Нашествие - 1812 военно-исторический роман в стиха

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ 1
Глава 1. От Немана до Смоленска …………………………………... 001-076
Глава 2. Россия и Польша: 900 лет соседства ……………………… 077-178
Глава 3. От Смоленска до Бородино ………………………………... 179-230

ЧАСТЬ 2
Глава 1. Бородинское сражение ……………………………………... 231-354
Глава 2. Поле битвы ………………………………………………….. 355-368
Глава 3. Отступление к Москве. Анализ сражения ………………... 369-402
Глава 4. Совет в Филях. Москва оставлена ……………………….... 403-426

ЧАСТЬ 3
Глава 1. Наполеон в Кремле. Бегство из Кремля …………………... 427-462
Глава 2. Московский пожар …………………………………………. 463-502
Глава 3. Москва после пожара. Наполеон возвращается в Кремль ..503-524
Глава 4. Маневр Кутузова …………………………………………… 525-530
Глава 5. Петербург в эти дни ………………………………………... 531-548
Глава 6. Что предваряло сдачу Москвы. Дело Верещагина ………. 549-572

ЧАСТЬ 4
Глава 1. Москва и оккупанты ……………………………………….. 573-600
Глава 2. Тарутинский лагерь ………………………………………... 601-646
Глава 3. Наполеон в сожжённой Москве …………………………… 647-670

ЧАСТЬ 5
Глава 1. Отступление Великой армии …………………………........ 671-684
Глава 2. Бой за Малоярославец ……………………………………... 685-700
Глава 3. Последствия пожара в Москве ……………………………. 701-708
Глава 4. Окончательный поворот кампании. Скорбное поле брани .709-744
Глава 5. Народная, партизанская война …………………………...... 745-776
Глава 6. Забытая война ………………………………………………. 777-798
Глава 7. Вязьма. Начало зимы ………………………………………. 799-826
Глава 8. От Смоленска до Березины ………………………………... 827-056
Глава 9. В русской ставке. Продвижение к Березине ……………… 857-874
Глава 10. Сражение при Березине …………………………………... 875-912
Глава 11. Золото Наполеона …………………………………………. 913-924
Глава 12. От Березины до Немана …………………………………... 925-948
Глава 13. Окончание войны. Манифест Александра I ……………... 949-966

Эпилог ……………………………………………………………….... 967-996

Постскриптум ……………………………………………………….... 997-1020
 


Часть 1
Глава 1. От Немана до Смоленска.

Река Неман 24 июня

1
Мосты к утру наведены,
Полки готовятся к походу,
Победе царственной в угоду
Полотнища расчехлены.
Рожки играют марш движенью;
Невиданная суета
Людских колонн. Их снаряженье
Бликует в свете, как слюда
Волнится Немана вода,
Теснимая ковром травяным…
О! знает, знает ли река,
Что путь поверх неё кровавый
Лежит, и кончится тогда,
Когда свой ключ отдаст Москва.

2
Подобной массы войск не знали
Спокойным видом берега;
Играла глубиной вода,
С задумчивыми облаками.
Всё притаилось вдруг вокруг,
Вся живность затаилась в броде,
И каждый рот, глотнув испуг
Успокоенья ждал в природе;
Но масса, бесконечно шла,
Над ней парился слабый ветер,
И тот, кто был за всё в ответе
Смотрел на марш из-подо лба:
Суров, восторжен и недвижим,
Как неприступная скала,
Как чародей, и как судьба
- Тот, кто Европу, так, унизил,
И Карла дух к себе приблизил.

3
Вассалы: некогда враги
- Теперь друзья, играют сталью,
Плечом к плечу рядами встали
Знамена Франции нести.
А он, как вестник приговора,
Смотрел на бравый строй солдат
Мечтающих в чужих просторах
Найти удачу или прах,
Но прежде славу на штыках.
Его неколебимой волей
Идут они, за строем стой
- Осколки бывших метрополий
Чеканя шаг… вот взмах рукой,
И утро разрывает вой.

4
Блестит река - предвестье славы,
Сверкают пики, ордена;
Вползает гидрою война
В пределы северной державы.
Единства вырвано звено;
Пусть царь уступит высшей воле
И правит - как заведено,
Или оспорит право в поле.
Царь должен порты перекрыть;
Пусть поперхнётся пэр английский,
И мир надёжный, братский, близкий
Сраженья может упредить.
Бунтарский дух уймут поляки;
Неугомонные они,
Воспоминаньем старины
Желают расторженья брака,
Как ведьма в церкви вурдалака.

5
Со всей Европы шли войска:
Шестнадцать корпусов в дорогах,
И двадцать попранных народов
- Молниеносная война:
Один удар, как он умеет,
Один бросок - гордыни льва,
Противник пикнуть не успеет,
Как будет кончена война.
Под страхом взятия – Москва
Отдаст ключи и притязанья…
Но, а затем уж взор готов
Вернуться к теме наказанья
Так и не взятых островов;
Досель удачливых врагов.

6
Но мозг свербел недавний случай:
В траву конь сбросил седока,
Вспугнувшись зайцем – чепуха;
А всё ж предчувствиями мучим
Воитель злился на себя,
Казался собранным и хмурым.
Конь, зная нрав поводыря
Воздушным шествовал аллюром.
Но, вот улыбка на губах;
С моста ступают кирасиры
- Кавалерийский корпус, с ними
Король Неапольский Мюрат.
Какое может быть смущенье,
Кто неудачей попрекнул,
Ах, это честный Коленкур
- Посол в российском зарубежье,
Друг компромисса, брат надежды.

7
Полмиллиона всех мастей,
Со всей империи здесь люди,
К ним больше тысячи орудий
И двести тысяч лошадей.
Гвардейцы – только из французов.
Испанцы, немцы, прусаки
И люд незначимых союзов:
Пылят австрийские полки,
Поляки рвутся мост пройти,
И итальянцы, и хорваты,
Швейцарские саперы есть
- Все предназначены для схватки,
Что б растоптать России спесь
- В тени орлов Европа здесь.

8
Громадною была работа:
Он все желал предусмотреть,
Любую мелочность учесть
И вот итог: грозой потока
Бесчисленно идут стрелки,
Все как с иголочки одеты.
К компании припасены
Ресурсы, выплачены сметы.
Снабжение – по венам кровь,
Расписано, идут обозы,
И интенданты вечной прозой
Под страхом смерти, грибя бровь
Берут чуток за недоверье;
Что выплаты совсем не те,
Что плох товар по их вине…
Примету зная пораженья
- Пустой обоз пред днём сраженья.

9
- Безумство с Русью воевать
- Он вспомнил фразу Каленкура.
Ему ответил глаз прищурив
- Безумство противостоять
Великой армии французской…
Меж тем над Ковно дождь пошел;
Гром камнями о землю ухал
В движение внося раздор,
Открыв знамению притвор.
Ну, что ж, пусть гром судьбу пророчит,
Он силы неба здесь лишен,
Здесь порох головы морочит;
Теперь на Вильно марш броском,
Что гром – в войсках Наполеон.

10
Ему разведчики доносят:
Отводит армию Барклай.
При армии российский царь,
В баталию влезать не хочет.
- Не может быть – Наполеон
Не верит – Что же честь забыта
- Он сообщеньем разозлён:
Без боя вся Литва открыта.
Царю он не подаст руки;
Колос отброшен будет в дебри:
В свои никчемные деревни,
Порукой в том его штыки.
Он возбудился мыслью снова,
Взглянув вперёд на месяц - два;
Когда огромная страна
Утратив всякую основу
Отдаст себя на милость слову.

11
За батальоном батальон:
Три армии рубеж порвали,
В пять дней покончив с переправой;
С сильнейшей - сам Наполеон.
Чуть позже, главных сил правее,
Центральной группой Богарне,
Король Вестфалии южнее;
Для окруженья на Двине,
И завершения в войне.
Две русских армии погибнут
- Барклай, затем Багратион,
Царь не посмеет бросить Вильно
На радость Польше - вот позор;
И будет бит бесславно он.

12
Оставив Вильно без сраженья
Исчезла армия царя;
Монбрена торопил он зря
В упреках чувства раздраженья;
Припасы, мост - подожжены,
Противник, не растратив силы,
Ушёл от прелестей войны…
В сраженье рвутся командиры,
В сраженье рвётся каждый нерв
Великой армии французской,
И пусть бежал сегодня русский,
Но вскоре случится предел:
Когда войска придут к порогу
И станут сердцу угрожать;
Царь будет вынужден принять
Сраженье, или мир готовый,
Кончину, иль порядок новый.

13
Ну, что ж – изрек Наполеон
- Война в пути, и жребий брошен,
В Москве пусть будет мир запрошен,
И только там подписан он.
Въезжая в Вильно ум дивился:
Был город призрачен и пуст,
В толпе зевак не растворился
Победный марш, копытный стук.
Он омрачился как паук,
Сидящий в центре паутины,
Прождавший жертвы много дней.
Зловредней не было картины:
На улице стоял еврей,
С ухмылкой глядя на гостей.

14
Его, вдруг, мысль развеселила
- Представив русский план войны:
Народ бежит, разорены
Селения, и перспектива
Спешить к Камчатским берегам,
Сквозь лютость страшную Сибири,
И там походный ставить стан
Самодержавия России.
Но наслажденье не далось
Вторая мысль кольнула сразу,
А вдруг серьёзно - как не в разум…
На помощь к ним придёт – авось.
Не понимая перевода,
Но знал, что русский в этом весь:
Плюя на все, в ушко пролезть;
Издревле существует мода
- Расчёт совсем иного рода.

Вильно - ставка Александра 24 июня 

15
В честь Александра дан приём:
Мазурку возвестила скрипка,
Вокруг натянуты улыбки
- В углах засел Наполеон.
Ступают к барышням гусары,
(Уже кружится голова)
В волненье миловидном пары;
В перчатке, белая рука
Касается шелков слегка:
Пред вздох на цыпочках короткий,
И пара ветром уж скользит,
Потом и бойкость в воздух пробкой,
По кругу зала полетит;
Но, вспоминается Тильзит.

16
Отдельной группой генералы;
Предупредительно скромны,
В полголоса увлечены
Беседой о враге державы.
В кругу почёта Александр:
Непринуждён, великолепен,
(Образчик восхищенья дам)
Одушевлён, учтив и светел;
Улыбка краткая в ответ
На приседанье дам пугливых,
Другим кивок, но также мило
- Не нарушаем этикет.
Всё как всегда, но тень тревоги
В след мелодичности скользнёт,
И генерал тотчас вздохнёт
Забывшись мигом - сдвинет брови,
Как на плацу пред бравым строем.

17
Близ Вильно не огромен зал,
Но симпатичен и уютен:
Паркет блестит как при салюте,
Шуршат наряды светских дам.
Сквозь напряженное веселье
К царю подходит адъютант,
Вручает молча донесенье;
Он тверд и бледен, ему дан,
Невозмутимости талант,
Но даже он неровно дышит.
Бал ненароком приглушён,
Паркетный скрип невольно слышен…
Царь прочитал – не удивлён,
- Свершилось!
Неман перейдён.

18
Волна по залу пробежала,
Как будто камень в воду пал
- Час пробуждения настал…
Военные вдохнув пожаром,
В круг императора толпой,
Открыв глаза, расправив плечи,
Собрались с помыслами - в бой:
Немедленно под град картечи.
Все ждут… но сухо Александр
- Прошу отбыть по назначенью.
Кивок, щелчок, и глаз свеченье,
Под огорчённый шепот дам.
Отправлен Балашов к тирану,
С условием - уйти сейчас,
И только в этом мирный шанс:
Не может быть иного шага,
Лишь с тем царь вложит в ножны шпагу.

19
Но Балашова продержал
Даву в трехдневном «заключенье»,
Как видно это порученье
Сам император ему дал.
Представлен Балашов, лишь, в Вильно;
Монарха ноту передал.
Наполеон послушал мирно,
Но отвечать, тотчас не стал,
Любезно на обед позвал.
Когда ж отправлен был посланник
С эскортом, как первейший друг
- Расстроен брат мой Александр
- Сказал он Каленкуру вдруг,
Нет плана битвы – есть испуг.

20
Погубит он себя при фронте:
У столь тревожных ратных дел.
Не воинский его удел
- Он царь, а в остальном увольте…
Пусть царствует в своих снегах,
Не помышляя о Европе;
Его не ждут у пирога…
Настырен он, и в каждой склоке
По чести хочет - добрым быть
Арбитром, где его не просят,
И прежде вред себе наносит,
Ничтожным гордость бередит.
Я не намерен обсуждать,
И слушать окрики России,
Я не намерен, так же, ждать
Когда прозреет его имя,
Хотя бы так – на том спасибо.

21
И всё же странно, что мой брат,
Не видит очевидных истин,
Пришел я не затем, что б свистнуть,
И выйти с армией назад,
Потратив сотню миллионов.
С чего бы я вдруг отошёл,
Не по своей – по русской воле:
Иль зрение не хорошо:
Как не логичен гнев его,
Когда сильней я, чуть, не втрое,
Когда все козыри в руке,
А он не принимает боя,
И вместе с тем грозится мне,
При плевом шансе на Двине.
 
22
Тем временем без главной стычки
Барклай шел к западной Двине,
Где Дрисский лагерь ждал уже
В готовности отсечь попытки
Французов смять его войска,
Отдать вторую на съеденье
Неудержимого врага:
Он отступал для единенья,
С отважным князем южных гор,
И арьергардными боями
Держал врага на расстоянье
От главных сил - терпя позор.
Багратион не мог пробиться:
Жером теснил его, Даву
Встал клином - перебив игру.
Движеньем быстрым к Могилеву
Зажал Даву Багратиона.

23
Пробравшись к Западной Двине
Весь штаб квартиры главной ставки
Увидел здесь, как были шатки
Надежды в будущий успех.
Два года стройки укрепленья;
Теперь же вылилось в упек
- Заведомого упущенья,
В стратегии военных мод;
И оправдаться Фуль не смог,
Как первый стройки идеолог.
Проверить же его расчёт
На местности с Наполеоном
Везунчик мог, храбрец; и тот,
Быть должен полный идиот.

24
Фуль не дал мысли золоченой,
Плечами нервно пожимал;
И далее не раздражал
Царя подмоченной персоной.
Его уменье рассуждать
Не пригодилось. Прожектёрством
Не смог он шов войны связать,
Не довелось и огнеборством.
За Полоцк армия пошла,
Что б там снискать успех в сраженье
Забыв о Дрисском наважденье.
У Витебска собрав войска,
Барклай был чутко осторожен:
Беды большой не накликал,
В маневрах выгоды искал,
Но выбор был морально сложен:
Ведь был противником предложен.

25
Две армии разделены,
И нет тактических посылов
Отходом, или же прорывом
Сплотить их скоро для войны.
Вторая армия пыталась
В Салтановке пробить заслон,
Но неудача – отступала;
Даву упрям был и силен,
Неся дивизиям урон.
Войска всё дальше расходились,
Меж ними двести вёрст почти;
Дороги к Витебску закрылись,
Теперь в Смоленске, лишь, пути
Могли два фронта обрести.

26
Под Витебском, не так, чтоб грозно,
Барклай дал бой и отошёл,
Причины гибнуть не нашёл,
Надеясь зреть Багратиона
В Смоленске с армией живой.
И не ошибся, маршем быстрым:
Даву, Груши князь обошёл
Пройдя Мстиславль к Смоленску вышел.
Казачий дядька – генерал,
(Еще наглей судьбы и славы)
От Могилева, Орши справа
Багратиона прикрывал.
И проскочил впритирку Платов
Под Оршей маршала Груши,
Не затупили палаши
О русских конники Мюрата;
Чертей проспали бородатых.

27
Едва в «объятия» приняв
Соперника – врага сомненью,
Приказ Барклай дал к наступленью,
И вскоре выдвинул войска
- Почти всю армию на Витебск.
Прикрыть же левый край Днепра
С отрядом Неверовский вышел,
И встал у Красного двора,
Живым заслоном от врага.
Меж тем, сошёл на левый берег,
Всей армией Наполеон,
Намереваясь с тыла ввергнуть
Барклая в непригодный бой;
Отрезав линию домой.

28
В обход, решительным ударом
Смоленск ослабленный занять,
И на дороге главной встать,
С тем и покончить с генералом.
Но, как уже случалось здесь
Чуть-чуть до цели не добрался,
Не смог препятствие отсечь:
Им Неверовский не поддался.
Пробиться с ходу не смогли
Мюрат и Ней – гроза атаки;
Свинцом дырявили рубахи
На смерть стоявшие полки.
И если б Неверовский сразу
Был смят, в каре б не отступал
- Смоленск бы непременно пал,
И стал для русских бы засадой,
А для французов новой славой.

29
Багратион, узнав про бой,
Немедля развернул движенье
Назад к стенам в расположенье,
Чтоб верный упредить разбой.
Раевский припоздавший к счастью,
В Смоленск был возвращен опять;
Спасти потрепанные части,
И город кровно отстоять;
Возврата армий с боем ждать.
Всю ночь готовились редуты,
А утром появился Ней,
И с ходу не считая трупы,
В атаку, с дробью лучших дней,
Пошёл в горячности своей.

30
Ещё при Полоцке команду
Барклай дал: корпус отрядить,
И направление прикрыть
К столице с северного фланга.
Отряд меж вражьих корпусов
Встал под командой Витгенштейна
Закрыв к дровам печной засов
- Отрезав путь для подкрепленья
Под Ригу, где Макдональд ждал
Мортир осадных и отрядов,
Что б императору в награду
На Петербург вручить платсдарм.
Но Эссен с гарнизоном прочно
Закрылся в городских стенах,
Ни голод не терпя, ни страх;
И в панику впадать досрочно
Не помышлял ни днем, ни ночью.

31
В итоге: Рига не взята.
В дальнейшем это направленье
Наполеону – лишь мученье:
Завязла с севера война.
Южнее ж главных сил и страхов
Вдоль украинских рубежей
Вел третью армию Тормасов.
Саксонцы встали перед ней,
И бит был генерал Ренье.
Узнав про казус император
Австрийский корпус отрядил;
Была поставлена заплата,
Но Шварценберг не победил:
Тормасов немцев изводил.

32
В дальнейшем эти тридцать тысяч
Могли прибыть к Бородино,
А также корпус Удино,
Под Полоцком засевший мышью.
Им путь к Смоленску – запрещён:
Откроет тыл - соединенье
Не будет здесь врагом прощён
Смельчак - нарушивший ученье.
Всё меньше у колоды карт,
Всё дальше армия в отрыве,
В полях неведомой России,
Но полон жизни Бонапарт
- Таинственного возбужденья;
Но, как Россия велика,
(в ней спят прошедшие века)
Где долго, и без сожаленья,
Отход возможен без сраженья.

33
А вот и август подошёл,
Начало буйных созреваний,
Природы лучших дней дерзаний:
Когда с утра уже свежо,
Но жарок день от солнцепека,
Утята с утками в кружок
Чернеют в рукавах протоков,
Купанью вышел трезвый срок,
И месяц обновил свой рог.
Дурман растений как-то строже,
Перемежается с землей,
И каждый день к зиме дороже;
В час утренней: с поры ночной
Трава туманится росой.

34
Год приходил с дурной приметой:
Когда вечерняя заря
Чернела, звёздами хандря
И спутницей невзгод – кометой,
Висевшей в млечной тишине
Снежком, с хвостом из блеклых тюлей.
Народ кумекал – быть войне,
Иль мору, иль другой причуде.
Явились - слёзная весна,
И в небывалых бурях лето:
Оставила свой след комета,
Испить вину её до дна.
Июнь в погоде замешался,
Как будто в кости с кем играл;
То град и буря – проиграл,
То солнце – выигрыш – смеялся.
С июля солнцу дождь отдался.

35
Уж три недели нет дождя:
Дымит дорогой август бурый,
Поля, как молью лисьи шкуры
Объедены жарой с корня.
Природа мстительна бывает;
Жара куражится сполна,
А следом пуще отступает
(всё, как в былые времена)
- Грядёт суровая зима.
Крестьяне знают это свойство:
Жара приносит холода,
Бескормицу и беспокойство,
Падеж голодного скота,
И нищету всего двора.

