1586 год – прошло пять лет с момента примирения Эдварда де Вера и дочери канцлера Бёрли Анны Сесил. Несомненно, что той информацией о блюстителях порядка, которой обладал лорд Бёрли, обладал и его зять Эдвард де Вер.  Возможно даже, что они по-семейному обсуждали эту тему: отсюда и сходство в выражениях. 

Констебль Кизил – фигура, вызывающая не только усмешку, но и определённую долю симпатии. Он постоянно использует не по назначению высокопарные слова, считая, что использование таких «замечательных» слов его возвеличивает. Шекспировед Анна Бартон[362] называет Кизила «человеком с преувеличенной идеей собственной важности и заслуг» , цитируя его слова (IV.2):

«Я – парень не дурак и, более того, должностное лицо, а что ещё важнее, отец семейства, и, более того, славная плоть человеческая, не хуже, чем любая другая здесь в Мессине».

Нестратфордианцы считают, что создавая образ Кизила, Шекспир не упустил случая добродушно посмеяться над сходными чертами Вилла Шакспера из Стратфорда-на-Эйвоне. И мнение ортодоксального шекспироведа Анны Бартон о Кизиле косвенно подтверждает это предположение:

«Кизил – человек, который испытал в прошлом большие финансовые и социальные трудности.  Он сражался за то, чтобы стать на ноги, а сейчас у него собственный дом и два мундира, “да и всё у него в порядке” (IV.2.85-86), но сомнения и неуверенность в стабильности и безопасности устранить не удаётся. Именно поэтому он постоянно себя самовозвеличивает».

Любопытно заключение А. Смирнова о единой идее, связующей три сюжетные линии пьесы[363]:

«Это  – чувство зыбкости, обманчивости наших впечатлений, которое может привести  к  великим бедам...   Вся  пьеса  построена  на  идее  обмана  чувств,  иллюзорности  наших впечатлений, и эта иллюзорность симметрично прослеживается  в  трех  планах, образуя глубокое стилистическое и идейное единство комедии. Внешне этой цели всякий раз служит один и тот же драматический приём – вольное или невольное подслушивание (или подсматривание), но всякий раз психологически и морально осмысливаемое по-иному».

Два слоя – кажущееся (верхний слой) и подлинное (глубинный слой) всегда возбуждали воображение Эдварда де Вера и питали его размышления. Вспомните, к примеру, раннее стихотворение Эдварда де Вера «Не тот я, кем кажусь» (см. далеее, «Эстафета Фениксов», том 1, гл. «Параллели»).  А подслушивание и подсматривание для него было просто невыносимо. Именно этого он не мог простить своему тестю лорду Бёрли, а, тем более, своей юной жене Анне Сесил.  Её послушное участие в семейном шпионаже навсегда отдалило её от любимого ею супруга.

***

Примечания.
345. Farina, стр. 45.
346. Ibid., стр. 48.
346B. May, Steven W. Стихотворение Эдварда де Вера № 15.
347. Смирнов, «Много шума из ничего». Послесловие.
348. Аничков. Послесловие к переводу пьесы «Много шума из ничего».
349. Farina, стр. 48.
350. Гилилов, стр. 272-274.
351. Ibid., стр. 271.
352. Sykes, стр. 89-90. Артур Ачесон, как и многие другие литературоведы (например, Гилилов, Сайкс, Пороховщиков), ошибался, считая, что свадьба графа Ратленда с Елизаветой Сидни была осенью 1599 года, основываясь на самовольно отредактированном документе Коллинса. На самом деле их бракосочетание состоялось до 15 марта 1599 года. См. Danushevskaya, стр. 226.
353. Porohovshikov, стр. 53-54.
354. Гилилов, стр. 267.
355. Farina, стр. 45-46.
356. Hess, том 1, стр. 207.
357. Ibid., том 1, часть 3 «Можем ли мы вернуть законное место в истории Дону Хуану Австрийскому?»
358. Ibid., том 2, приложение F “Was Antony Munday’s 1588 Palladine of England    relevant to Oxford, Don Juan of Austria and Shakespeare?”
359. Sykes, стр. 200-201.
360. Ibid., стр. 199.
361. Смирнов, «Много шума из ничего». Послесловие.
362. Riverside, стр.364-365.
363. Смирнов, «Много шума из ничего». Послесловие.


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************