Ясное утро - продолжение повести о Марсе

Утро выдалось на редкость ясным, но покоя это не приносило. Вчерашнее происшествие не шло у меня из головы — как я мог заблудиться в местах, которые знал как свои пять пальцев? Решил сходить на окраину в последний раз — проверить, не привиделось ли всё вчера.

Дорогой в голове крутилась одна и та же мысль: «Почему именно со мной? Почему здесь?» И вот я на месте.

Но никакого пустыря с березкой не было. Вместо них — колышки, вбитые в землю, будто под огород, да несколько грубых гаражей, сваренных из рифленого металла. Сердце сжалось. Увидел прохожего, спросил:
— Подскажи, дорогой, что тут произошло? Я давно не был.

Мужик, лет пятидесяти, в потертой куртке, с лицом, обветренным и серым от городской пыли, смерил меня взглядом. В его глазах читалась не просто злость, а давняя, копившаяся годами горечь.
— А здесь всё как всегда было, — буркнул он, — пока в один миг не нагрянули трактора с самосвалами. Всё засыпали, выровняли, а заодно и крайние домишки снесли бульдозером. Мой вот тоже под снос пошел, — он мотнул головой в сторону гаражей. — Тут пол-улицы так исчезло. Никому мы не нужны.
— Как же люди? — не унимался я, и в горле уже стоял ком.
— Да и не было никого... — он зло усмехнулся. — Кроме одной девчушки с бабкой. Их даже не спросили. Приехали, бабуля Фрося на крыльце как стояла в своем выцветшем ситцевом халате, так и опешила. А Катька, внучка-то, в одной кофте, на улице-то уже осень... Они их даже вещи собрать нормально не дали. Вынесли на улицу узел какой-то, старый бабушкин сундучок, да икона в платочке у них в руках была, больше ничего и не успели. Снесли избушку — и всё тут.

Он стал ругать всё, что пришло на ум, крепко и искренне, и было понятно, что ругает он не столько власти, сколько всю свою беспомощность перед этим катком. Я спросил:
— А как же дочка с бабушкой теперь жить будут?
— Да никак! — выругался он ещё мощнее, плюнул и пошёл своей дорогой. Но вскоре остановился, обернулся, и крикнул уже без злобы, с какой-то безнадежной усталостью: — Говорили, к сестре бабулиной поехали! Но тут я вам не помощник! Спросите у других — где подруга её, тётя Клава, живет! В Сосновке, слышал!

Стало мне более чем понятно, что тут творится. Вот тебе и здравствуй. Узнал я в итоге адрес, пешком — далековато, и я отправился обратно за машиной.

«Бедные, мы бедные люди! — проносилось в голове. — И никому-то мы не нужны». Я представил ту самую икону в платочке на холодном осеннем ветру, и ком в горле сдавил еще сильнее.

«Но не все ж так печально, — перебил я сам себя. — Найдем сейчас же Катю и бабу Фросю! Заберу их к себе — может, тогда всё и наладится».

И так сразу радостно на душе стало, так и захотелось запеть: «Расцветали яблони и груши...» А короче — «Катюшу».