36
И будто не было сражений,
Маневров, стычек и потерь,
Собрались воинства теперь
В кулак для новых достижений.
Смоленск судьбу определит,
Кому-то шпагу здесь преломит,
Кому-то даст победный крик,
И вечность этот крик запомнит.
Вот, наконец-то главный бой,
Наполеон предвидя славу,
Спешит как хищник на расправу,
Как гром за вспыхнувшей грозой.
Войска стянулись в полукруге:
Над варваром висят штыки,
На раз их взять - ты только ткни;
Под вечер будет тишь в округе,
И ночь укроет мертвых груды;

37
Такие лики у войны.
Наполеон, ругал Жерома,
Что медлил тот умалишённо,
Не признавая в том вины:
И упустил Багратиона
Не выполнив его приказ;
Четыре дня стоял при Гродно,
И в Несвиж к сроку опоздав,
Лишь пыль сапог, придя, застав;
И клещи не смогли сомкнуться…
О, сколько мелочных потерь
- Осталось горько улыбнуться,
И бить врага – здесь и теперь,
Закрыть в Европу русским дверь.

38
В кратчайший срок закончить надо
Кампанию, и взять успех
В стране враждебной - словно грех
Ниспосланный из чрева ада:
На много лье мир без людей,
Дома покинуты, амбары
Пусты, в них даже нет мышей,
Кругом горящие завалы.
Коммуникации длинны,
Снабжение на гране срыва,
А дальше та же перспектива,
И улучшенья не видны.
Падеж у конницы ужасный,
Берут обозных лошадей;
Стоят обозы много дней,
Съестные портятся припасы;
И дождь, и солнце здесь опасны.

39
Дороги киснут при дожде,
В них вязнет все, что в них попало:
Пехота, лошади и слава;
В грязи, в усталости, в нужде.
Солдаты на чертей похожи,
Их с каждым шагом тяготит
Полпуда глины на подошвах,
Ночная сырость, жуткий свист;
В чащобах рыщут казаки.
Порядки вязнут, как в болоте,
И будто, вот, крепка земля,
Обложен зверь как на охоте,
Но опоздали егеря,
Опять погоня, и все зря.

40
Он вспоминал сейчас Европу
- Пришел, увидел, победил,
И проигравший враг снабдил
Припасом конных и пехоту.
Противник, даже, даст солдат,
Теперь он друг и брат – по праву,
К знаменам истово припав
Клянется честью, жизнью, шпагой.
Немного грибится народ,
Но утварь, всё же, не сжигает,
Причины смены понимает,
И с этим продолжает род.
А тут же раб забитый, нищий
Хватает, что есть под рукой,
Меняя быт свой на разбой,
Не горстка их - подобных тыщи;
И сумерки расправой свищут.

41
К победе он войска ведет;
Почти два месяца в России,
Теряя понемногу силы
Армада движется вперед,
И тает больше без сражений.
Зараза в армию пришла
- Беда людских передвижений:
Скудна еда, плоха вода,
Солдаты дрищут в треть ведра.
Не помогают амбуласы,
Летя в колоннах день за днем,
Больных всё больше, нет припасов,
И ропот видится порой
В глазах солдат бредущих в бой.

42
Страдают лошади без сена,
С соломы колики у них,
Но часа нет, чтоб им пастись,
Ведь нужно в клещи брать соседа.
Дожди прошли и сушь пылит,
В обочинах раздулись трупы,
К дорогам смрад с жарой прилип,
Слетелись для расплода мухи…
Война не только бравый вид,
Восторг пред торжеством сраженья,
Но вши, понос и разложенье
Тех, кто до боя был убит,
Болезней подлою задушен:
Не смог прогнать слепой недуг,
И испустил на марше дух,
Движенья, впрочем, не нарушив;
Отдал, по вере, богу душу.

43
Мрачнеют мысли, он стоит
Взирая на привычность сцены,
И ожидает перемены;
Движенье в городе кипит.
Смоленск Москве - считай застава,
Он много раз бывал в дыму,
Но, не спасал ее ни раза,
Враг брал Смоленск и шел в Москву,
Кончать потешную страну.
Кратчайший путь для наступлений
Смотрелся в картах как – стрела,
Для Европейских поколений:
Стоят как вызов города
- Варшава, Минск, Смоленск, Москва.

44
Он улыбнулся провиденью:
Звезда удач при нем всегда,
Как жерло черное ствола,
Горячее в часы сраженья;
Готовое изречь огонь
Усыпав смертью поле брани…
Пусть завтра грянет смертный бой,
И он расправится с врагами:
Изрубит русские войска,
Но будет милостив к прошенью;
Рассмотрит быстро предложенье
О мире русского царя.
Не станет брать от контрибуций
Последнее, что есть в стране,
Умеренность предаст цене,
Не доводя до революций;
Потом возьмет британский ключик.

45
Как только первый шаг ступил
Француз на русскую равнину
- Война лишь открывала спину:
Шла направлением одним.
Превосходящий мощью кратно
Агрессор вправе мыслить мог,
Что перемелет безвозвратно
Сопротивления предлог,
И русским не поможет бог.
Судили также в русской ставке:
Одна баталия, ну две,
И средств не будет для поправки;
Две армии лежат на дне,
Разбиты – путь открыт к Москве.

46
Близ Полоцка, чрез две недели
Из войска отбыл государь;
Барклай забрал армейский ларь,
Без царственных распоряжений.
Затем в свет вышел манифест
- О сборе ратного народа.
Разгорячён и раб, и цвет;
Страна готовится к походу.
Когда бьет гром, слепит гроза,
В час бедствия, где все лишенцы
Нет лучшего – чем ополченцы;
Бесправным здесь дают права
Погибнуть, не презрев закона,
За личное, что есть внутри,
За осознание любви
К отечеству, к царю, к народу;
Где нарекают долг свободой.

47
Не думал попранный народ
О сложных нравственных тревогах;
Был враг в полях и на дорогах,
Шел, оскверняя веры свод.
Как враг посмел дерзать победы
- Сечённый хмурился холоп,
Объятый праведностью гнева,
Забыв про подлости господ,
Беря топор - как крест в поход.
Помещики и крепостные,
Порывом грезили одним
- Свернуть всем головы дурные,
Развеять вражье войско в дым
Под ликом неба голубым.

48
Семья, отечество – Россия,
Святая матушка земля,
Любовь с рожденья и до дня
Когда падут как крылья силы,
Когда опустится покой,
На шрамы лет и путь разлуки
- Вернёмся в светлый образ твой,
И ты сомкнёшь над телом руки…
Теперь же матушка прости,
Кто ж виноват – не углядели,
Готовить будем, им, постели,
В твоей израненной груди.
И колыхнулось глубь болота:
Исконный дух вставал дыша,
Им поглощалась вся душа;
Как торф сухой пьет влагу тока,
Так дух будился волей рока.

49
О, сколько ж воинов былых;
Не веря, что есть длань господня
Защиты русского бездолья,
Защиты мёртвых и живых;
Идут в победном чаде гула
До времени пока гроза
Души и духа не сверкнула,
Открыв смиренные глаза,
Соединяя голоса;
Плебейства и верховной силы,
В один воинственный аккорд,
В одно разящее усилье;
Так час пришедших непогод
В костёр бросает кислород.

50
За месяц собраны дружины;
Хоть и потешные войска,
На них глядят не свысока,
А как на скрученной пружины
Заряд - последний, запасной.
Патриотизм в стране великий,
В рядах купец и люд простой,
И богослов, и схимник дикий.
Уже терзают мужики
В ночном обозы на дорогах,
И постоянную тревогу
Металла чувствуют кишки
Солдат, хвативших хмель азарта,
Не осознавших, где они;
Что сочтены уже их дни,
Что авантюра Бонапарта,
Им обернется смертной картой.

51
В России ж грелся дух войны
Уж года три как. За обедом,
Встречаясь, званным, у соседа,
В собраниях у старины
Судили о фронтах Европы:
О корсиканце удалом,
И что Тильзитский мир до срока
Нарушен будет, и потом
Сойдет войной, как снежный ком.
Вояки старых поколений
Перстом дырявя потолок,
Восторженно в зенит глядели,
Вещая, будто грянул срок:
Он гений, сатана и рок.

52
Ну, что вы – дамы удивлялись
- В общении милей их нет,
Французы знают этикет;
Воздушно, чем-то забывались,
Подернув бровью, пили чай,
Их кавалеры им кивали
Улыбкой смерив невзначай,
Тех дам, которые молчали.
Всей русскостью бомонд страдал,
Но говорили по-французски,
Как если бы Париж по-русски
Царя России обсуждал.
Философически вздыхая,
Пророчески туманя взор,
Как будто скучен разговор
Знаток, вдруг козни предрекает,
И общество в ответ кивает.

53
Другие, говорили – Вот,
Несет он смерть и просвещенье,
Чрез кровь родится очищенье,
Россия сбросит тлен оков,
И станет с гордой головою
Первее равных в ряд держав:
Гордясь великою судьбою,
Презрев себя, и смерть поправ,
Наполеона наказав.
Простой народ недолго мыслил,
Господ послушав, хмыкал в нос,
Решал: на Русь идет антихрист;
Кусачий стало быть барбос
- Не всё ль равно чего он нёс.

54
Когда к Смоленску собирались
Войска к решающей резне,
Был государь уже в Москве,
Хоть там поля и не решались:
Полезней всё же в стороне,
Для армии и государства,
Быть при дворе и при войне
- Обманутым чужим коварством.
Народ его боготворил;
Зачем же ставить под сомненье
Державной мудрости уменье,
При скором бегстве главных сил.
Наполеон считался гений,
А если Александра взять:
Не мог он верно рассчитать
Нюансы разных положений,
Предвидя мыслью ход сражений.

55
От Павла Александр взял
Любовь к бряцанию парадов;
За ровный строй и четкость шага
Как за отвагу награждал.
Но бабка же - Екатерина
Ему в наследственность дала:
Вражду и дружбу свиты видеть,
Настроем управлять двора;
За ниточки их форс держа.
Он мир менял, и сам менялся;
Быть может призрак «Кузьмича»,
Уже тогда в ночи являлся
Над бренной памятью отца,
Познавшем свиту и юнца.

56
Он благородного был нрава,
Душевность сочеталась в нём;
Был царедворцем и царём,
Без правды мог казаться правый.
Сейчас же двойственность ждала
Главу назначить над войсками;
И всё ж расчётливость взяла,
Досады был оставлен камень:
Аустерлиц он вспоминал,
Когда приказывать был волен,
И Бонапартом был разгромлен:
Все от того, что там не внял
Словам Кутузова - к отходу;
Гордясь величием своим,
В итоге был наказан им.
Теперь же повинуясь долгу
Отправлен князь к войскам в подмогу.

57
Светлейший выехал в войска,
Моля, что бы Смоленск держался,
И по приезду собирался
Начать не с пятки, а с носка.
Немногим ранее из Крыма,
Кутузов в светлую Москву
Вернулся с договором мира,
Привёз он также и молву
В свою счастливую звезду.
Дворянство искренне желало,
Чтоб он у армий стал главой,
В том государя убеждало…
И тот был вынужден настрой
Оформить царской булавой.

58
Москва не думала сдаваться,
А Петербург, страдал вдали,
У края северной земли,
Был темен, был готов спасаться.
Сей город славного Петра,
Всё средоточье светской власти,
Был поражен, но, а Москва
Не слишком верила в напасти.
Два века с лишним разменяв,
С кончины грозного Ивана,
Первопрестольная - как рана
На теле развитых держав:
Зудела, воздух отравляла,
Держала хвост всегда трубой,
Была как зверь - сама собой;
Ее терпели в волчьей стае,
Меж тем, в друзья не принимали.

59
Москвы дичились, губки сжав:
Как наказанья, как проказы,
Как вредоносной метастазы,
На теле развитых держав.
А будучи в союзном деле,
Мечтали сбыть скорее с рук
Миг обоюдного доверья;
И позабыть «порядок букв».
Москва здесь корень, Петербург
Скорее недоразуменье
- Кичливый пасынок Москвы,
Блистательное наважденье
Архитектурной красоты
На топких берегах Невы.

60
Но блеск его затмить не может:
Веков встревоженную даль
Москвы кровавую вуаль,
Которая Европу гложет
В сознанье въедливым червем:
Она и есть тот корень жизни,
Тот корень зла, и ей рожден
Охальник дерзкий, к морю ближний…
Она питает его гром,
Невидимо, необратимо:
Источником неизмеримым,
Удерживая мир кругом;
Враждебный, чуждый и нетленный;
Обманываться здесь нельзя
Москва – российская стезя…
Петрополь лишь бутон надменный,
Москва же круг, и есть, вселенный.

61
Ней ждал увидеть под стеной
Солдат потрепанных при Красном,
Измученных борьбой напрасной,
Раздавленных моралью злой.
Но встретил, лишь, ожесточенье
Непримиримости в штыках…
Умерил пыл одушевленья
В стремящихся вперед войсках;
Как прежде презиравшим страх.
Он помним Прусские победы,
Где лишь намереньем атак
Валились крепостные стены;
Сдавался враг, лишь, увидав
На подступах его солдат.

62
К прибытию Наполеона
Не смог Ней фортом овладеть,
Встать на дороге, запереть
Войска российские заслоном
- Как император начертал
Своей непогрешимой мыслью,
Где враг надежды опростал,
Где уж известен победитель.
К полудню, тот пришел пыля
Со всей «армадой», что осталась,
Затем и конница примчалась
Неапольского короля.
Пока же пушки упражнялись,
Круша смоленских стен броню,
Вверяя здания огню,
Отряды в драку не вступались,
Назавтра с силой собирались.

63
От Красного шум трех колонн
Кровь ожиданья разорвали;
К восьми утра рядами встали
Идти в атаку напролом.
Раевский дал приказ держаться
Во имя бога и царя,
Отечеству лишь приклоняться,
Когда смерть явится дразня.
Такая ратная стезя,
У всех солдат: отдать живое,
Не думая кто здесь не прав,
Стать для отечества героем,
Отца и сына не предав,
Священный дух в себе сыскав.

64
Вся сила исступленья драки
Пришлась на западный редут
Который строил Сигизмунд,
В те времена, когда поляки
Искали счастья у Москвы
В междоусобии державы,
Но были всё ж оттеснены:
Свой сладкий миг не удержали;
Сглотнув до будущей войны
Всю раздраженность вековую
- Как манну ждя любую бурю,
Чтоб наяву увидеть сны,
И возродить шляхтетство снова,
И усмирить отравы грусть,
К судьбе чужой слегка прильнуть
- По случаю прибрать немного,
Щедротами Наполеона.

65
Растраты Нея – батальон;
Нечаянны его потери,
Он ожидает подкреплений
Не ввязываясь в новый бой.
С приходом конницы Мюрата,
У русских снова суета:
Войска пришедшие обратно
Встают на берегу Днепра,
Окрест разносится – Ура!
Под вечер и Барклай явился,
От неисполненных затей.
Он с пустотой у Рудни бился,
Но вышел, впрочем, без потерь;
Войска ждут кровь грядущих дней.

66
Дома смотрелись как игрушки
С крутого берега Днепра,
В трудах вечерняя пора;
На берег вкатывались пушки;
Возни гул ветер разносил
Французам ярь воспламеняя…
А Бонапарт уже вносил
В Смоленск развёрнутое знамя;
Пока, что только в голове.
Но сколько раз пред тем как выйти,
Предвидел он исход событий,
Тех, что мерцали вдалеке,
И только ждали пробужденья…
Вот и сейчас запал тая
Для битвы завтрашнего дня,
Войска готовил для сраженья
- Очередного убежденья.

67
Настало утро, день зовёт;
Все признаки сойтись им в поле
И развернуться в жарком бое
- Понять кто, всё же, пропадет.
Сражение как тень стремиться
Вспороть набухший сон войны…
Но не сейчас: в дыму традиций
Уходят русские полки,
Бесчестя имя и штыки.
Дана немедленно команда
- Найти для наступленья брод,
И встык ударить между армий,
Но брод не найден, омут вод
Заманивает вглубь поход.

68
Встают под стены батальоны
Для отражения атак,
Противник этому не рад:
Спеша отправиться в погоню
Идёт в штыки по всем фронтам;
Ожесточенье огневое
Несётся смертью по телам,
Французы сил теряют вдвое…
Предместья взяты, стеснены
У стен защитники Смоленска;
Снаряды вальс играют венский,
Строения подожжены.
Даву и бравый Понятовский
Вблизи Молоховских ворот,
Но арьергарду оборот:
Ружейный выплеск молний кроткий,
И трупов счёт идет на сотни.

69
Сегюр – бригадный генерал
Писал о жути в мемуарах:
Как был объят Смоленск пожаром,
Как в опустенье догорал.
Один из батальонов флангом
Развернут к русским пушкам был,
И двадцать два солдата разом
- Весь ряд один снаряд пробил,
В секунду смел и раздробил.
Урон большой несли поляки
Как раз от пушек на Днепре
Но смело шли в атаку ляхи,
К своей тревожащей мечте,
В чужой, но стоящей игре.

70
Смотря с бугра на вязкость битвы
Наполеон был разозлён:
Держал в огне ключи заслон,
Французам приходилось биться
Не только с ядрами врага,
И неприступными стенами,
Но с духом воинским солдат,
Какого раньше не встречали.
За много лет его войны
Противник в первый раз оспорил,
В неравном арьергардном бое,
Скалу его величины,
Где предначертана победа
Над пантеоном всех «богов»
В одном присутствии его;
Взводившем доблесть до предела,
Само собой, решая дело.

71
Былой враг это понимал,
И в неизбежности – пред богом,
Торжественно сдавая город
Врата с поклоном открывал.
Вот затихает гвалт сраженья,
И дальше следует идти.
Повсюду вид уничтоженья:
Один, лишь, дом из десяти
Огню не дался на пути.
Картина жуткая пожара
Явилась доблестным войскам:
Противник смерть нашел от жара,
Сгорели в ранах по углам,
Те, кто не смог подняться сам.

72
И обреченность и страданье,
Застывший ужас в дырках глаз,
Смотрели чернью, как наказ,
За богомерзкие деянья,
Тем, кто пока, еще, живой
Проходят мимо, взгляд теряя…
Скорее выйти, всей душой,
Вперёд, назад ли, лишь мечтая.
Оскалы сверлят спины им
Толкая доблести к смущенью,
И призывая мрак к отмщенью
- Неведомых и страшных сил.
Когда в баталии кровавой,
Собственноручно штык в живот…
Тогда медаль и слава ждёт,
Рука себя считает правой,
А тут - озноб ползет отравой.

73
Из свиты кто-то пошутил,
Увидев мрачную картину
- Сожгут себя и всю Россию…
- Тем лучше – гений процедил.
Он на Ларея грозно глянул
- Хирурга всех великих сил;
Тот сбрую тотчас же поправил,
И взгляд как будто пропустил,
Но удила конь закусил.
Неловкость император эту
Тактично вздохом перенёс,
Дал шпор в межтрупную прореху:
Привычно руку вверх вознёс,
И –Vive - скромно хор разнёс.

74
Схватить Барклая здесь за пятку
Мог Ней, взяв поприща бразды:
Взяв горб Валутиной горы,
Но, стрельнуть не успел в десятку.
Мог также генерал Жюно
Закрыть дорогу к отступленью
На перекрестье Лубино,
Но, вдруг он уступил сомненью:
Вестфальский корпус не пошёл,
Хоть был приказ Наполеона.
Вновь подсудимый вне закона
- Барклай в который раз ушёл.
Вестфальцам же представлен случай
Себя в красе всем показать
- В Смоленске трупы убирать:
Злобясь, наваливать их кучей,
И в день сражения верить лучший.

75
Смоленск сгорел, почти, дотла
Привычно разбежались люди;
Где ж водка, соль, калач на блюде
- Из уважений, лишь, зола,
Однако же остервененье
Еще французов не взяло,
Всем русским помощь при раненье.
Хоть кровью пламя зажжено,
Так у господ заведено:
Гуманность после гнева боя;
Должны солдаты понимать,
Что тем же враг их удостоит,
Когда придётся отступать,
И битых в поле оставлять.

76
Под вечер сыпались награды:
Поляки были лучше всех,
К их чети славили успех
- Ретиво конченой осады.
Был Понятовский главный гость,
Его солдат при нём хвалили…
Куда ни кинь, куда ни брось,
Смелее недругов России
В природе здешней не сыскать.
Обласкан он, забыты склоки,
Он штык рождения эпохи…
(Пожалуй, лучше не сказать)
Любимой Польше честь и слава
- Корона будет ей дана,
Свободной явится она,
И выйдет молодая пава,
Как равноценная держава.

Глава 2. Россия и Польша:
               900 лет соседства.

77
Пока ж, под небом улеглось,
Я освещу предположенье
С каких времён пренебреженье
В соседях близких повелось;
Определяя их поступки,
Намеренья, кровавость дел,
И вековые предрассудки
- Как предначертанный удел,
Который кто б как ни хотел,
Ни вырвать, походя, из доли,
Как будто свыше так дано;
Где нет дыхания без боли,
Где терпкостью смердит вино
- Тем ядом, что созрел давно.

78
Я рассуждал – Могли б соседи,
Без распрей рядом пребывать,
Не драться, и не пожинать
Войну, как взрослые медведи.
И сделал вывод – Всё же нет…
Сказать, ведь, да – намного проще,
Поганый мир – простой совет,
Война ж – как «на блинах у тёщи»,
Да, с нелюбимою женой,
Когда она об этом знает,
И посему скрепя, вздыхает,
Мечтая, чтоб был зять другой.
Но русский я – по убежденьям,
По крови – бог не разберёт,
А дьявол, все равно соврёт…
Но корешок происхожденья,
Сидит травинкой наущенья.

79
Поэтому сужу я здесь,
Как свойственно в народе русском,
Вальяжно, трепетно и грустно,
Немного сыпля перец в спесь.
На рубеже тысячелетий
Со дня воскресия Христа
Легендой наполнялся ветер:
Нёс миф сквозь древние леса,
Как начиналась свара та:
Собрались братья на охоту
- Три славянина; Чех, Лех, Рус
И разошлись в свою охоту
И стали править там и тут.
Где к ним пришел державный дух.

80
Так братство родилось – славяне,
И кровь их стойко полилась;
В дальнейшем, боле не сплотясь,
Себя славянами считали.
Союз их аксиомой был
- Духовной и культурной сути,
Пока не встал меж ними Рим,
Дав Польше меч на перепутье:
Перед второю тыщей лет
Князь Мешко принял христианство,
Присягу ленную германцам
Навечно дал и с ней обет:
Хранить зависимость без воли,
Давать при вызове войска,
Ходить совместно на врага…
Но венценосец умер вскоре,
Приемник же забыл о доле.

81
Затем и Папа титул дал
- Коронованье всем на радость,
И государство оформлялось
О! Польша, миг судьбы настал;
И склока с братом вековая,
И разделение славян
На запад и восток. Такая,
Дань Риму новых христиан,
Таков напутственный сигнал.
Мифодий и Кирилл развенчан
Великоморавийский дух
- Немецким и венгерским венчан;
Теперь развел славян пастух
И Византийский слог потух.

82
Остались сербы, да болгары,
И Русь в славянском тупике…
Поляки, Чехи налегке,
Под немцев перекочевали.
Раздел церквей произошёл
При патриархе Михаиле
Восток без Запада пошёл,
И боле братья не мирились.
Европа мастерила плот
На рубежах тысячелетий
Не ведая, что эти клети
На тыщу грозных лет вперёд.
Заложен был фундамент ссоры,
Непримиримой средь родни;
Чужие - бывшие свои,
При пении молитв соборных
- Кусачей злющих псов заборных.

83
Уже в крещении Руси
Ходил Владимир на поляков,
Брал Перемышль – эта драка,
Велась, чтоб земли обрести,
Какие Вещему Олегу
Принадлежали в те года,
Когда волхвы, пророча беды,
Языческим клялись богам:
Перуну кровь носили в храм,
Где духи жертвы принимали,
Листвой дубрав в ночи шурша;
Их кровь неспешно выпивали,
В туманном отблеске утра,
Пока не смыла грех вода.

84
Затем и Болеслав войною
На Русь лоскутную ходил,
При Буге в битве победил,
Взял Киев, обложил ценою,
Но удержать его не смог,
Ушёл с награбленным товаром.
За ним, сел княжить Святополк,
Но «окаянный» год лишь правил.
На шведке Ярослав женат
Теперь дочь Олафа – Ирина,
Под Киев князь привел дружину
В дружине множество варяг.
Сошлись при Альте в грозной сече
Со Святополком Ярослав;
И Новгородцу проиграв
Подался первый к Польше в сети,
И сгинул там как сонный вечер.

85
Ходил на Польшу Ярослав:
Брал земли у Червенских градов,
И успокоившись наградой…
К Полякам в шурины попав,
Слал Казимиру в помощь войско,
Затем своячник стал ему;
Чтоб упредить кровь беспокойства
Взяв отпрыску его сестру.
В соседстве мирном по нутру,
До самой смерти Ярослава
Русь рядом с Польшею жила
Земель войной не посещала;
Как добронравная сестра
Союзницей в делах была.

86
Но после смерти Ярослава
Броженье в Польше повелось,
И с Русью что-то не сошлось,
Панов, князей брала отрава:
В междоусобице дрались,
Рубились в приграничных сварах,
Опальным дозволяли жить
В своих, любезных ныне, станах.
Любили русские князья,
Пожить немного у поляков:
Взять войско для престольных схваток.
Забыв, чья их спасла земля;
Опять бродить вдоль порубежий;
Лить кровь, смятенье нагонять,
Потом бежать к врагам опять
Глотая горечь унижений,
Менять на время взгляд суждений.

87
А Польше было нелегко:
Их немцы с венграми трепали,
Потом тевтонцы досаждали,
И русских в их дела влекло:
Поставить верного владыку,
И заручиться дружбой с ней
Обезопасив от конфликтов
Себя, а также сыновей,
Пока ты временно сильней
Желали все, кто был в соседях;
И каждый пристально следил,
Опередить других, надеясь,
Чтоб враг его не упредил
И Польшей не руководил.

88
Междоусобицы съедали
Успехи прошлых славных лет;
Над Польшей будто был навет
- Победы в боль перетекали.
Не много доблестных имен,
Сверкнув - блаженно уходили,
На краткий срок, скрепляли трон;
Потомки ж их опять бранились.
На сотню лет был повод дан
Раздора - Галицкие земли…
Но здесь, степному ветру внемля
Батый враждующих согнал:
Прошёлся по Руси мечами,
И с юга Польшу разорил,
Ясак с княжений утвердил;
И не спалось князьям ночами,
В бреду встречаясь с палачами.

89
Прикушен княжеский язык:
Князья геройства опасались,
У хана власти домогались
- Великокняжеский ярлык.
В орду с прошеньем – словно к богу
Съезжались наперегонки
Имея на сердце тревогу,
Что там уже клеветники
- Коснуться первыми руки.
И сквозь огонь они ходили
Язычеству в глаза глядя;
Ярлык на Русь свой привозили,
Отпасть мечтая, как дитя,
Себя знамением крестя.

90
Ослабло русское давленье,
Но и другие есть враги,
Германцы, прусские вожди.
Тевтонский орден взят в спасенье,
От прусских не крещеных бед.
Но Мазовецкий сделал глупость:
На сотни будущие лет
Оплачивать придется трусость
Полякам, также и Руси…
Но орден все-таки подломлен
А враг литовский в друга вскормлен,
Совместно их ведут пути.
И незаметно год за годом,
Литва - противовес орды,
Встает за Римские кресты;
Последними, к Христу, в угоду
Язычники нашли дорогу.

91
Пятнадцатый нагрянул век,
Политика и алчность сжалась:
Тевтонский орден, домогаясь
Земель у Польши, видя грех
В принятье христианской веры
Литовцами, грозил войной.
Десятый год, июль, барьеры
Оставлены, идут на бой
С крестом одним над головой:
Две армии: тевтонский орден,
С магистром во главе – одна;
(Все рыцарство земель в походе)
Литовско-польские войска
- Вторая. Дребезжит струна

92
- Грядет великое сраженье;
Фон Юнинген мечи прислал
- Пренебрежения сигнал,
Нанес тем чести оскорбленье
Ягайло и Витовту он,
И спровоцировал атаку;
Земля завыла, гулкий стон
Разнесся, и помчались в драку
Литвинов дерзкие полки.
На поле брани омрачилось:
Удача меж врагов носилась,
И кровь мешалась у земли.
Татары первые примчались,
Алла! Алла! - носился крик,
Литвины тут же в грозный миг
С остервенением напали;
Над полем гвалт и скрежет стали.

93
Блестит под мантией броня
Тяжелых рыцарей христовых,
Во имя ордена готовых,
Всех изрубить к исходу дня.
Отвага с силою схлестнулась,
Вот час прошёл, и круговерть
Атак литвинов захлебнулась;
В броню закованная твердь,
Швыряла встречным в груди смерть.
И время выпада настало:
Великий маршал Валленрод
Достал свой меч, как смерти жало;
Шеренги двинулись вперёд
Давя и ускоряя ход.

94
Литвины быстро отступали,
А строй тевтонцев горячась,
Победой скорой упоясь,
Не соблюдая правил – гнали,
Что бы трофей не упустить,
Рассыпавшись ордой по полю;
Тут их смогли перехватить,
И часть полков испили долю:
Ту, что случается в бою,
Испить запальчивым героям,
Спешащим к лаврам рваным строем
- Найти кончину лишь свою.
Но часть тевтонцев развернулась,
Обрушилась на польский фланг,
Стремясь взять королевский стан;
Удача к ордену тянулась
Еще напор и…обманулась.

95
Не отвернулась, нет пока:
Замедлилась в кровавой сече,
Не ожидая грубой встречи
Опешила в пылу броска,
Но продолжала прорываться,
Дробя мечами гладь щитов.
Противник не желал сдаваться,
Удерживая фронт полков
Под сталью вражеских клинков.
Призыв разнесся по округе
Резерв магистр в битву ввел:
Стоят смоленские хоругви,
И тают; был удар тяжел,
Но русских с места он не смел.

96
Да, были русские на поле,
И помогли в тот славный день
Полякам бросить орден в тень
Истории. По божьей воле,
В ожесточённейшей резне
Хоругви польские разбили
Тевтонцев, был велик их гнев;
Магистра, комтуров срубили,
И сотни братьев взяли в плен.
В дальнейшем орден подавлялся,
И век хирел, и оказался
Вассалом - Польша сюзерен.
Последние прибрала силы
Тридцатилетняя война;
Иссякла вера их до дна;
Мольбы успех не приносили,
И немцы веру изменили:

97
Магистр ордена, и знать
От Римской длани отступились
И в протестанты обратились.
Так перестал существовать
Военный орден крестоносцев,
Мечом христовым триста лет
Терзавший гордых венценосцев.
Он не покинул божий свет,
Как западный его сосед,
Могучий орден тамплиеров,
Не признававший королей,
Узнавший папских изуверов,
В подвалах мрачных крепостей,
В конце истории своей.

98
Гласит легенда, будто знали
Храмовники энигмы путь
В Америку, когда же жуть
Настигла – орден в клочья рвали,
Они сокровища свои
Близ Нанта в судна погрузили,
Молебен скорый провели,
И в неизведанность уплыли…
Тевтонцы ж герцогство свое
На землях прусских основали;
Литва и Польша вскоре стали
Единой силой; так копье
Грюндвальдской битвы просвистело
В свершеньях будущих веков;
Среди надвинутых штыков,
Незримо совершая дело;
И Русь здесь свой куплет имела.

99
А, что ж великая Литва:
Цветет с пятнадцатого века,
Взяла в Руси на меч успеха
Почти бескровно города.
Великий князь Витовт во славе:
Взят Витебск, взят Смоленск, Москва
К стопам его смиренно пала,
Рязань и Тверь - дала обет
Вассалом быть на тыщу лет.
Уж черной Русью век владели,
Пока князья плелись с ордой,
Затем Черниговские земли,
И Киев приращен Литвой
И вот Витовт почти король.

100
Но умер старый воевода,
Совсем немного не дожив,
С тем скудость Польше обнажив …
А у Москвы своя тревога
- Войти в состав земель Литвы,
Отпала божьим провиденьем;
И будут освобождены
Пределы русского смятенья.
Так, шанс упущен навсегда:
Империя не состоялась
Литва, лишь, княжеством осталась
С тем незначительна судьба,
В дальнейших испытаньях будет.
Пока ж окраина Москва
И Киев – видит так Литва.
(И Русь слаба, но дрем разбудит
И вскоре всех она рассудит.)

101
И королевству не бывать,
Москва взойдет, раздавит Вильно,
Сейчас же думать так умильно
- Москва Москвой могла не стать.
И северо-восток России,
И Киевская Русь - Литва,
Литовский князь почти всесилен
До устья Днестра и Днепра
На Русь наложена рука.
Последний кто уважил хана,
Решив снискать любовь к себе
Пока в Руси пол тела рана
Пока Витовт «сидит» в Москве
- Василий Темный, гость в орде.

102
В боях, корысти, славе, тлене
Прошли полтыщи лет уже,
Святая Русь не на меже,
С утратой, но не на коленях.
Иван Литву отодвигал
Затем и сын – Василий третий…
Но вот четвертый встал Иван,
И властью бог его отметил.
Единый царь сел на Руси,
Лишь он чеканит всю монету,
По божьей воле – не навету
Москва сумела обрести
В борьбе за первенство княженья
Оплот державный всех земель,
И будет так вовек отсель;
Внимая вздохам осужденья
Создаст империю в сраженьях.

103
Надежа царь – святой кумир,
И православная Россия
Теперь - сама есть Византия,
Москва отныне - третий Рим.
А в Польше шляхта заправляет,
На троне слабнущий король,
Судьбу без сейма не решает;
С державой, скипетром он ноль,
И смехотворна его роль.
Мелкопоместное дворянство,
Лишь привилегии любя
Ясновельможностью бахвальства,
Свело главенство короля,
До ублажения себя.

104
Но Сигизмунд в день, просветленья,
Собрал всех шляхтичей на сейм,
Где уния – жить вместе всем,
Явилась общим устремленьем.
Польско-литовская страна
- «Речь Посполитая» создалась,
Была по замыслу грозна,
И век такою оставалась.
Литва полякам отдала,
Презент, почти, что равный Польше
- Все земли Киевские, больше
Кто б дал, за прошлые дела?
Теперь Ливонию отторгли
Совместно, от когтей кремля
И русский царь ушёл кряхтя;
Удар ему нанес Баторий,
Когда Иван был главным в споре.

105
Провозглашен и сейм един,
Но собираться мог он в Польше,
Один ошейник, но не больше,
Двуглавый все же исполин.
Зачем княжению забава,
Себя к кому-то причислять,
Об этом шляхта точно знала:
Хотела так же управлять,
Как в Польше - властью помыкать,
И усмирить в Литве магнатов,
И московитов охладить,
И привилегии в доплату,
От королевства получить
И с юга земли защитить.

106
Успехи век почти сияли:
Ходили с войском на Москву,
(По Гришке, пестуя тоску)
Но ополченцы отобрали
Первопрестольный русский храм,
Пожарский с Мининым их гнали,
Открыв династию царям
На триста лет, боев и славы.
Второй поход принес Смоленск
Чернигов, Северские земли.
Лифляндию ж отняли шведы,
И Ригу, многих взяли в плен.
Курляндия пока осталась,
Но скоро грозные враги,
Омоют кровью сапоги,
Возьмут, что раньше не давалось,
«Потопом» - это время звалось.

107
Пока же новый век и путь,
Означен сменою начала
По смерти грозного Ивана
Боярам некогда уснуть.
Борис на царстве, после Шуйский.
Поляки тут же с булавой
- Расставить верные фигурки
Спешат, годится здесь любой:
Лжедмитрий первый и второй,
Везде поляки угождают;
Находят спасшихся детей,
Их верой римской ограждают
- И путь; в Московию скорей,
Взять православный трон царей.

108
Не получилось – что ж бывает,
Тут третий польский Сигизмунд
Решил закончить русский бунт,
О трех коронах помышляет:
В российской смуте стать царем,
Корону польскую возвысить,
Затем стать шведским королем;
Подняться всех в Европе выше.
Семибоярщина глупа:
Не видела, как он коварен;
Открыли путь ему бояре,
В первопрестольные врата.
Пока Москва якшалась с роем
Смоленск осаду отражал,
В руинах и дыму лежал;
И пал. А враг, резню устроил
- Досаду кровью успокоил.

109
И, всё же избран новый царь,
Из всех князей – не родовитый,
Семейной гибкостью открытый
- Всесильный русский государь.
Ни он, ни сын его – «тишайший»,
Больших побед не принесли;
Стекались люди к тем, кто старше
Со всей отеческой земли;
Кто русский был, к тому и шли.
Святым магнитом в сердце русском,
Да, и не в русском жить могла
(Как, многим это было грустно)
Старозаветная Москва;
Любовь и боль себе брала.

110
Ещё локальные победы
Буянят кровь, слепят глаза,
Но надвигается гроза,
И ожидаемые беды.
Спустя шесть лет трясет Москву
Лисовский с бандою поляков
И казаков разбой ведут.
Окрестности в мольбе и страхе,
Но в этой шайке, дело в том:
Помимо польских проходимцев,
Малороссийских лихоимцев
Шотландец был Георг Лермонт.
Потом Пожарский его принял;
Он доблестно отвоевал,
И род дворянский основал;
Его потомок жив поныне,
Став - мрачным светочем России.

111
А Польшу вновь пробил таран:
Молдавию окутал в пламень…
Но подняли поляки камень
И под Хотином бит Осман.
Еще не раз Османы силой,
Проверят Польшу на войну,
И будут тщетны их усилья
Не выдаст Польша слабину.
Но вскоре боль придет в страну:
Упадок «Речи Посполитой».
Знаменье шведы принесут
И Польшу кровушкой политой
Почти, до смерти разорвут,
Но все ж поляки их уймут.

112
А беды сыплются как камни:
Нет передышки от войны,
Но шляхте видятся лишь сны:
В том виноваты они сами.
Любой, и пьяный и дурак
Мог встать и крикнуть - Не согласен!
 - В том шляхтич был законно прав;
И зов отечества напрасен.
Разменивали так страну
Ясновельможные панове;
Как волны в неспокойном море
Неслись по ветру своему.
Порабощенья, цель святая
- Католицизм распространить,
С тем шляхта прочих будет бить:
Но православие стояло,
В Литве лишь постепенно тая.

113
Удар пришелся от Руси,
Кто б сомневался, что так станет
Богдан Хмельницкий грянул сталью,
И земли юга не спасти.
Восстание смело преграду,
Окраина с Россией вновь:
В Переяславе голос рада
Дала за вечную любовь,
И время повернуло ось.
Два века - как вода сквозь пальцы:
За чванство, плачено страной;
Поляки злобные скитальцы,
В душе с Россией вечный бой,
И язва жажды – на разбой.

114
Не всё конечно же, шляхетство
В дни испытаний пило мёд,
Терзало зверствами народ,
Смотря, как слабнет королевство.
В нём были грозные мужи,
Дух рыцарства сиял в доспехах:
В крови топились мятежи,
Но слава подвигов при этом,
И честь ценились высоко:
Отечество не просто слово
- А путь достойней дорогого,
Натура шляхтича всего,
Всей жизни, всех его желаний,
Воспитанных с мечем в руке,
И славной песней в кабаке;
Порой в слезе воспоминаний,
О днях тяжелых испытаний.

115
И был средь них один герой:
Великий воин, воин дерзкий
- Иеремия Вешневецкий;
Для многих он почти король.
Одно лишь имя приводило
В раздрай татар и казаков:
Их сердце суетливо ныло,
И поступь страшная шагов
Им чудилась средь пьяных снов.
Ярэма! - по степи носилось
- Сам воевода русский прет.
Браты спасайся! Божья милость!
И вместо хмеля в венах лед
- Иеремия к нам идет.

116
Причины главная природа,
Взорвавшем Польшу и Литву
- В бесправье тлевшем на ветру
Малороссийского народа.
Ужасна смерть, изощрена,
Лютует шляхта с православьем:
Детей на углях жгут шутя,
Отцов прокалывают сталью,
Им тянут жилы, потрошат,
У женщин груди вырезают,
И в рты мужьям их набивают,
А в церкви с богом ворожат.
Не где-то в адских подземельях
- В Варшаве смотрит праздный люд,
Как православных люто бьют;
Не захотевших просветленья
- От римской веры поученья.

117
Немного времени пройдёт
И казаки из Запорожья
Любимцы вольности дорожной,
Которых жалость не проймёт,
Ответят тем же при набегах:
Тут жены ляхов станут выть,
Струиться ужас будет в венах;
И будут казаки рубить,
И дальше сердцем с богом жить.
Два поколенья отдыхала
Европа от причуд царей,
Боярская страна дремала,
Плыла вальяжно в бурях дней,
И крест судеб дремал над ней.

118
Но, троицу, всяк русский славит,
И бог с природой тоже с ней;
Как смерч средь истомлённых дней
Ворвался Петр - подобно лаве.
Европа смотрит на курьёз;
Смешон пока, что юный варвар.
Россию дикую, всерьёз,
Никто ж в соперники не ставил.
Россия в северной войне:
И скоро Балтики хозяйка,
А шляхта - польская зазнайка,
В союзниках, но в стороне.
Три армии на польских землях,
Для шляхты праздничный разгул,
Прибрать к рукам, кто, что зевнул;
От шведов к русским, и немедля
К саксонцам прибежать к обедне.

119
Тут странность нужно понимать,
Что шляхта и король, который
Провозглашается на сборе,
Премило могут выступать,
По собственному разуменью
Имея деньги на войну.
Не согласуя то решенье,
Не обращаясь ни к кому,
Не зная горя за вину.
Так государей избирали,
Потом смещали, для других,
А, те, смещенные вначале,
Вдруг возвращались, гнали сих…
Всех вспомнить – это уж не стих.

120
Россия вытеснила шведов
Войска российские ушли,
И склока шляхты от души,
Распространилась на пределы,
Могучей некогда страны.
Но где ж Россия в сопределье,
Что ж мысли так отстранены
- Воюет царь за новоселье,
Ведя свою страну в рассвет;
Ему с гнильцой не нужен овощ,
Колония не будет в помощь
- Империя выходит в свет.
Развитие - теперь основы,
Наукам путь и ремеслу;
И грозен царь - беда тому,
Кто лени пестует оковы,
Не осознав, что шкипер новый.

121
Жесток бывал, с плеча казнил;
Осилив предков ностальгию
Сорвал он с якоря Россию
- На век вперёд перетащил:
Империя ветрам открыта,
Закабалён простой народ;
Кровавость же его забыта,
В России армия и флот,
Европа видит, да неймет:
Как возрастает просвещенье,
Как Русь к могуществу пошла
Коряжисто, в былом сомненье
Молясь о благости с утра
Под пядью дерзкого Петра.

122
Он словно гидра - многогранен,
Что есть под богом, в том Указ,
Потомков восхитят не раз
Его дела вне поля брани.
От войн устойчивый успех,
У трех морей Россия встала
Три направленья шли в разбег:
На шведов, персов и османов.
Задел был сделан на века:
Землей Россия прирастала,
Европа – меньше как-то стала;
На карте царская рука.
Но время все дела венчает;
Залива грозная волна,
Топила в пене берега;
На боте Петр волну встречает,
И с ней сойдясь - изнемогает.

123
Курляндка в Русь приглашена,
И Польша в трепетной надежде…
Но Анна с Польшею как прежде,
И строже повела дела.
Лет тридцать в Речи Посполитой
Делили трон два Короля,
Смещались шляхетскою свитой,
Сажались вновь, других томя,
А сильных мира - нервно зля:
Лещинский близок был французам,
Но Август третий русским мил,
В противовес другим союзам,
Людовик с Папой норовил,
Устроить в Польше нужный мир.

124
Но с этим не согласна Анна;
А съездом избран Станислав,
Ходивший с Францией в друзьях.
Ушла военная эскадра,
Направленная, чтоб сберечь
Далекий интерес французский,
И сына Августа обречь
На желчный дрем в постели русской.
Но Польша ныне такова
В просвет - фальшивая монета,
(Какой же разговор при этом)
И вот под Данцигом войска.
А население аморфно,
Привык народ к войскам чужим,
Панов увеселяет дым;
И кто уже клянётся кровно,
А кто бежит в Париж проворно.

125
Утратила себя страна
По нивам армии кочуют,
Днём бьются, с вечера пируют;
«Речь Посполитая» бедна;
Соседи с жаром разговора
В низину мыслят перейти
Там вспыхнуть яблоком раздора
(Им Польшу надобно пройти,
А после на гору взойти).
Но если две горы при споре:
Им отношенья выяснять
Сподручней на ничейном поле:
Здесь можно битву проиграть,
И отползти к себе - вздыхать.

126
Посажен Анной Август третий;
В руках - Очаков и Азов,
И ханства Крымского засов
Был взломан: черноморский ветер
Наполнит вскоре паруса,
Екатерининской эпохи,
А Польше, в эти времена,
Бед от России - только крохи.
Как и Великого Петра,
Так Анну и Елизавету,
Влекло к надежному успеху
Через немецкие дела.
Россия многих победила;
А Польша, как страна – мертва,
И заяви на то права:
Правобережье украины,
Отпало б до Екатерины.

127
На трон взошла Петрова дочь,
И шведы сразу огрызнулись,
От северной войны проснулись,
Досада брызнула им в кровь.
Два года мелких трепыханий,
В итоге мирный договор:
Чуть-чуть земельных притязаний
Принёс России шведский двор,
Затихнув до удачных пор.
По истеченью полувека
В Европе первая война,
Когда противники при этом
Берут в союзники врага;
Честь у политики слуга.

128
Здесь прусаки и англичане
- При первом лагере войны,
С другой военной стороны
Те, кто свалить других мечтали:
Австрийцы и саксонцы тут
Французы, русские и шведы,
Все от войны прибытка ждут,
Все норовят снискать победы:
Отнять от Пруссии кусок,
Желают шведы, брызжа ядом,
У Пруссии на Польшу взгляды,
Французов бьет английский флот
- Колониальные утехи.
Саксонцы Пруссию гнобят,
А Пруссы всю ее хотят.
Россия строже держит веки,
Чтоб не случилось здесь прорехи.
 
129
Семь лет в Европе шла война:
Одни немного укреплялись,
Другие только отбивались,
Россия ж массу набрала.
Войною Пруссия раздета,
Война проиграна почти,
Но умерла Елизавета;
Тотчас меняются пути,
В друзьях отныне пруссаки.
Саксонцев бьет Россия с другом:
Подписан мир со всех сторон,
Полгода Петр с властью дружен,
Низвергнут, и убит потом;
Екатерине отдан трон.

130
Век золотой с Екатериной
Настал, и Польшу ждёт браслет,
Исхода мягкого, уж, нет
Правобережной украиной
Земля Руси приращена,
Причерноморье, Приазовье,
И Белоруссия, Литва,
Курляндия, Днепра низовья,
В казну идут, прильнуть к руке
Под покровительство России.
И на восток за снег Сибири,
Где солнце грош даёт земле,
Где льды и птичий гам базара
- До Алеутских островов;
Где рев дрожит морских слонов,
И до Аляски – всё познала,
В казну те земли отписала.

131
За тридцать с лишним славных лет
Страна расширена порядком,
Сильна, однако же загадка;
Как немке русский дался след.
Екатерина воплотилась
В России и Россия в ней;
Так в унисон в ней сердце билось,
С отчизной новою своей,
И матушка она теперь
- Великая императрица.
В Россию Грузия вошла,
И Закавказье к ней стремиться,
Русско-турецкая война
К разделу Польши подвела.

132
 Пока с османами сражалась,
Австрийцы, также прусаки,
Прибрали польские куски.
И что ж России оставалось,
Уставшей с южною войной,
И не желавшей здесь сражаться
- Забрать себе кусок родной,
На том покамест и остаться.
Прошли в тревоге двадцать лет,
Россия с Турцией рубилась,
И вот когда всё завершилось
- Россия в лавровом венке;
Вопрос о Польше вновь подняли,
Россия с Пруссией уже,
Решили взять ещё себе:
Россия, то, что Русь звали,
Что ляхи некогда забрали.

133
Два с лишним года, лишь, прошли,
И паны ревностью свободы,
Подняв на щит былые годы,
Решили встать за соль земли.
Король им – вроде бы игрушка,
Он в стороне от ратных дел;
Как знамя избран был Костюшко:
Он гарнизоны бить велел,
И резать тех, кто уцелел.
Восстанье шляхты, словно ветер
Неслось по польским округам,
Вставали те, кто сердцем светел,
И кто корыстен – Смерть врагам!
За Польшу! За небесный храм!

134
Екатерину омрачили:
Не время Польше бунтовать,
С тем, из Херсона отзывать
Пришлось того, кого, уж, чтили.
Того, кто доблестью войны,
Умел отыскивать изъяны,
В рядах противной стороны,
Когда свои открыты раны:
Когда противник умилен,
Часы считая до победы…
Но вдруг штыки - ушатом беды,
И хитрый - мудростью сражён.
Викторий воин несравненный,
Начальства головная боль,
А для солдат – отец, герой,
В ком дух отечества военный,
В сражениях не побежденный.

135
И бунт не может быть прощён…
Екатерина так сказала
- Две армии я в бой послала
- Действительную и еще
Одну – Суворова. Кто ж смог бы
Шестьсот верст тяжкого пути,
Не потеряв боеспособность
Всего за двадцать дней пройти,
И в двух сраженьях превзойти
Коронной знати гнев и рвенье,
Имея меньше сил снискать
Успех, а ляхам пораженье,
Затем кроваво Прагу взять,
И изрубить мирян и знать.

136
Король отрекся от престола,
И в третий раз три бойких рта
Обгрызли Польшу донага;
Не возродиться Польше снова:
Вся бестолковость бытия,
Всё вековое превосходство
Попрали новые друзья,
Не обнаружив, впрочем, сходства
Для обоюдных вечеров,
Которые б в трудах дерзали,
Достатком счастье б собирали
И грели сна ночной покров.
В день подписи, скажу я к слову,
Когда раздел как факт свершен,
Долг Польши тройкой разделен:
Разбил австрийцев при Риволи
Один французский резвый воин.

137
Способный, с виду, генерал,
Но выскочка – как говорили,
Его за тактику бранили,
А он меж тем и Вену взял.
Пока Европа раздражалась,
Ждала, что шею тот свернет,
Республика за жизнь сражалась
Громя напыщенных господ;
Вел Бонапарт солдат вперед,
Растя сияньем ореола,
Примеривая Карла шлем;
Ведь он еще довольно молод
 (ему всего лишь двадцать семь)
А он уже грозится всем.

138
И вот, Россией взяты земли:
Колония поделена;
Должно, быть Русь упоена,
В коварной алчущей надежде:
Доход извлечь, да вот беда
Россия платит за вассала,
И это, впрочем, так всегда,
Обычной маркой это стало;
А подданный строптив и горд,
И победитель тратит средства,
Для благородного соседства
- Смеется здесь английский лорд.
Но не смеются наши деды,
Штыками славу проложив
И головы свои сложив;
Устои мира русской веры
Несут все тяготы победы.

139
И этот славный век уплыл,
Наследство мудрого правленья:
Изящность мод и просвещенья,
Победы, и бунтарский пыл,
Засилье псевдоофицеров,
И развращение войскам,
Безделье светских кавалеров,
С горшка приписанных к полкам,
Служивших по своим дворам.
Но где Румянцев и Суворов
Там дух военный крепок был
Под генеральским строгим взором:
И дворянин в полку служил,
И службой с честью дорожил.

140
Вот, новый император Павел;
На службу всех в войска призвал,
Зарвавшихся в Сибирь ссылал
- Поручиков и генералов.
Он дисциплиной лень давил,
Муштрой боролся с разгильдяйством,
Военным вольность упразднил,
И стал наказывать дворянство.
При недовольстве, в сжатый срок
Пресёк тень праздного упадка;
Устав во всем… За блажь порядка
Кровавый преподаст урок
Ему дворянство с облегченьем.
Но, а пока идет война,
Россия в схватке не одна,
Вся коалиция в смущенье,
Один лишь Павел в изумленье.

141
Виной тому победный град:
Наград у Павла не хватает,
Что дать герою он не знает,
Суворов выше всех наград.
Четыре месяца сражений:
Италия покорена,
Французы перед униженьем
Париж взволнован неспроста:
Сталь блещет русского штыка.
А в англицких салонах яство
- Суворовские пироги,
Утехи ради и лукавства
Дворяне бьются на пари:
Когда в Париж войдут полки.

142
Но как случалось, и как будет
В дальнейшем, не единый раз
Союзники сдают наказ
Свой интерес вначале будят.
Россия, как-то не важна,
(Что ж делать, варвар здесь не в моде)
Она в хребте спинном страшна,
Как пень в цветущем огороде.
Швейцария оголена
- Эрцгерцог Карл австрийцев вывел
А корпус Корсакова - хилый,
Что б помышлять разбить врага.
Пред ним вся армия Массены,
Но Корсаков идет на бой,
Он горд пред богом и страной.
Самонадеянность – не стены:
Убита четверть, четверть в плене.

143
Не ведая, что корпус пал,
К нему на помощь через Альпы
Суворов ринулся, кто знал бы,
Орлами он солдат назвал.
Вершины смертью холодили
Готовя смельчакам обвал,
В ущельях - мёрзлые могилы,
А впереди в снегу лежал
- Тот, Сен-Готардский перевал,
И чертов мост меж двух уступов,
Как нитка жизни меж когтей;
Тот мост считался неприступен,
Под метким оком егерей,
И двух зажженных фитилей.

144
Ценой горячего упорства
Был взят холодный Сен-Готард,
Но далее Росшток вздымал
Зловеще дикие откосы:
Хребет пыхтел смертельным сном,
Швырял заряды снеговые
В солдат игольчатым зерном,
В расселинах метели выли
Мелодией смиренных вдов…
К промёрзшим голодом солдатам
Являлись словно белой ватой
Родные виды берегов,
И теплотою обнимали
Затихшие в ночи сердца,
А мёрзлым утром - из свинца,
Их скалы снегом укрывали;
Живых же, к ночи ожидали.

145
Из окруженья виден ход
- Хребет Панике всё же пройден,
Затем Массена был разгромлен;
Швейцарский завершен поход.
Взбешен был Павел их глумленьем,
Не мог союзникам простить
Привычного пренебреженья,
Их нежеланье вместе быть
На равных, чтобы победить.
Идеалист был Павел Первый,
Он к рыцарству любовь питал,
И долгу быть старался верным,
И кровь России проливал,
За европейский идеал.

146
Но сказки не нужны Европе,
Здесь каждый только за себя,
Мрачна же если колея;
Пусть русские сперва хлопочут,
А европейцы погодят,
А после искоса посмотрят,
Оценят, вяло поскулят;
Зачем пришли и гибнут, впрочем,
Пусть гибнут, ежели хотят.
У варваров людишек много,
Для нас пусть бьют Наполеона,
А мы поделим следом власть.
Недоумение в Европе,
И Англия раздражена,
Эмбарго вводит сторона:
Россия с Англией не хочет
- Наполеон теперь в почете.

147
Британцам все же не простил
Захват внезапный Мальты Павел;
Магистр ордена счел в праве
Так поступить, как он решил.
Его не поняли в Европе:
России рыцарство – лишь смех,
И поворот к другой эпохе,
Для царских видимо утех.
Для Павла же – совсем не смех.
Спешил настичь «безумный» Павел
Все двадцать лет, ушедших в прах,
Достойным предкам был он равен,
Но помнится, в России так
- Кто свергнут с трона, тот дурак.

148
По окончании похода,
И по прибытию домой
Суворов отбыл в мир иной,
Оставив в памяти народа,
Не только доблесть тех побед,
Что образцом в веках предстала:
Оставил закаленный след
И дух военного начала.
Никто, пожалуй, не умел,
Так ободрить войска пред боем,
Когда лишь смерть победы стоит,
И пройден мужества предел.
Так за отечество, за веру,
За государя, за него,
Шли на штыки и на ядро
Солдаты с духом высшей меры,
Глотая смерть в венце победы.

149
Беда для Англии, беда:
Французы с русскими при деле,
Политика к единой цели
Ведет совместно берега.
Так, две великие державы
Должны оплотом мира стать,
Хоть Павлу было не по нраву
Вдруг Бонапарта поддержать,
Законной власти отказать.
Но лучше он, чем лицемеры;
И англичан ждет приговор,
Датчане, итальянцы, шведы,
Испанцы, тут же Прусский двор,
Голландцы – экспорту забор.

150
Алмаз в короне зашатался:
Отряд российский снаряжен,
На Индию ход держит он;
Французский с ним соединялся,
У устья Волги – план таков;
И в путь дорогой Александра,
До индианских берегов.
Навек английская «эскадра»
Забудет путь кровавый свой:
Растают чудные богатства,
Добытые пятою рабства,
И с ними чай – продукт с душой.
Но не случилось - пал новатор,
Войскам труба поет отбой,
Все возвращаются домой;
И Александр – император,
А Бонапарт опять диктатор.

151
Так притчей стала для невежд
История правленья Павла,
России же самодержавной
- Миг неисполненных надежд.
Он реформатор был от бога,
В четыре года – вот дела:
Вся армия в единстве строгом,
Дворянам, как и всем муштра,
Начальники блюдут солдат,
За быт и жизнь их отвечают,
Казармы строят – не постой,
Солдат за доблесть награждают,
(Впервые дан Указ такой)
И в отпуск может чин простой.

152
Ещё Указы и запреты:
За двадцать пять служивых лет
Дан пенсион солдатам впредь,
В полках отныне лазареты,
Запрет использовать солдат
Для дел в именьях командиров,
Неграмотным чин не давать,
Зимой шинель поверх мундиров.
Кто служит в холод на часах
- Сухие валенки, овчина.
От самого простого чина
И до фельдмаршала – Устав.
Три дюжины на флоте, новых
Боеспособных кораблей
- Модернизация в стране,
Порядок вводится в основы,
Для многих это - бред махровый.

153
Реформа всех военных тем:
Тут артиллерия в прицеле
- Расставил Аракчеев цели;
И станет оная затем,
Одной из лучших в старом свете,
Когда фитиль огня зажжён.
Сам Бонапарт сей штрих отметит:
И будет крайне поражён,
Как русский царь вооружён.
Но господам, так не прельщает,
Вдруг привилегии сложить;
Свобода личная вещает
Как прежде в вольности служить,
Без тягот службы - дома жить.

154
И вот ответ на все страданья:
Убить безумного скорей,
И ожидать счастливых дней,
С тем, кто добро дал наказанью.
И общество не сражено
Цареубийством, в том привычно,
Видать судьбой так решено:
Не в первый раз, пусть и цинично.
Не те бояре уж теперь,
Какие молча лиха ждали,
На бога больше уповали,
Крестясь ложились спать в постель
Надеясь, что минует чаша,
Что завтра – сменится пора…
Теперь не ждут приход утра.
Сам Петр - великий зачинатель,
Недолго смел бы здесь чудачить.

155
Пусть молод русский государь,
Но в нем есть честь и вера в случай,
На этом поприще кипучем,
Он мыслит обновить алтарь.
Его реформы будоражат,
Как и убитого отца,
Но он проводит их не сразу,
А оценив все голоса,
Затем сдвигает полюса:
Указ о «вольных хлебопашцах»,
Задуман с благом для страны
На министерства в сферах важных
Коллегии заменены;
Но главный, все же - бог войны.

156
Прошли года, ушли укоры;
Ох, тянет волю мысли дать
И хоть немного помечтать,
Безвредные рассыпав споры.
Ах, если б планы удались,
Иной бы мир был явлен ныне,
Не те б с противником дрались,
Другие б предались унынью.
И пара сизых голубей,
Не обтирали б мира крыши,
Была б бедней церковной мыши
Страна - владычица морей.
России ж, если не притворно,
И здесь бы проку не нашлось,
В ней как всегда б отозвалось…
И для колонии огромной,
Казна бы выглядела скромной.

Не сдюжила б страна - платить,
За то, что нужно захватить.

157
Удачный снова разворот,
И вот английские проныры,
Заткнули смертью Павла дыры.
Россия, вопреки плывет
Национальных интересов:
Опять с короною в друзьях,
И кровью русской повсеместно
В Европе полнятся поля.
Россия пригубила яд,
И втянута в войну чужую,
Не за российский интерес:
За горделивость молодую,
За то, что умудренный бес,
Опять в шкатулку грез пролез.

158
Для англичан, французов, немцев;
Прогресс в конфликтах заключен,
А для России - кровь, причем,
Под зуд придворных иноземцев:
Аустерлиц – бледна страда,
При Фридланде – мрак, униженье:
Разбита армия царя
- Невосполнимо пораженье.
Когда по всем фронтам разгром,
Гнездятся тучи грозным хором
Российский царь с Наполеоном
Скрепил Тильзитский договор.
Но Александру недовольство,
Вся немчура о том скорбит,
И мать его - глава интриг;
Двор, желчи проявляет свойство;
Царь одинок, но в нем упорство.

159
И Англия здесь колет нерв,
Толкает шведов на Россию,
И те, в свои поверив силы,
Идут опасности презрев.
Война, баланс сил прояснила;
Чуть больше года шла она,
Но в этот раз тверда Россия;
За блеф назначена цена
- Финляндия отчуждена.
При Эрфурте вторая встреча:
И Бонапарт, порой, взбешён;
Российский царь упорен встречно;
Меж ними, будто мир решён,
Но, мир войною заражён.

160
И Александр, уж, точно знает,
Что он не станет исполнять
Всё что условлено принять;
Наполеон его стесняет,
При всех талантах, тот никто
- Простолюдин, снискавший славы,
Капрал и выскочка - всего,
Он не по крови «князь» державы.
И государь двуличен был
Прося о мире, англичанам
Слал письма с твёрдым обещаньем,
Что дружбой он не изменим,
И безусловно станет драться,
Когда наступит лучший день,
Когда падет на брата тень…
Сейчас же будет уклоняться,
Что бы затем не покоряться.

161
Успех при Эрфурте: отсель
Аннексия согласовалась
- Финляндия в Руси осталась,
Валахия, Молдова с ней.
Но Бонапарт не дал согласья,
И Александр пока не смел
Захват единоличной властью,
Босфора, даже Дарданелл,
Тем южный вал решить проблем.
И он был вежлив, в меру вздорен
- Тем деспота очаровал,
И в том, что он был непреклонен,
Наполеон беды не знал
- Царя слегка воспринимал.

162
Хозяин прайда не заметил,
Что лев пред ним, хоть молодой,
Уж умудрённый, тайно злой.
Пусть взгляд его открыт и светел;
В нем внутренняя неприязнь,
А внешне он любезен крайне;
Он герцога припомнит казнь
И не простит его желанья
- Руки любимейшей сестры
Екатерины, соль сужденья
Подогревают пораженья,
И блеск союзной стороны.
Тильзит дворянство презирает
В чертогах царедворных дум
Влачится тенью бледной бунт,
И тень уже подозревает…
И Александр про это знает.

163
Его заботы: о делах
Устройства внутренней России.
Он хочет общество осилить,
Либерализм в его мозгах.
Сперанский ко двору приближен,
На зависть всех ленивых орд.
Чуть ли не каждый был обижен,
Кто почитал себя как лорд,
Кто властен был, и дурью горд.
И тень отца, сердечной мукой,
Взывала к трону, - не зевать;
Была знаменьем и порукой
- Дверь в спальню на ночь закрывать,
И на себя лишь уповать.

164
Но был в стратегии военной,
У Александра верный друг,
Который мог изгнать недуг
Из проявлений сути бренной:
Тот, кто был тверд и долг свой знал,
Кто широко смотрел и трезво;
Из сельских, пропашных дворян
Вышневолоцкого уезда:
Наперсник редкого ума,
Поборник жесткой дисциплины
И ретроград, певец рутины
Неутомимого труда.
Сумевший имя – Аракчеев,
С верховной властью увязать,
Царю, необходимым стать
При государственном уделе;
Он двигал судно с русской мели.

165
Еще был деятель один:
Феноменальный реформатор,
Бумажный гений. Император
Его за острый ум ценил,
За преданность, и скромность в быте,
За государственный подход;
Сперанский был тогда в зените;
Он ставил прежде долг вперёд,
А общество - копило счёт.
Плелись вокруг него интриги,
Всплывали дерзкие слова:
Знать не желала видеть сдвиги
Ломавших вековой уклад;
Несущих праздности разлад.

166
В последствие Сперанский сослан;
Сам государь здесь сострадал,
Когда Указ на то давал.
Решение далось не просто:
Он толку знати уступил;
Слуге посетовал вздыхая,
- Я будто руку отрубил
В изгнанье друга отсылая.
Но, а сейчас вопрос висел,
Засевший колом разделенья,
Что делать с Польшей в дни смиренья,
Как облегчить её удел.
Его давнишние мечтанья,
Укоренились прочно в нём:
Не разделять ее огнём,
А узаконить притязанье
Поляков на земли слиянье.

167
Ввиду чего, не одобрял
Политику великой бабки,
Считая, что вредны нападки,
Что Польшу унижали зря,
И что в дальнейшем разделенье
Лишь очернит презренья дым:
И предлагал объединенье,
Но Бонапарт – неумолим,
Поляков снова разделил
- Четвертый раз. Грешна пред богом,
Как видно польская земля,
И пред орудием закона
- Вовек прислуживать должна,
И большим не наделена.

168
Две партии господ в России:
Одна за мир – мала числом,
Другая за войну, притом,
Что в государстве мало силы
Войну до смерти продолжать,
Иль до победы – бог рассудит;
Но государь решает ждать,
И верить в то, что лучше будет.
Поляк министр у него
- Князь Чарторыйский, давний стражник,
Советник с юных лет - державник,
Он к Польше, как заведено
Вниманье государя клонит,
В единстве, что б с Россией жить,
И чтоб не смог ее забыть
Сей мыслью часто беспокоит
И довод верности приводит.

169
И государь благоволит,
Ища поддержки польской знати:
Надеясь, что к законной власти
Их верность с честью прикипит.
И Чарторыйский здесь наставник
- Неугомонен и ретив
От всех поляков он посланник,
Европу хочет пробудив,
И коалицию сплотив
Под светом истины России,
Под взором благостным царя
- Под предводительством миссии
Изгнать тирана за моря,
И сдернуть с Польши якоря.

170
Но ветры судеб где-то спали,
Волненья близости прошли
- Спасения родной земли,
И вновь, привычно, кочевали.
Теперь спаситель будет он,
Противник дерзкий и суровый,
А ныне бог – Наполеон,
Кто на победы больно скорый,
Кто может за услугу дать
Венец, потерянный когда-то,
И вот уже спешат солдаты
Друзей недавних побеждать.
И не в новинку эта радость,
В Европе, каждый за себя,
Но ценность общую любя,
Блюдут учтивую парадность
- Предательства вдыхая сладость.

171
Еще до всех печальных дел
 - До Фриндланда, Аустерлица,
Когда французская граница
Почти вобралась в свой удел;
Ранимый чувством состраданья,
И данностей к былым врагам
Задумал царь в знак назиданья
Дать просвещенье пановьям,
И в Вильно обустроить храм.
По-христиански - толерантно,
(Где превосходства силы нет)
К России повернуть таланты;
И был открыт как щит от бед
Виленский университет.

172
Но для России, в век цинизма,
Сей храм наук не оправдал
Надежд спокойствия, и стал
Рассадник национализма.
Как по-иному быть могло,
Когда сильнейший бредит благом:
Тогда ж поруганным одно
- Брататься мыслями со шпагой.
И чем он ближе к слову - брат,
Упорней тем стремленье к мщенью,
И помогает в том ученье,
Тем ближе слышится набат
В груди сподвижников учёных,
И тем их больше, и хитрей
Они своих «учителей»,
И в группе меньше обречённых,
Они уже отряд сплочённых…

173
А годом позже государь,
Встречает польку молодую
- Нарышкину, любовь шальную.
Он упоён, но этот дар
- Божественное провиденье,
Хоть спелый плод, да, не в руке:
Как парус белый в отдаленье
Как отражение в реке,
Скользит меж волн на челноке.
Она в упорстве покорялась,
Была в ней гордость, был и план…
О! эти польки – сон и ярость,
И преклоненье и обман
- Краса надменная славян.

174
Пятнадцать лет их дружба длилась,
Но фаворитка не спасла:
Он одинок был, а она
В его отлучки веселилась.
Но бог их в церкви не венчал;
А ревность в нём, скорее скука
Монарх её не расточал:
Он занят был другой наукой.
Сгущались тучи, и война
Всё явственней дышала в двери,
Уголья неприязни тлели
Бойкот не вылился в дела.
Наполеону же поляки
Верны, и взмаха ждут руки,
Варшава бьет себя в грудки:
Сто двадцать тысяч жаждут драки,
Вложив свободу в мысль атаки.

175
Приготовления к войне,
Всей неизбежностью роились,
Сомнений не было - к России
Идёт война, как лев к козе;
И Неман водами границы
Притягивал войска к себе.
Ещё не подняты кулисы,
Но всем понятно быть беде,
Ведь спор уже сидит в седле:
Гарцуют польские уланы
На берегу спокойных вод,
Иной раз промелькнут жупаны,
Порыскают, осмотрят брод,
И гаркнут руганью в проход.

176
Весной двенадцатого года
Спадают маски, без труда;
Подходит летняя страда
- Для наступления погода.
Наполеону лишь спешить,
Пока у русских есть сомненья
Как их встречать, как упредить
Посылы к страшным пораженьям.
Какой Россия через год
Предстанет на поле сраженья,
И чьи в итоге убежденья
Окажутся сильней невзгод?
Нельзя здесь уповать на случай,
И вот уже дрожит земля,
И войск колючая змея
Вползает нетерпеньем мучась;
Стремясь быстрей отведать участь.

177
Уж восемь минуло веков
Как русские соприкоснулись
С поляками; мечи блеснули,
Забрезжила как утро кровь;
Менялись грозные владыки,
Войска ходили за удел,
Ложились временные блики
Соседства доброго без дел,
Но воздух вновь войной гудел,
И в этом смысл был слащавый:
Европа строилась, дралась,
Приобретали стать державы,
И Польша - бойкая сестра,
Средь них от века в век росла.

178
Я, здесь не мудрствуя лукаво,
Подумав, искренне скажу,
На Польшу мило я гляжу:
Хотя, она вредна бывала,
Занозиста; но знаю я,
Что галлы, с франками не скажут:
Мы с Польшей общая семья;
Поляки, норов свой покажут,
Пусть не сейчас, спустя века,
Но приближенные славяне,
Свой путь найдут, в чужом тумане:
Для них Европа – бич греха.
С Россией же и черт не сладит,
Но, с нею в мире можно жить,
И верой предков дорожить;
Скрести на теле язвы ссадин,
Печалясь, что остались сзади…

Глава 3. От Смоленска до Бородино.

179
Наполеон воздержан был:
Он знал, дорога продолжалась,
Война текла, не задержалась,
Но час победы вновь уплыл.
Он, раздражаясь гнал сомненья
В который раз, не дав познать
Их черный смысл злоключенья;
А их бы стоило прервать,
Но страсть дерзала побеждать.
И снова ратники в походе,
Не многословен исполин,
Наперекор судьбе, природе
Он помыслом непобедим,
Он на скале стоит один.

180
Порядки русских не тревожат:
Их арьергарды – скорлупа,
Немного доблести, война
Завяжет в узел русских строже.
Одно лишь гложет – Ну, когда,
Позор Россия остановит,
Когда же твердая рука
Пролиться зареву позволит.
Уверен он, что близок час,
Когда славяне станут биться,
И бог войны здесь разъярится,
И провидения наказ
Исполнится всенепременно;
Получит варвар свой урок,
Свои права предъявит – рок,
Падёт колос с небес на землю,
Кляня судьбу, себе не внемля.

181
А в это время, в пик работ,
В Царево-Займище - квартиру,
К поруганному командиру
Кутузов прибыл. Сдал рапорт
Барклай, его светлейший принял…
Одушевленный глас солдат
Носился – Братцы, главный прибыл.
Был русский воин сердцем рад,
Пусть смерть принять – но не назад:
Пусть грянет бой, кровавой сечей,
И пушек разразится гам…
Но, осмотрел редут под вечер
Главнокомандующий сам,
И дал отход по всем фонтам.

182
А смел ли он, тотчас ударить
- Усталый старый генерал,
Который четко понимал
Зачем назначен государем.
Он знал, в чем нужность для царя,
Его, столь значимой, персоны,
И как вести себя. Не зря
Он лисом слыл в кругу придворных.
Военными был не любим,
Зато солдаты светлость знали
- По-русски грешность уважали,
И молоко его седин;
Он был ленив, хитер, тщеславен
Как барин милостив в добре,
Едал изыск на серебре,
И по большому, не скандален;
Из глины делан, с нитью стали.

183
Не мог же хитрый старый лис,
Возглавив армию сегодня,
Назавтра проигравши в бойне
Бежать без средств и падать ниц,
Пред государем и страною
Без армий – превращённых в прах,
Тряся седою головою,
И сетовать, что вурдалак,
Сильнее правды на штыках.
А как же: он защитник трона,
И в этом истинный посыл
Он стал вне критики кокона;
И от того, что русским был
Он недовольство погасил.

184
 Узнав, кому дана «корона»
Багратион изрёк в тоске
- О, этот сам придёт к Москве
И приведёт Наполеона.
И вёл к Москве войска свои
Кутузов, слыша ропот гневный:
Угрюмо топали полки,
Восторг недавний, словно пленный
Притих в растерзанной душе,
И грыз теперь обидой чёрной,
Где каждый шаг был мукой скорбной,
Слагаясь верстами к Москве.
Он ждал скорейшего подхода
Обещанных ему солдат…
По их приходу ж, был не рад:
Одна треть воинского рода,
И двадцать тысяч из народа.

185
Он отходил, ища в полях
Не худшие расположенья
Высот, дорог, и направленья;
Уж многие отверг, стремясь
Исполнить высшее веленье,
С тем узаконить власть свою
- Безропотность повиновенья,
В день отступленья и в дыму,
Когда мир катится ко дну.
Как прежде армий командиры
Барклай и князь Багратион;
Пусть разные у них кумиры,
Но общим делом свяжет он,
Их диссонирующий тон.

186
Сейчас наш лис - сонлив, вальяжен,
Но были ране времена
В карьере ратной, в те года,
Когда был чин не слишком важен,
Когда с Румянцевым служил,
С Суворовым ходил в походы,
Очаков брал, и Измаил,
Переносил в огне невзгоды.
Был ранен, но остался жить
По воле божьей, дальше дрался,
От пенсиона отказался,
Отечеству решив служить.
Так, без особых вдохновений,
Свой стиль в сраженьях находил,
Но государь их не любил,
Однако в тяжких днях гонений,
Дал власть ему, в него не веря.

187
Вот поле, где и суждено
Остановиться для сраженья:
Исполнить волю побужденья
- Вблизи села Бородино.
Душой и мудростью он против,
Но глас народа, все сильней,
Священной битвы войско просит
В плену обиды и страстей;
Не затушит огня теперь.
Ещё одно соображенье,
Отход дальнейший прекратить:
У арьергарда напряженье;
Без пополненья не спастись;
Настало время кровь пустить.

188
И арьергард Мюрат терзает,
А до Москвы всего сто верст;
Кутузов же, пока, как пес,
Оглядываясь убегает.
И если дальше так пойдет,
Все общество – укажет трону,
Восстанет и его сметет,
По старорусскому закону.
При всех нюансах – решено:
Позицию принять к сраженью,
Остановить врага движенье
- Быть битве при Бородино.
Позиция с провальным флангом:
На левом фланге явна брешь,
Наполеон, сюда - хоть режь,
Ударит, лишь окинет взглядом,
Позицию пред боем главным.

189
Светлейший лоб рукой, отер
- Не будет думаю конфузов,
Не ждать чудес мне от французов,
Как бы тиран ни был умён.
С надеждой обращаюсь к богу,
А боле к доблести солдат,
Беру их дух себе в подмогу,
И близок, но не наш закат,
В отечестве поляжет враг.
Идти к Москве и без сраженья,
Народ и совесть не простят,
Пока бурлит одушевленье
Пока глаза огнем блестят,
Я должен дать - то, что хотят.

190
Вся армия на бранном поле
Поспешно строилась в ряды,
Копались брустверы и рвы.
По убежденью, с божьей волей,
Всем сердцем гневным, всей душой,
Всем духом, что забыл скитаться,
И той глубинной широтой;
Все ждали счастья поквитаться,
И умереть, но не отдать,
Своей затравленной природы,
Своей правдивой, лютой злобы;
За страх, за совесть – здесь стоять.
А если так судьбе угодно,
Чтоб подавился кровью враг,
Пусть будет смерть, но будет так…
Так думал рыцарь благородный,
Солдат и увалень безродный.

191
Встав прочно при Бородино,
Прикрыв Смоленские дороги,
Кутузов пребывал в тревоге,
Предвидя действия того:
Кто по следам, как волк голодный,
Не отставая, скаля клык,
Спешит с умением проворным,
Чтобы всадить французский штык,
Как в Старом Свете он привык.
Весь правый фланг прикрыт рекою,
У Колочи высокий брег,
Но левый фланг в открытом поле:
Опасность велика - набег,
Сметет защитников как снег.

192
Одно из первых укреплений
- Редут вблизи Шевардино,
Кутузов знал, что здесь дано,
Начаться страшному сраженью.
Редут был выдвинут вперёд,
И не давал врагу развиться:
Расправить крылья в свой черёд,
Чтоб дальше в центр устремиться,
И левый фланг атакой смять,
Затем в обход, и выйдя к ставке
Закончить дело, и в порядке
Оружье русское принять.
К нему и вышел Коновницын,
С остатком арьергардных сил:
Врага вперёд не пропустил…
Часы слагая по крупицам,
Чтоб смог светлейший укрепиться.

193
Предвидя, что не даст редут
Опоры верной при сраженье,
Он приказал на отдаленье
Построить загражденья пункт:
Семеновские флеши рылись
За ним в полутора верстах,
А в центре пушки громоздились
Ударный выдвинув кулак,
Чтоб испытать картечь мог враг.
Москва-река прикрыла справа,
А слева среднерусский лес,
На восемь верст длиной фаланга
- Последний до Москвы рубеж,
Рубеж тревоги и надежд.
 

  194
В комок пружинный время сжалось,
Из месяцев, недель и дней,
Из славы, пота и смертей,
Из жизней тех, кому осталось
Прожить быть может день иль вздох:
Потом уйти под хор чугунный,
За осязаемый порог,
Отдав себя в день этот судный.
Как странно, кто идёт вперёд
- Тот обладает древним правом,
Быть предначертано державным
И верить в то, что с ним есть бог,
И святость с ним; и сны уж снятся,
Что в этом есть его удел,
И только он все разглядел;
Всем остальным же, что стесняться
- Иль покориться, иль скончаться.

195
Был строг, нервозен Бонапарт,
Он обращался к окруженью,
Ища в ответах подтвержденья
Тому, что слышать лишь желал.
- Бездарно упустили русских
Жюно и герцог де-Брантес
- Он сетовал, вздыхая пусто,
Но не скрывал свой интерес,
На мирный с русскими процесс.
Пока ж французы обретали
Один бесславный результат:
В Европе бы о нём мечтали,
Но тут в России всё не так,
Захват земли – дорога в ад.

196
Послал он к русским эмиссара
(Ещё Смоленск дымил золой)
Монарху передать – Брат мой,
Довольно нам искать пожара,
Нам нужно дело обсудить,
Забыв военные обиды:
Как будем дальше рядом жить,
Политику как станем двигать.
Я Зла на друга не держу;
В войне не то соображенье,
Меж нами станет уваженье
- Я дружбой прежней дорожу.
И вместе с тем, распорядился:
Упорней русских добивать,
Их арьергард освежевать;
Чтоб в тыл Мюрат скорей пробился,
И варвар вынужденно бился.

197
Но червь предчувствия в мозгу
Терзал победный дух стратегий
- А вдруг, и впрямь, и в самом деле,
Придётся штурмом брать Москву.
Тогда иллюзия плачевна:
Всё дальше путь, и меньше дней
Для гениального маневра…
И он спешит, скорей, скорей,
Хоть где, но вынудить «друзей»
Остановить свой бег позорный,
И встретить грудью жаркий бой…
Как должен командир достойный:
Не отступленьем, а борьбой
Искать опору под собой.

198
Случилось, как-то, приключенье:
В двух лье от Гжацка авангард
Взял в плен двух русских, первый нагл
- Казак, второй же - изумленье,
Был чистый негр, чернявый бес.
Тип уверял всех, что он повар
У Платова, кривлялся, лез,
Не верил, что пред ним персона,
А убедившись… падал ниц
В песок, к стопам Наполеона,
И славил в танце мудрость бога.
Казак вздыхал, что конь убит…
Ему коня отдал диктатор.
- Да, были б казаки при них,
Тогда бы сир трепал иных
- Изрек казак - И с меньшей тратой,
Стал бы китайский император.

199
Он мысли понимал солдат,
Молчавших, но упорно шедших
Вперёд, по следу сумасшедших:
Не смеющих взглянуть назад,
Не смеющих остановиться.
Два месяца он огорчён;
И ни журавль, ни синица
Не завлекались нипочём
- Ни логикой и бичом.
И арьергарды русских бились,
День, ото дня гася навал
Но, тем упорнее стремились
Мюрат и Ней смести их вал,
Чтоб битвы час скорей настал.

200
И вот удача, он не верит…
(Уже и верить перестал)
- Мой сир! Противник фронтом встал.
Докладчика он взором смерил;
И сердце сжалось – Вот оно!
Неповторимое мгновенье:
И в мыслях, и в глаза светло,
Огнём пахнуло откровенье.
И он опять в своем седле,
Гоним желанием ревнивым
Ещё раз стать непобедимым,
В своём походном сюртуке.
Стоящих кругом генералов
Он энергичностью увлёк;
Поминок сброшены забрала,
В его лице порыв – вперёд,
Сама судьба их в бой ведёт.

201
Он на позицию всецело,
С военной хитростью взглянул;
Мюрата, и штыки Даву
Без промедленья бросил в дело:
На ощетиненный, не грозно,
И недостроенный редут,
Стремясь атакою проворной,
Как по хребту тугой бьёт кнут,
Взять приступом опорный пункт.
У Понятовского стремленье,
Близ Утицы проход пробить,
И влево, с тыла, в наступленье
Навстречу корпусам рубить
- Сопротивленье подавить.

202
Расчет военный: тридцать тысяч,
В полукольцо редут возьмут,
И артиллерией прижмут,
А далее, атакой быстрой,
Сметут защитников, как снег.
Но бой пошёл вне расписанья,
Войскам кровавый дан ответ:
Упорно противостоянье
- Зловещий рукопашный бой.
До сумерек качалась чаша,
Победа застревала в каше
Кровавых тел, под смертный вой.
Почти, что русских придушили,
Но отбивались как-то те,
Держали строй на высоте,
И волны приступов крошились;
Лишь звёзды спор людей решили.

203
Увидев пыли перебор,
Двенадцать тысяч Горчакова,
Готовы встретить с богом стоя
Противника, и дать отпор.
Неистовый обрушив вихорь,
Артиллерийского огня
Штыки Даву, привычно - лихо,
Пошли на первый приступ дня,
Взять славу боя для себя.
Войска на поле расходились
Ручьями медленных колонн,
На возвышеньях суетились,
Цвет обнажая панталон,
И путь их был одушевлен.

204
Редут как ком запал в гортани;
Не обойти его - лишь, взять,
Потом, уж, можно наступать,
Все силы развернув для брани.
Кутузов, верно, это знал…
Багратион качал главою
Осматривая фланг, сказал
- Рубеж здесь не пригоден к бою,
Но лучше нет, и будем мы
Встречать французов здесь, как должно,
Барклай пусть зрит сюда серьезно,
Слабейшая здесь часть стены.
Задержка войск Наполеона,
Нужна как воздух для высот
- Пока не выстроенных сот;
Все понимали это кровно,
И флеши строились проворно.

205
Вот взмах торжественный руки;
Навал – в сто восемьдесят пушек,
Хоть в пять раз меньше сих игрушек
У русских, но стоят полки;
Теряют силы с каждым вздохом,
Картечь глотая кожей тел
- Держись! – под оружейный хохот
- Вперёд! Дави! – кто уцелел,
Кто смерть свою на штык воздел.
На штурм - дивизии Компана,
Морана, и Дессе идут…
И Понятовский с ними рьяно
Штыками блещет, тут как тут;
Доронино они берут.

206
Теперь редут как лоб открытый,
Противник движется вперёд,
И время истин настает…
Редут воронками изрытый,
Отчаянно ведёт огонь,
Встречая раскаленной страстью;
Но враг бесстрашен и силён,
Он пребывает в дивной власти
Азарта дерзкого войны:
Не склонят ядра их и пули,
Прицельно сплюнутые дулом
С противной - русской стороны;
С таким же скошенным оскалом,
С таким же гневом на врага;
Так пусть небесные врата
Разверзнут ад горячим жвалом,
И мир завертится обвалом.

207
Бой рвёт печенку из себя,
Ожесточенность нарастает;
И над редутом смерть летает,
В дыму горячечного дня.
Но смерть, души не может тронуть,
Душа борьбой поглощена,
Её сейчас нельзя неволить
Удушьем смерти, ведь она
Росой святой обагрена.
Забыто всё: родня и годы,
Забыта жизнь – есть раж борьбы,
Жестокость, честь и месть природы,
И длань надломленной судьбы:
Которую презрели вы.

208
Когда ломался штык о кости,
Иль в теле мягком застревал,
А враг все лез и наседал,
Хваталось все, что годно в злости…
А если, вдруг, пуста рука,
Зубами рвали в схватке жилы,
Проламывая черепа,
И в опьянение кружили
Давили пальцами глаза.
В куски, в лохмотья, раздирали,
И с этим счастьем умирали
- Глядя в пустые небеса.
От гари черные и крови,
Отбив атаку; вяло шли,
Искать живых, и волокли,
Их за руки, подмышки, ноги,
И ждали смерти и подмоги.

209
Под вечер - сбиты с высоты
Защитники, и враг сочится
Сквозь дым, протискивает лица,
И возгораются мечты…
Но львиный князь бросает в пекло
Тяжелых кирасир Дуки,
И латники, врезаясь ветром
Громят пехотные полки,
Сминая всё, что на пути.
Он с гренадерами сшибает,
С редута вражеских солдат,
Французов выпад озлуняет,
Но ненадолго, снова враг
Предпринимает ряд атак.

210
Уже когда над облаками,
Всем равнодушием своим,
Смотрели звёзды в едкий дым,
Не конкурируя с кострами;
Горящими в ночной тщете,
Высвечивавших позы трупов,
Припавших нехотя к земле,
Шептавших, что-то ветру глухо…
Последний русский батальон,
Изобразив запал атаки,
Редут оставил в смертном мраке
И к флешам спешно отошёл.
Горячий крик – Ура! – позволил,
(Хоть смерть и сети соткала)
Без боя выйти из котла,
Сковав на время вражью волю,
Внезапной выходкой простою.

211
Ночь охладила пыл борьбы,
И развела на время силы;
Живых на отдых командиры
От стычки страшной отвели.
Редут попал в объятья ночи,
Пусть звёзды трупы стерегут…
Все на сегодня знали точно,
За кем останется редут,
Когда лучи судеб взойдут.
Сон в куче павших - не прельщает;
Привидится, в тиши ночной,
Как из солдата, вдруг, порхает
Душа, а завтра новый бой…
Кто мертвый будет, кто живой?

212

Вот, день угас; оброк сраженья
- Шесть тысяч с каждой стороны;
Противники разведены,
Но утром вспыхнут вновь поленья,
И ненависть покажет нрав;
Костры дрожат, мерцают тени,
Солдаты дремлют, подобрав,
К телам зудящие колени.
В дремоте бликов робкий сон
От треска веток, вдруг, сбегает
Очнувшись, снова забирает…
И мается Наполеон:
Прося проверить убежденье:
Что русские ещё стоят,
И поле бросить не хотят;
Не отпускает наважденье.
Под утро ясно – быть сраженью.

213
Наполеона победил
Внезапный сон, он спит мятежно,
И адъютант его небрежно
Главу на книжный стол склонил.
Уже рассвет вздымает веки,
Дивясь, какой был здесь разбой:
Изодранные человечки
Разбросаны дрянной игрой
 - Как куклы детскою рукой.
Вот группа всадников маячит
- Сегодня ж трупы прикопать
- Сказал один, и дальше скачет,
Задумавшись с чего начать:
Где, кем, и как атаковать.

214
Наполеон как демон в сером,
Вздремнув, быть может, круг часов,
Он на коне, уже готов
Заняться главным ныне делом:
Расставить пешки на доске,
В единственное положенье,
Дающее его мечте
Желаемое воплощенье.
Смеясь, с ехидством говорит
- Попались! – и его сужденьям,
Предвидя таинство сраженья,
Вдогонку хлопает Тильзит.
Остановился – миг забвенья,
Себя он проверяет вновь,
Смотря на трупы, мясо, кровь,
Ища в зачатках разложенья,
Небесный смысл его творенья.

215
Он много раз так объезжал
Поля вчерашние баталий,
И в смерти побежденных армий
Предназначенье принимал:
Как оправдание страданий
Холодной мессы грязных тел
- Следов воинственных деяний;
На них, он сумрачно глядел,
Но вскоре взор его светлел
И рыскал далью беспокойства,
За горы, степи и леса,
Где ветер в ноздри бил упорством,
И покорялась полоса;
Страны неведомой краса.

216
Воззвание Наполеона
С утра разослано войскам.
Дивизии идут к местам,
Где слабость не ушла от взора
Позиции российских войск,
И к центру, где редут воздвигнут
Где будет завтра главный бой,
Где многие в огне погибнут.
В Руси он семьдесят пять дней,
Всё ближе приз, достойный бога:
Москва – давнишняя тревога,
Духовный символ дикарей.
Войска желают дня сраженья,
Погоня измотала всех,
Взять от ворот ключи – не грех,
На том закончится движенье;
В Москве и отдых, и снабженье.

217
Кутузов в ставке пребывал
В обыкновении, но всё же
Оставил собственное ложе,
И осмотреться выезжал.
Он видел уязвлённость фланга,
И исправлять рубеж спешил:
Саперным поприщем таланта,
Умелой расстановкой сил…
У неба, время лишь просил.
Его военный собеседник
- Начальник штаба Бениксен,
Достойный был в ряду соперник,
Тягаться ж с лисом он не смел,
Хотя вначале спесь имел.

218
Но урезонил старый дядька,
Наскоки умного бойца,
Который, видеть лишь слепца
Желал.  Условности порядка,
И быт, и стиль военных мод
Не принимал, но с тем мирился,
И всё равно он был как кот,
Который чутко затаился.
Здесь каждый вел свою игру…
Не просто жить при главной ставке;
Сейчас в зените, вдруг отставке:
Кому начертана на лбу
Карьера, и весь путь служебный
Пройти изящно по ковру,
Коль раньше времени к одру
Ни призовет удар враждебный
- Случайности наперсник верный.

219
Он видел группу вдалеке
- У Шевардинского редута
И представлял, что за фигура
Сидит осанисто в седле.
Начальник штаба, генералы,
Стояли с ним, глядя вперёд,
На местность у былой преграды;
Как батальоны враг ведёт,
Их концентрирует и ждёт.
Кутузову доклад немедля:
Сраженье будет не теперь,
Противник с расстановкой медлит,
И по сему, текущий день,
Пройдет без войсковых потерь.

220
Готовясь к генеральной схватке,
Кутузов в бричке разъезжал,
Ко всем траншеям не попал,
Но Бениксен был в деле хваткий,
Весь фронт со штабом проскакал,
Что смог увидеть, то отметил,
Приказы срочные отдал,
Досаду мыслей на совете…
Кутузов глубоко вздыхал,
Когда в горячности, без меры
Хвалились смертью офицеры;
Своей, двух армий. Он качал
Задумчиво седой главою,
Азарт полемики не гнал,
Но ярость мирно подавлял,
Отцовской строгостью простою
Охолоняя раж героев.

221
Их жертвенность: из облаков
Стекала в сердце, там металась,
С душой и волей обручалась
Сильнее всяческих оков.
Как стержень внутренний вставала,
В дорогу подвига звала;
Не молодецкою забавой
- Мечом двуглавого орла,
Простершим над судьбой крыла,
Над смыслом жизни; что воспрянул,
В годину наступивших бед
- Нетленно, когда снова грянул
Час откровения судеб;
Отечество! Другого – нет.

222
В час пополудни - песнопенья,
Вначале вкрадчиво как стон,
Потом сильней, понятней тон,
И весть спешит вперёд виденью:
Защитницу в руках несут,
Святыню сердца, Богоматерь
Смоленскую – души приют,
Источник силы Мономахов.
С тринадцатого века лик
Хранил страну от разоренья,
И в праздности, и в дни гоненья…
А миф стал русскому родник:
Меркурий, сын Смоленска верный,
Был избран матерью на смерть,
Чтобы Батый не смог посметь
Идти к Смоленску с ратью гневной;
Меркурий принял смерть смиренно.

223
(Так миф отеческий гласит)
И ужаснулся басурманин,
Бежал в смятении и сраме,
И в Угорской земле убит.
Под меч красивого героя
Меркурий голову склонил;
Пал тихо. Со своей главою,
Пришел ко храму и почил,
Отдавши богу, как и жил,
Святую душу как десницу.
И Богородица сошла
В сиянии. Его в гробницу
Собственноручно отнесла
И тело в церкви погребла.

224
В духовной жертвенности – радость,
Осознанно на смерть идя
Пред богом, но не как дитя:
Кого приметили из стада,
И на закланье повели
Безропотного. Но по праву:
Для ограждения земли,
Где смерть за подвигом - в награду
По строгим правилам небес
Даруется как подтвержденье
Великой благости мученья,
Где духом окропляем крест.
Почти, что так, но много глубже,
Чтоб понимать…, лишь ощутить,
Что нужно жизнь не пощадить, 
Не убоявшись черной стужи,
Забвеньем дующей снаружи.

225
Кутузов, с армией стоял
Колени преклонив в молитве,
Прося победы в скорой битве:
Чтоб правды жезл торжествовал,
Чтобы на поле, в миг надлома,
Когда штыки истощены,
Когда резерв – лишь вопль стона
Из развороченной груди;
И некому сказать – Иди!
Чтоб в этот миг из пепла тлена,
Неведомой рукой поднял,
Почти, что мертвецов с колена
Военный дух, что бы металл
Сопротивленья обуял.

226
И все коленопреклонённо,
С торжественной в глазах слезой,
Смотря на образ дорогой
Клялись не посрамить невольно
Случайной трусостью в бою,
Нелепой думою о счастье,
Спасти в сраженье жизнь свою
- Пресветлый образ. В час ненастья
Он к ним тянулся из глубин
Родительским душевным зовом:
Не покрывать главы позором;
Противника рассеять в дым.
И с набежавшими слезами,
Из тех воинственных времён
От тех, кто не был погребён,
Кто пал безвестно, без печали
- Оружье в руки получали.

227
Пресветлый образ примирял
Со смертью жизнь на поле брани,
Где лики предков грозно встали,
Смотрели в сердце, и терял
Момент восторженно пределы;
Сознанье время облекло,
В исконный кокон русской веры
Безвременьем, к земле влекло
Двух армий, истово, чело.
И жизнь своя – свеча во храме,
Слилась с дарующим огнем
Таких же жизней пред вратами;
Теперь казалась угольком
- Ничтожным, в зареве большом.

228
Сто тридцать тысяч, все едины,
Не только жаждою борьбы,
Всеобщим делом и судьбы,
Всем ощущеньем сердцевины;
Горячим чувством сыновей,
Ушедших в землю поколений,
Всей сопричастностью полей
В кровавой поступи свершений.
О, как глубинна эта суть;
Слеза - упорства проявленье,
Неоспоримое веленье:
Принять духовно этот путь;
Всем чувством, всей любовью к вере,
Теперь же, или никогда
- Теперь, до смерти, навсегда;
Светло, спокойно – в должной мере,
В росе языческих поверий.

229
Отечество, и царь, и бог,
И жизнь в единстве воплотились,
И слёзы светлости катились,
И слёзы ратников, господ.
Ведь перед Богом все едины,
На всех единый - тлен, успех;
Порыв трепал его седины,
И в этот миг любил он всех,
Как пастырь отпускавший грех;
И также чувствовал душою
Его любили – как и он,
В миг пред кровавою борьбою,
Где сердцем каждый оглушён,
Где каждый может быть сражён.

230
И у французов миг восторга:
Глаза отца увлажнены
- Ему подарок от жены;
Портрет наследника престола,
Играющего в бильбоке,
Представлен всем на обозренье.
Гвардейцы в праздничном каре
Кричат – Ура! – одушевленье
Волной струится по рядам,
Волнуя кровь пред идеалом,
И дышит гвардия пожаром…
Но виду гений не подал;
Лицо бескровно, губы сжаты,
И всё же серебрит глаза;
Он взял понюшку табака,
И смотрит вдаль, где азиаты
Спешат нарыть редут к закату.

Часть 2

Глава 1. Бородинское сражение.

231
Прохладна ночь военных грёз,
Горох костров рассыпан в поле,
И в темноте, как будто в море
Дрожат бутоны желтых роз.
О гальку шепчутся приливы
Оставив прыть на полосе;
Ждут света дня, и новой силы,
Чтоб разойтись во всей красе,
И к славе путь пробить себе.
Два фронта разрешить готовы
Давнишний спор – кто ж здесь сильней…
Но вот подернулись просторы
Лукавой робостью своей
Сдувая жгучий блеск огней.

232
Костры мерцают все слабее,
Движение ползет в холмах,
Над полем торжество и страх
- Озноб с ночной росы вернее.
Уже в рассветной синеве
Людские массы проступают,
И ржанье сонных лошадей
Ещё окрестности пугают
Урчащим эхом суеты.
Но вот белеет неба краска,
И подавляют без остатка
Приготовления войны.
Неотвратимый свет потока
Уже захватывал права,
Желтка седая голова
Вот-вот взойдет; фатальность рока
Не отодвинет больше срока.

233
На рубежах стоят войска:
Груши и Богарне на юге,
Даву, Жюно в центральном круге,
Мюрат и Ней здесь ждут броска.
На изготовке, при злодее,
Гвардейцев бравый ряд стоит;
И Понятовский всех правее,
К смоленскому пути прилип,
К деревне Утица спешит,
Что бы смести заслон с порога
Не тратя время на отпор,
Расчистить старую дорогу,
Открыв тактический простор;
Виктории приблизить взор.

234
По фронту три, лишь, возвышенья,
Способные сдержать войска,
Одно ушло позавчера,
В огне упорного сраженья,
Другие два укреплены:
Пред Утицей и в центре фронта,
Они вчера освещены;
Развязки ждут с восходом солнца.
Позиция на два крыла
Поделена: Барклай на правом,
А где ждут главного удара
- Багратионовы войска:
Раевский в центре обороны,
И корпус здесь Бороздина,
И Неверовский; ох, трудна
Задача в схватке, батальоны
Тучкова слева – все готовы.

235
Деревню Горки подобрал
Кутузов для контроля битвы,
И прочитав с утра молитвы
Двум командирам волю дал:
В дыму кровавого сраженья
Руководить самим страдой
На поле, и без униженья
Оставив право за собой
Вмешаться, если будет сбой.
Другого не могло случиться:
Их личности он верно знал,
Своей гордыней поступиться,
Для пользы дела, время дал,
Но власть, меж тем, не выпускал.

236
У Шевардинского редута
В центральной ложе Бонапарт.
В его глазах игры азарт,
Колонны строятся; оттуда
Воитель будет управлять
На местности батальным жаром,
И направление давать
Ошеломляющим ударам…
И время близится к пяти,
Но Понятовский, уж, на взводе;
«Варшавский» корпус рвет поводья;
Его задача путь пройти,
Деревню взять, курган, маневром
Пробиться в тыл и нанести
Удар сметающий к семи,
С тем брешь пробив у русских слева,
К полудню вовсе кончить дело.

237
Красиво. Утро. Трав дурман,
Примешан к поту ставших армий,
Край солнца видит блеск парадный,
В низинах стелется туман,
Вися вуалью над осокой,
Ещё зеленой у воды,
Чуть мутно небо, и высоко
В восходе носятся стрижи…
На склонах пешие ряды;
Равняют их по-батальонно,
Отдельно всадники стремглав
Несутся вдоль своей колонны;
Коня в дыбы вдруг, обуздав;
Собьют пыл для иных забав.

238
По скулам скакуна проводят,
Вальяжно треплют по ушам,
По гриве, а потом к усам
Коль отросли; слегка поводья
Поддернут, шпорами прижмут
Под брюхо, и уже аллюром,
В пол оборота, так, скакнут,
Прикрикнут, что-то скажут в юмор,
В ответ услышат гоготок,
И возглас скомкано веселый;
Посмотрят вдаль, где так же строят,
Волнения сглотнув комок.
Поодаль, сзади, топот слышен
Копыт от тысяч лошадей,
Мягчит надеждой он своей:
Душе передавая свыше
Опору, как колонны крыше.

239
Ряды волнуются как хлеб,
Султаны стройность нарушают,
Мундиры чистотой сверкают
Разнятся по полкам в их цвет:
Рельеф напыщенностью кроют,
Как мхом, цветущим по весне.
Рожки звенят и трубы воют;
Два пестрых фронта в вышине,
В красе и стати, как во сне
Томятся дерзостью кровавой,
Восторженностью вдаль глядя,
Жизнь меря собственной отвагой,
Которую вспугнуть нельзя
Тревожным ожиданьем дня.

240
Последнее приготовленье:
Все ждут, где ж вырвется дымок,
Курьезный, белый – первый срок
Наступит, и взорвет мгновенье
Отпущенные богом жить…
Войне и року скорой битвы
Придется кровно послужить
Прочтя поспешные молитвы:
Последний сделав влево мах,
Зажав нательный крестик с верой…
Иль кличем - «Vive L’empereur!»
Сойти, сойдясь лоб в лоб в дымах.
Решимость главного сраженья
Печёт величием борьбы,
Где каждый в поле - с ней на Ты;
Где высший гнев преодоленья,
Оплавит дух сопротивленья.

241
И вот мгновенье - белый дым,
Раскат проснувшегося грома
Качнул ряды, и тут же роем
Огонь, и рокот вслед за ним.
Земля всем телом содрогнулась,
Как будто россыпью камней,
Иль знойным вихрем поперхнулась,
Иль беспощадный суховей
Носится смертью стал над ней:
Металлом злобным проникая
В стоявшие во фронт тела,
На части жизни разрывая…
И вот фаланга в бой пошла
Равнение и шаг держа.

242
Французы двинулись в атаку
На южный фланг, к Бородино…
Довольно быстро взяв село,
Продолжили удачно схватку;
Стремительно взошли на мост,
И на плечах, врага ворвались,
На правый берег... только вот,
Опять им русские не дались.
Барклай немедленно придал
Полкам, смущенным, подкрепленье:
Остановилось продвиженье,
И в беспорядке отступил
Противник, понеся потери:
Плозонн - бригадный генерал,
Здесь первый тот, кто жизнь отдал
Великой, несравненной цели,
И отходя в победу верил.

243
Не всё исполнил Богарне,
Хоть пункт отбит, глаз не мозолил;
Он батареи ставит в поле,
Тут на восточной стороне.
И будет ядрами тиранить
Порядки русских за рекой,
И Бонапарта хмуро славить:
Вздыхать, что справа главный бой
Ведёт не он – другой герой.
На фланге русской обороны,
Вовсю сражение идёт:
В дыму от залпов бастионы,
Компан, Дессе идут вперёд,
Ломая егерей как лёд.

244
Пройдя сквозь лес, и на опушке
Начав выстраивать ряды,
От южной флеши с полверсты,
Попали под картечь от пушек,
Смешались в дерзости огней;
Во фланг им двинулась атака
Опомнившихся егерей.
Не выдержав удара с маха,
Терпя досаду, отошли,
Порядок всё же сохранили,
Но вскоре, вновь приободрились:
На флешь коварную взошли.
Дивизия же Воронцова,
Поддержана двадцать седьмой,
Той, Неверовского – шальной:
Той, не горящей в громе боя,
С превосходящей смертью споря.

245
Гусары также помогли,
И откатились тут французы,
Лишившись флеши как обузы
- С собой досаду увлекли.
И поле задышало дымом:
Раскатный орудийный гул,
Со всех сторон неумолимо,
Ворча страданьем жарких дул
Гирляндами огня блеснул.
И массы войск пришли в движенье:
С холмов колонны поползли,
Резервы шли к местам сражений;
Их командиры в бой вели
- Снискать у поприща любви.

246
Французы ощутили кровью;
Не тут, увы, Аустерлиц,
Нахрап не годен, жалок блиц,
Компан, Дессе ушли из строя,
И ранен третий командир.
Полки изрядно поредели,
Пред флешами пристрелян тир,
И мысли гения чернели…
Тут весть, ворвавшись – холодит,
Ударом в спину, крутит жилы:
Наполеону доложили
- Даву! Мой сир, Даву убит!
Но нет, лишь ранен – Слава богу!
Примета есть - тот будет жить,
Кто в трупах, яко бы лежит,
Но сам контужен, лишь, немного…
И он, опять прогнал тревогу.

 247
Сквозь дым смотрел Багратион:
Как втягивают в бой колонны
Из пеших масс, и лавы конных…
Орудий колокольный звон
Густеет, ухая натужно,
Басистым гласом с хрипотой,
Сливаясь осыпями дружно,
Как сель камней, несущий рой
Не остывающей волной.
Готовился удар на флеши,
Орудий больше стало бить…
Багратион, увидев это
Решает штурм опередить:
Атакой в лоб позолотить.

248
Тучковым послан Коновницын,
Раевский корпус свой подвел,
Кутузов дал резервы в бой
На флешах войск пятнадцать тысяч,
А было восемь, лишь, к утру.
Французы укрепились Неем,
Мюратом, движется Даву
Непререкаемым манером:
Сомкнув штыки и локти в ряд
Сквозь русский ураган картечи,
Вжимая злость и шеи в плечи;
Уж тридцать тысяч лезут в ад.
Багратион, неся потери,
Пока шеренги не дошли
Навстречу им бросал в штыки
Солдат, приоткрывая двери,
Но добивался нужной цели.

249
И неприятель иссякал,
Дойдя ко рвам подножья флешей;
А там, в огне как черт, иль леший,
Носился русский генерал.
Не раз, выхватывая шпагу,
К рядам он дрогнувшим скакал,
Крича сквозь гарь – Назад ни шагу!
И пепел искрой прорастал,
Как будто силы бог давал.
Сметенные сраженьем души,
Воспрянув честью - гнали страх,
Свой разум так и не дослушав;
С последним воплем, на устах
Рвались… и обращались в прах.

250
Бой разгорался с новой силой,
Как будто хвороста в костер,
Швырял трагический актер;
При этом зная, что могилой,
Для многих кончится поход.
Но святость противостоянья
Французов двигала вперёд,
Накручивая на сознанье
Неистовством дрожанья дня,
Главнейший помысел всей жизни:
Сразиться здесь с судьбой капризной
И вырвать счастья удила,
В едином тысячном порыве:
Пройдя сквозь гнев огня и смерть,
Противника в земную твердь
Вогнав; принять победы крылья,
Иль сгинуть разом, в поле выйдя.

251
Раненьем выбыл Воронцов,
И Неверовского уносят;
На флеши подкреплений просят,
И кирасир, и молодцов.
Кипит земля горячкой боя,
Бьют пушки – двести их почти,
Сметая с флешей строй за строем,
И нет возможности уйти,
Залечь, запрятаться – спастись.
Уж три часа идет сраженье,
И с каждым часом всё сильней
На флеши силы насажденье,
Шеренг всё больше, и плотней
Чугунный рой в дымах теней.

252
И покрывается коростой,
Из трупов, раненых земля,
Над полем мрачная заря…
Усилен натиск, но не просто
На флеши русские взойти.
Картечь и ядра прорубают
В рядах солдат себе пути,
Ряды смыкаются и тают.
Вот залп, но у порога гость,
Штыки враждебно нависая,
Сукно мундиров раздирая
Дробят попавшуюся кость,
Рвут мышцы; хрип и крик истошный,
Сопенье, мат и лязг, и стон,
Всё разом – смерть со всех сторон;
Живой, но миг, и стал отбросом
Замятым смертью под откосом.

253
А командиры – Строй держать!
Идут навстречу, не сгибаясь,
А пули свистом улыбаясь,
Несутся путь им преграждать.
Атака мощная… прорвались,
Штыками проломив заслон,
И в рукопашной продирались,
Ломились сквозь огонь и стон,
Топча скатившихся под склон.
Мелькнула радость в гневе боя:
В руках виктория почти,
Но контратакою оспорив…
Французов русские сочли,
И высоту уберегли.

254
Тремя полками кирасиров,
И Коновницыным, Тучков
С двумя полками скинул в ров
Врага. Он, не щадя мундира
Бросался в пекло, был убит,
И довершила всё граната;
Так, по сраженью не смогли
Найти останков генерала.
То место, где он смертно пал,
Вспахали ядра и гранаты;
А бою, лишь, нужны утраты,
С тем бой кровавей закипал.
И массы встречные мешались:
Перекрещалась сталь штыков,
Чугун скакал как стая псов,
Клыками ядер прорываясь,
И стяги рваные метались

255
Разгромленных в огне полков.
Последней волей к солнцу рвались
За руки смертников цеплялись…
И накрывали плоть и кровь
Роскошным ратным одеялом
Сраженье чудилось вдали,
Бой затихал, хотя был рядом,
По небу плыли корабли,
В туманном мареве земли.
Ещё не сгинувшая память
Твердила, не хотев молчать,
Что нужно точно штык направить,
Нажать курок и закричать,
Резвей идти, потом бежать…

256
Зачем? С чего? Хладеют руки,
Печёт в груди, и теплота
Скользит по телу как река,
Неся спокойствие от муки,
От радости, печали, грез;
И прошлое, вдруг, за чертою…
Случилось как-то не всерьёз,
И было, будто не с тобою…
Черта прозрачна, но крепка,
И смысл главный перед нею,
Он смотрит сухостью своею
Он здесь, сейчас, а не тогда…
Вдруг ощущение простое,
Безропотно, как свет добра
- На лоб спускается рука…
И сверху видно дымно поле,
Как муравейник, и не боле…

257
Уходит следом странный вид,
Он удаляется теряясь,
И свойство, в звёздах растворяя
За сонмом девственных орбит,
Свой опыт жизни и познанья,
Вселенству тихо отдает
- Всё по закону мирозданья,
И не спешит уже вперёд,
А молча приговора ждёт.
Но, вдруг, молниеносно сила,
Смахнув божественную связь,
Бросает в дым земного мира
Сознанье жизненное вспять;
И боль, и страсть влекут опять…

258
Но нет, лишь вздох, как от укола
Шипа прелестного цветка,
Мелькнувший ужас ветерка,
Хлестнул, отпрянул, чиркнув строго,
Спокойные как даль глаза,
В безмолвном отблеске покоя,
Когда последняя звезда
Ещё немного беспокоя
Увядшим блеском небеса,
Томится, в сфере бледно тая,
Себя при свете забывая,
Как не любимая сестра,
Воспитанная униженьем.
Но, вот растаяла она
И нет к ней жалости. Полна
Река, бурлящая движеньем:
Душа летит; гремит сраженье…

259
На стонущем клочке земли,
Взревели яростные дула,
С Бородино огнём задуло
- Атака центра к девяти.
Несётся смерть из пуль и ядер
Во фланг курганной высоты
Для новой схватки место ладя,
Сдирая в клочья бересты
Расставленные здесь посты.
Наполеон вздыхает глухо
- Бездарны генералы тут,
Где нет меня, там только глупость.
Не взят, ведь, ни один редут,
И лишь полки в расход идут.

260
И озадачен был Кутузов:
Другое в планах полагал
Он слева ожидал удар,
От гениального француза.
Чутьём же светлость уловил,
Не предаваясь рассужденью,
Что бог французам изменил,
Что план, предписанный сраженью,
По повелению ль небес,
От нетерпенья ль - упростился,
С банальной грубостью явился:
Лоб в лоб Наполеон полез.
И глубиною ощущенья,
Скорей хребтом, а не умом,
Он укрепляться начал в том,
Что осязанье пораженья
Утихнет действием сраженья.

261
Барклай! – Кутузов, вдруг, шепнул
Губами дрогнув, улыбнулся,
Подумал – Гений всё ж запнулся…
Сознательно он в центр шагнул.
Набегавшись за зайцем летом,
Не только войско растрепал,
Но и терпение при этом;
Маневром здесь пренебрегал,
И силе гнева волю дал.
Не просто славная победа
Ему нужна, но важен крах
- Неоспоримый крах соседа:
Грубейшей силой на штыках
Покончить твёрдостью в войсках.

262
Стереть в мозгах сопротивленье
- Не смели, чтобы и мечтать:
При нём в военный спор вступать.
Здесь есть всего одно решенье:
Склонить главу, и лишь внимать
С надеждою на снисхожденье,
И всё же сердцем понимать,
Что не минует одолженье,
Что корсиканец всё равно
Простит, как многие прощались,
Те, кто в сраженье забывались;
Обнимет и нальет вино.
- Так понял дремлющий вояка
Сидя на лавочке своей,
Доклады слушая с полей.
- Не кончится так скоро драка,
И день дойдёт до бивуака.

263
Держаться! – светлость произнес.
Качнулся Бенигсен немного
Спиной, внимая к мысли слова,
И руку к вороту поднес.
Для многих в штабе было странно:
Весь правый фланг прикрыт рекой,
Барклая армия на правом,
На левом, где само собой,
Предполагаем главный бой,
Сил менее, почти, что вдвое,
И нет серьезных рубежей.
Орудий также меньше втрое;
А, что Семеновский ручей,
То лишь для кур он Енисей.

264
Кутузов ведал продвиженьем
Всех неприятельских полков,
Не руша воинских основ:
Предвосхищая истощенье
К Багратиону направлял
Пехотный корпус Богговута,
С тем свежей силой подкреплял
Ожесточенную минуту,
Которая придёт вот-вот,
Когда всей массой орудийной,
Пехотой, также конной силой,
Наполеон объявит ход:
Ярчайший, может быть сегодня
Убийственный - как божий гром
Несущий битве перелом…
Да будет в бое смерть пристойна,
Шеренги пусть спаяет кровью.

265
По фронту общий приступ дан
Уже четыреста орудий,
Басистым эхом грозных судей
Разносят русским левый фланг.
И орудийные дуэли,
По-батарейно, в перекрёст
Ведут раскатистые трели
Сдирая от лафетов влёт,
Артиллерийский славный род.
Они веселые солдаты
У жерла смерти на игле…
- Фитиль! Пали! Бьют в лоб раскаты,
И на противной стороне,
Расчеты вражьи в пелене.

266
Но и оттуда вихри грозно
Летят к люнетам и разят,
Останки брызнувших солдат,
С землею присыхают к бронзе.
Сквозь гарь чумазые бойцы
Заряд подносят, скаля зубы.
Ещё живые мертвецы
Смеются под раскат орудий.
Клубами месиво ползёт:
Ответ готовится, и вскоре
Здесь воздух, словно пена в море,
Окатит жаром, запоет.
И будут всматриваться нервно
С надеждой мести пушкари…
Увидев точный взрыв вдали;
По матушке съязвят примерно,
И офицер им в такт манерно.

267
Пробил десятый час утра,
В испарине кровавой флеши:
Огонь орудий сумасшедший…
И вот атака в центр пошла,
В штыки рубиться, груди в груди
На высоту, где стал люнет
Из восемнадцати орудий;
Но уготовленный ответ
Разнес картечью бравый цвет.
Удар орудий рвенье снизил,
Но снова корпус Богарне,
С поддержкой двух Даву дивизий
Марана и Жерара, где
Был дух военный на коне

268
Лавиной двинулись к редуту,
И не смотря на шквал огня
Сумели вознести себя
На перемолотый горб крупа;
В гортанных воплях высота…
Но тут Кутайсов и Ермолов
Возглавив лично два полка
Ударили во фронт по молу,
И сшиблись схваткою в штыки,
В кровопролитье рукопашной;
Метался ад, стонали страшной
Гримасой рты и кадыки.
Как будто чан с кипящим супом
Варил похлебку из людей
Мешаясь в лютости своей,
Где волны пенные к уступам
Взбирались по горящим трупам.

269
Отбили батарею вновь.
Не видно поля за холмами:
Нагроможденье тел валами,
Земля не впитывает кровь;
Подошвы вязнут в бурых лужах.
Вдруг слух – Мюрата взять смогли,
Достойнейшего из французов…
Но в плен попал, лишь, Бонами
- Чужие лавры жизнь спасли.
Однако ж сам Мюрат спасался
От кирасир, на всем скаку…
В полку пехотном затерялся,
Как гриб под лапником в лесу;
Из-за штыков грозил врагу.

270
Любил Мюрат лихое дело,
И одевался как сатир:
Его плюмаж, цветной мундир
Мелькали в пекле то и дело.
Любой посланец верно знал,
Как отыскать его в сраженье:
Где бойни гром, огня накал,
Туда направить донесенье.
Он друг судьбы и сатаны:
Харизмой дерзостной увенчан
Мюрат кумиром был у женщин,
Любимец поприща войны.
И безрассудство, и отвага
Уж пропасть раз его влекли
Под пули, сабли и штыки,
Где, только смерть бурлит как брага
- Любимцу ж слава и отрада.

271
Вот битва контур обрела.
Сраженье торопя к исходу,
Сморкаясь, злобясь на природу
Наполеона мысль гнала:
Курган, во что бы то ни стало,
И флеши стойкие отбить,
Разрезать армию сначала
На два крыла, и перебить,
С тем окончательно добыть
Победу в тягостном сраженье,
И отдых доблестным войскам.
Но не давались в униженье:
Держались стойко берега,
И билась в них его река.

272
Но в этот час, борьбы на грани…
Ни кстати, впрочем, как всегда,
На флешах новая беда:
Багратион осколком ранен.
Скрывал он рану, сколько мог,
Потеря ж крови подкосила,
Его уносят. Видит бог,
Солдатами боготворимый,
Непобедимый командир,
Для них был верным талисманом.
Враг уважал его недаром:
Он из ловушек выводил
Зажатые в клещах отряды,
Идя на рыщущий металл.
Внезапным приступом сметал,
Сквозь орудийные разряды,
Непроходимые преграды.

273
Багратион, схватив рукав,
К лицу приблизил офицера,
И напрягая болью тело
- Прошу Барклаю передать,
За флангом пусть моим приглянет,
Идет пока всё хорошо,
Но, враг вцепился – не отстанет.
Пусть не откажет… если, что…
Пожалуй, всё, но вот еще
- Он глянул вдаль, вперёд подался,
Сглотнул комок, смотря на ад
- Ещё Барклаю передайте,
Спасибо. И… я виноват,
Да, передайте - виноват.

274
Потерю тут же осознали
Рубеж державшие войска,
И слух кольнул исподтишка
В ребро, и стены задрожали:
Удача, провиденье, бог,
Свой взор внезапно отвернули,
И воля сжалась вдруг в клубок;
Ужаснее свистели пули
Противник горше подавлял…
Но, надо ж так, Багратиона,
Кумира счастья боевого
Творец у армии отнял.
У неприятеля, сил вдвое,
И в каждой точке перевес,
Лишь дух солдат, вгрызаясь здесь,
Держал позицию для боя,
Пройти не дозволяя поле.

275
Ещё один герой сражён,
Кусали губы очевидцы…
Главенство принял Коновницын
И приступ вскоре осаждён
Нечеловеческим усильем.
Превосходящая волна,
Вздымаясь силою над силой 
Прорвать плотину не смогла,
Давилась смертью, но ползла.
Орудия опять ожили,
Их разъяренные стволы,
Ровняли мертвецов с живыми,
Срывая с выступов земли
Тех, кто пределы берегли.

276
Фронт был спасен, но флеши пали:
Отбили яростность атак,
И за Семеновский овраг,
Сомкнув ряды, солдаты встали
Плечом к плечу, за рябь штыков.
А между ними чернь орудий,
Смотрели язвами стволов
На флеши, где остались груды,
Полуживых и мертвецов.
Полдня уже гремит сраженье;
Несоразмерно продвиженье
- Лишь, на версту у молодцов.
Клянутся маршалы победой
- Последний штурм и враг разбит.
Мой сир!?  - но гвардия стоит,
И ждёт, когда он пустит в дело
Все двадцать тысяч для раздела,

277
На части, как пастух быка:
Когда на пир собрались гости,
И повар требует не кости,
А вырезку для балыка.
У русских есть ещё резервы
Которые не все в бою,
И ждут они свои маневры,
Готовясь выступить в строю
- Упрочить линии броню.
Но гений знал - враг на пределе,
Он верил собственным войскам;
Ещё немного ближе к цели,
Гвардейцам он подаст сигнал,
И будет страшен тот навал…

278
В минуты первого движенья
На огнедышащий редут,
Левее в тыл подложен трут,
Готовый искру дать сраженью:
Сквозь Утицкий незрелый лес,
В загривок русской флеши южной
Жюно с вейстфальцами пролез,
И строить стал к атаке дружной
Заждавшиеся бой полки.
Но в эту черную минуту,
Расчеты пушек Богговута,
Ряды пехотные снесли,
И подоспевшими полками,
Загнали корпус снова в лес,
Отняв грядущий перевес.
Французы бряцали штыками,
Но продвиженья им не дали.

279
Наполеон с семи твердил
Цедя сквозь зубы - Жду поляков,
Когда они пойдут в атаку,
И выйдут все же русским в тыл.
Ещё не начато сраженье,
Есть Понятовский у меня,
Он лишь усилит напряженье,
Должно случиться то, что я
Планировал, ещё вчера.
Под Утицей они врубились,
Деревню взяли и прошли,
К редуту сразу устремились,
На укрепление взошли,
Но контратакою в штыки,

280
Их выбили с валов редута.
Поляков больше потрясло
Как многим головы снесло:
Когда из леса серой грудой,
- Сем тысяч диких мужиков   
Озлобленных и бородатых
Ревущих бранью грязных слов
Набросились, как рой, на статных
Великой армии солдат.
Своим оружьем потрясали:
И пиками, и топорами,
Терзая первородный страх.
Всех встречных, как дрова рубили,
Кололи, резали людей,
Со смертью многих окрестили.
Отпор их горячил скорей,
Как кровь затравленных зверей.

281
Вот, это крепостной народ
- Вся злобность варваров собралась,
Французы встали озираясь
Гадая, что их дальше ждёт.
Ни горн с металлом, а лишь грелка
Из полудиких бедняков…
Но Понятовский в перестрелке
Завяз, страхуя флангов шов
На пару огненных часов.
Уже к одиннадцати ближе
Пришла поддержка от Жюно;
Гранатами подкову выжгли,
И взяли высоту легко,
Отбросив, но не далеко

282
Защиты битые порядки;
И стали место укреплять,
К востоку жерла направлять,
Для продолженья скорой схватки,
Готовясь, развернуть войска,
И сгрудив их в кулак ударный,
Направить в цель наверняка
Решающий удар - кинжальный.
Но русские опять пошли
И воплотить мечты не дали.
Тучков сражение возглавил,
Французы вновь оттеснены.
Но при движении к кургану,
Смертельно ранен генерал;
Он Богговуту передал,
Над корпусом свою команду,
И веру в стойкость - как константу.

283
Курган при Утицах в руках,
Редут Раевского в осаде;
Который раз, ни бога ради,
Он духом отнят на штыках.
Дымы от орудийной гари
Стоят, над полем полумрак,
Светило, сжалось в горькой хмари,
Прищурило свой красный зрак;
Под солнцем смерть, огонь и прах
Сливается в картавых хорах,
Как будто чрево рвет земля.
Ползут шеренги, рвется порох…
Встречаются… шумит резня,
Оружием сторон звеня.

284
В атаке конные порядки;
Копыта лошадей летят
Кирасиры медью шелестят,
Хвостатые сверкают каски.
У латников есть палаши,
Способные рубить до сёдел;
Пехотный, лучше поспеши
В каре, иль уходи с дороги;
Развеют в клочья, в пыль сотрут.
Тяжелые кавалеристы.
Драгуны – легче, не лучисты:
Их кони сильные несут;
Кирасы нет, но сила стали
При них - палаш, и в кобуре
Мушкет короткий при бедре;
Драгун и проще называли:
Пехота с конскими хвостами.

285
Изобретение татар,
Прижившееся в Старом Свете
- Уланы. В верховом букете
Страшны их пики на удар;
И попадись им - не до жиру,
Коль без коня, считай конец:
Насадит, как на вертел жилу,
С наскока ловкий молодец,
И не спасет уже творец.
Их шлем по-гречески завернут,
И гривы стрижен ободок,
Как польский нос немного вздернут,
Но безупречен шлема рог
От Македонских, тех, эпох.

286
И самый легкий конный воин:
Гусар венгерский – балагур,
Смельчак, наглец, немного врун,
В наскоках вихревых проворен;
В разведке он необходим,
И лучший спутник всех пирушек:
Гусар - ни латник, нелюдим
Бывает, лишь, под бранью пушек…
И то с ехидцею, глядит,
Как будто хмель - ни смерть пред взором,
Он не пасует пред укором,
Когда к костлявой путь лежит.
Так кавалерия на ранги
Искусством войн поделена,
Но есть особенность одна:
С квадратным кивером уланы
 У русских, вместо шлемов бранных:

287
На польский, давешний, манер.
Их назначение в сраженье,
Устав, стратегия, ученье,
Роднятся сводом общих мер.
Но есть у русских пятый козырь,
Его не спрячешь, так, в рукав,
Он на слуху, ужасен, грозен,
В рассказах – чистый вурдалак,
Он сеет днем и ночью страх;
Когда, вдруг посвист ниоткуда,
И в спешке мечутся стрелки,
Хватаясь за приклад, за дуло,
Крича друг другу – Казаки!
И падают, как мотыльки.

288
А ураган, стремглав, пронесся,
Оставив трупы и раздор,
Их оттеснили за забор
Штыков, но ураган вернется
Внезапно, в час, когда не ждут,
Когда преддверие удачи,
Уже к душе ведёт уют,
Когда военные задачи,
Поставлены, завершены,
И войско в благостном волненье;
Ждут офицеры повышенье,
А тут… - О господи спаси!
И у французов представленье,
Что этот своенравный сброд
- Особо вредный конный род,
Явлён дикарством самым скверным
Цивилизованным военным.

289
Да вот, при Западной Двине,
Заметив, что пикет французский,
Был выдвинут к отрядам русским;
Раздевшись донага, к реке
Спустились во главе с Коньковым
Две дюжины сорвиголов
(мочить не стали формы новой)
И переплыв потемки вод,
Побили дремлющих врагов.
Потом на лагерь их напали:
И покололи многих там,
Лишь, задницы в ночи сверкали…
Непониманье и бедлам
Метались, а над ними – срам.

290
Когда же полк кавалерийский,
Летел несчастных выручать,
Все казаки пустились вскачь,
И растворились по-английски.
Но кто и как рапортовал,
Начальству о ночной атаке,
Архив французский умолчал;
А также, о деталях схватки.
При стычках враг не понимал,
Как же бороться с казаками,
Когда налёт, и брошен камень,
И лишь намек ответа дан;
Они как сломанные прутья,
Несутся лавою назад,
По ходу лают и свистят,
Свой знаменитый вентерь крутят…
Противник их сейчас проучит,

291
Уже и сабли на плечах,
Но, вдруг, нестройная орава
Двоится влево, также вправо
Как будто свыше подан знак.
Загонщики в азарте скачут,
Продолжив гонку по прямой,
Влетают на холеных клячах
Под оружейный меткий бой,
Мешаются само собой;
И жизнью резвые здесь платят…
А беглецы поворотят
На полукруг, и фланги схватят,
Закусят в клещи - не простят,
Растреплют пришлых, как котят.

292
- Не могут казаки по чести,
Как должно рыцарям в борьбе,
С противником наедине,
Сойтись открыто в бранном месте.
Всё норовят перехитрить:
Когда во фронт, они стрелою,
И их нельзя остановить.
Когда в колонне - цепь построят,
И всыпят флангам тумаки.
А вывертов у них - без меры…
Так сетовали офицеры
При страшном слове – казаки.
Дворянство ж русское постится
Высокомерьем к казакам,
Хотя им статус воли дан,
И счастье - верной быть десницей,
За Русь вступаться всей станицей.

293
Их жалует и терпит власть;
У них бы надо поучиться
Как шапку снять и не склониться,
Как волю с долгом принимать,
И своенравное смиренье
Как знамя нации нести,
По правде внутренней, с почтеньем
Пред богом, властью и людьми,
Пред совестью родной земли.
И не найти верней опору
Царю и богу на Руси.
С мужицкой преданностью трону
Уклад ведут свой казаки,
Бунтарством помня грех степи.

294
И без излишних построений:
Страшна атака на врага,
Где в беспорядке есть рука;
Искусство ратных поколений,
Добытое отцами в дни,
Когда лишь с чуйкою природной,
И скрытной дерзостью блохи,
(Быть может и не благородно)
Кусали ляхов казаки,
Настойчиво, и зло, и больно…
Стремясь брать верх, но малой кровью,
И так столетия несли.
Отец и мать наказ давали,
Не опозорить их седин,
Пусть лучше смерть, и дым кадил,
Чем жизнь в презренье - чести ждали,
И с тем, на службу провожали.

295
Взаимопомощью в боях,
Товариществом отличались,
Когда от смерти отбивались,
На окровавленных полях.
Когда в лицо, шальные дуры
Несутся роем и разят,
Служивый батька скажет хмуро
- Куды полез, а ну назад;
И за спину лихих ребят.
- Вперед негоже батьки в пекло…
- Веками так заведено,
Где старший - вроде бы наседка,
И прячет юность под крыло,
Когда слетелось воронье.

296
Казачьих два соединенья,
В сраженье при Бородино:
Где корпус Платова – одно,
На севере стоит в резерве.
Второе - Карпова отряд
В распоряжении Тучкова;
- На флангах казаки стоят,
И ждут воинственного зова.
Как раз разведка казаков,
И обнаружила в подлеске
Жюно. Атаковала вместе
С поддержкой четырех полков.
Жюно, в обнимку с Понятовским
Завязли с юга - не прошли,
И радость в стан не принесли.
А вскоре Платов рейдом хлёстким
Врага издергал, взяв обноски…

297
Вот полдень. Бум, Огонь, и гарь.
За трескотней не слышно стонов,
Мясной набор вобрав просторы,
Готов излиться на алтарь
Войны. Ещё скребёт сраженье
Когтями хищными себя,
И ощущая приближенье
Очередной расправы дня
Чадит суставами хрустя…
Как будто эхо отдалилось,
И скалы гладя, льет прибой…
Вдруг, насосавшись отвалилась
От ранки мышь в ночи густой,
Но, вновь запала жаждет бой.

298
Сгущались тучею французы:
Орудия подведены,
Нацелены, заряжены
Пехота, с конницей в союзе,
Призыв к атаке новой ждут;
Их концентрация тревожна.
И вот орудия ревут
- Сопротивленье безнадежно.
Собрались силы и пошли,
Их сомкнутость рядов чрезмерна;
Нова по тактике военной,
Бьют барабаны в ход ноги.
По флангам конница стремиться
Латур-Мабур и Нансути:
Картечь им не дает пройти
Свинцовый ливень смертью злится
Кося ряды, как град пшеницу.

299
Кипит Семеновский ручей,
Людская масса ближе, ближе
Накатывает, кровью лижет
Свой путь до русских рубежей.
Ввалились вместе с мясом ржавым,
Съев пули и картечь в пути,
В Семеновское, стиснув жвала;
И гренадеры не смогли
Спасти деревню - отошли.
Немногим ранее светлейший
Дал Дохтурову, в бое, власть
Над армией второй и меньшей,
Но главной, чтобы не пропасть:
Отбиться, а затем напасть.

300
Уступом на прямой дороге
Редут Раевского стоял,
Как прежде путь оборонял
Держа французов на пороге:
Затором был для вод реки,
Где разбивались в дым усилья,
Где гибли лучшие полки
- Пехоты, конницы. Унынье
И насморк гения душил.
Ход долгожданного сраженья,
В нём вызывал лишь раздраженье;
Он маршалов своих бранил,
Глядя, как пенит кровью брага
На подступах и там, и тут,
Как отбивается редут,
И вновь у цепкого оврага
Нет продвижению и шага.

301
Стремились маршалы приказ
Исполнить в схватке, кто быстрее,
Не замечая, что редели
Их силы. Словно на показ
Ровняли строй, как на параде
Бросая в бой, что есть в руках,
Но их орудия встречали,
Картечь, гранаты – вертопрах,
И злоба с матом на штыках.
Ещё бросок, полки на взлёте,
Но продвиженья снова нет;
Заминка конным и пехоте,
Хоть высший генералитет
Давно победный ждёт обед.

302
Среди горячего тумана
Редут расшибленный стоит
Резервами с боков прикрыт:
Пехотный корпус Остермана,
Раевского сменивший здесь,
Ведет бои на удержанье
Позиции, и сеют смерть
Орудия. Сквозь гул, страданье
Не слышно тысяч лошадей;
Израненных, с людьми лежащих,
Хромающих и так стоящих
Над всадниками прошлых дней.
И в табуны сбиваясь кровно,
Они несутся сквозь огонь,
Не понимающей толпой.
Глядит им воин в след сурово
- Как на детей, лишенных крова.

303
- Скотине… Боже, им за что!
В глазах кольнёт – Куда ж вы, клячи,
Но бог на поле их не прячет,
Свинец им садит в круп тавро.
В просвет четыреста саженей
- Открытый пред редутом стол,
Для массовых передвижений.
К полудню перед ним затор;
Не могут взять во весь опор
Кавалеристы расстоянье:
По трупам лошади несут,
Брыкаются, вдруг наступая
На мягкость тел, истошно ржут,
И плача, мордами трясут.

304
Вокруг кургана - батареи:
Орудий более двухсот,
Сметают всех, кто к ним идёт;
Пехоту с конницей, и реет
Над бруствером российский флаг,
Прожженный и не раз упавший.
К нему опять летит Мюрат,
Кавалерийские кирасы
Сверкают тысячью зеркал,
Дрожит земля под лошадями,
Но залп… и валятся рядами…
На них накатывает вал
Слегка замявшись, кирасиры
Опять пускаются в галоп,
Теперь каре свой залп даёт;
Проламывают пули дыры
И рдеют под броней мундиры.

305
Врубаясь на скаку в каре,
Счастливцы режут палашами,
Но их ответствуют штыками,
Сплочённо все – рука к руке.
И если кто-то дрогнет в схватке,
Другой его не ободрит
- Расстроятся тогда порядки;
В проёмы конница влетит,
И пехотинец будет бит.
Стоят в каре – сплоченно гневны,
И крутит конница круги.
Но вот и град копыт надежды
- Кирасы русские в пути,
Спешат французов разнести.

306
И всадники, как в сено вилы,
Проскакивают первый строй:
Не чуя почвы под собой
Несутся кони, вьются гривы
Сверкают палаши, ища
Каймой живую плоть для мщенья,
Отскакивают скрежеща
От встреченного укрощенья,
Такого ж крепкого клинка…
Но тут же, полувзмах мгновенный, 
Чуть в сторону, и выпад верный,
Привстав упруго в стременах;
Удар с плеча, с возвратом массы
Палаш в защите, и в лицо,
Не тратя сил, лишь ткнуть легко;
И не затронута кираса,
Цел торс, ранение ужасно…

307
Противник корчится валясь,
Он более не интересен…
А, был ведь перед боем весел,
Вздымал усы собой гордясь.
Он рухнул, как мешок с картошкой,
И мир его уже забыл…
Его обидчик бьётся ловко,
Ещё кого-то подловил,
Но сам, затем порублен был.
Но, что до частностей в сраженьях:
Враг опрокинут и спешит
Умчаться от уничтоженья;
И пусть позорно брошен щит,
Но время случай возвратит.

308
Когда б вы ощутили сами:
Как шелестит железный дождь;
И вас ознобила бы дрожь,
Перехватило бы дыханье,
И почвы трепет, словно гул
Подземного раската грома,
Вас также б по сердцу кольнул
- Восторженно, светло, сурово.
И звуком магии завлек,
Как мотылька огонь во мраке;
Весь жар борьбы звенящей драки
- Ударов тысячи клинков.
Приятным щекотаньем тона,
Для слуха, где хрустит искра
Дробленьем тонкого стекла
О твердость каменного пола,
Под гулким куполом собора.

309
Бывает так, что сплетены
Волна с волною вперемешку;
Здесь жизнь хватается за спешку,
В развалинах живой стены.
Когда цепляясь стременами
О стремена в рядах тугих,
Продавливая корпусами
Коней, коней солдат других,
Где локоть разделяет их:
Тогда орудуют руками,
Пальнув в ближайшего врага,
Без сабель - пястью, кулаками
Решают, чья же здесь судьба
Живей, его или твоя,

310
И даже лошади кусают
Наездников, и масть свою.
Годится все в таком бою,
Что смерть и панику прельщают.
Здесь бесполезны палаши,
При скученности - взмах не сделать,
Удар лихой не нанести.
Противник тоже знает дело,
И норовит, всё ж, первым ткнуть,
Куда попало, чем попало,
Лишь бы врагов поменьше стало,
Затем к другому повернуть.
Глаза в глаза, и обжигая
Дыханьем жарким дерзость лиц,
Противники играют блиц
Фигуры смертью поражая:
Иного в схватке не желая.

311
И как случается не раз:
Завязли в поединках личных,
Две конных армии – типично,
Когда бойцы в свой верят час,
И исступленно рубят встречных
Не отступая ни на шаг;
И кажется, что рубка вечна,
И будут выпады атак
До истребленья всех вояк.
Но вот один поводья дёрнул,
А вот попятился второй…
И строй уже замялся… дрогнул;
Противник тут же за спиной
И палаши над головой…

312
В болото будто камень ухнул:
Сумятица, сквозь дребезг крик
Под корень мужество остриг
- Дави! – хитин латунный хрустнул.
Животные без седоков,
Назад и в стороны метнулись
Оставив клейма от подков
На трупах. Всадники рванулись,
Срубили рослого бойца;
Продвинулись, преобразились,
Друзья за ними устремились
Как за сигналом трубача.
И сил как будто сразу вдвое…
Врубился вязко в чурку клин,
И давит, он неумолим
Звуча настырней в «медном» хоре;
Расходится волна прибоя

313
Во все концы по берегам,
Одних энергией волнуя,
Других как гром парализуя;
И вот откат по всем фронтам.
Упорство очагами бьётся,
Но тает, словно островки
В большой воде. Теченье льётся
Сметая отмели с пути,
И невозможно превзойти
Теперь бурлящую лавину.
С доски, как будто бы рукой
Смахнули пешки, опрокинут
Последний самый стойкий строй;
И масса всадников стеной

314
Летит обратно, плечи сдвинув
С одною думой о каре:
Как псы в дожде о конуре…
За ними русские разинув
Оскалом жажды крови рот,
Рубя, доставшихся в погоне,
Европой признанных господ:
От сердца, в пламенном восторге
Потешить руку от плеча.
За разорённые селенья,
За униженье отступленья
- Вогнать в хребет металл меча.
Так конница, ни разу в поле,
Досады грешной не нашла,
И без погони не ушла,
Превосходя французов споре
- Гнала их словно волны в море.

315
Так прецедент внезапно свел
На поле два полка уланов:
Один французский – польских панов,
Другой российский польский полк.
Полки построились к атаке,
Но прежде, каждый выяснял
Кто прав: по-польски четверть часа
Бранились на чём свет стоял,
Но доводам, никто не внял.
Когда ж иссякли оскорбленья,
И гнев слова перехватил;
Они сошлись в горячке мщенья,
За то, что тот предатель был,
И соплеменников губил.

316
И даже битва отшатнулась,
Притих в округе пыл борьбы,
Застыли пешие ряды:
Как будто солнце вспять вернулось.
Французы, русские глядят
С непостижимым изумленьем
Как колет поляка поляк
С чудовищным ожесточеньем,
Как гордость нации и честь,
Отвага, кровь перемешались,
Как доблесть с яростью метались
Снося друг другу совесть с плеч.
Такого противостоянья,
Среди поляков никогда,
Не будет больше на полях
За идеалы пониманья:
С кем коротать свои страданья.

Французская сторона

317
Кровавый полдень шаг ступил,
В огне и смерти – величавый:
Рокочут залпы, дым курчавый 
На битву сумрак напустил.
Разбит, и трупами завален
Редут; лежит на высоте
Медведь, он жив, лишь, тяжко ранен
- Готовый смерть купить себе,
По самой дорогой цене.
Вот долгожданное решенье:
Наполеон приказ дает
(Подмечено им истощенье)
- Всю гвардию в огонь! Вперёд!
И барабан атаку бьёт.

318
Пошли: сгущаются колонны;
Решительный - последний час,
Расправа случится сейчас,
Гвардейцы уступать - не склонны.
Шагает твердо аргумент:
Красавцы – выправка и стройность,
Но в этот чувственный момент
Когда, уж, видится покорность
И влажность сушится руки;
Противник не снесёт удара,
Стрельнет, как гной из вскрытой раны…
Ему доносят – Казаки!
Наполеон, тотчас, не верит,
Когда победа на пути,
- Какие к черту казаки!
Доклад немедленно проверить,
И панику тотчас умерить.


319
Но знает он, сжав кулаки,
Как донесения серьёзны:
Как любят казаки обозы,
С налета в щепки разнести,
Какой наводят страх нелепый
- Звериной хваткою степи;
Как грязные страшны наветы,
Как миф, опасен может быть,
Как волю может, в миг, убить.
Гвардейцам приступ отменяет,
Груши и силы Богарне,
К угрозе новой направляет
И лично едет на коне,
Понять дела, в той стороне.

320
В момент атаки в центр Кутузов
Узнав, что фланг французский слаб
Направил конницы отряд,
Чтоб трепануть слегка французов.
В обход противника – правей,
К селу Беззубово стремленье
С надеждой, что внезапный рейд
Ослабит временно давленье
На изувеченный курган.
А может быть, чем чёрт не шутит,
Уваров с Платовым отлупит
Врага, и импульс будет дан
Зажатому в дымах маневру,
Когда вся битва, лишь ущерб,
Где рдеет истребленья герб
Глотая алчущую меру,
Где нет расчета на победу.

321
Внезапный рейд успех принёс
Одним, своим, лишь проявленьем,
Как будто божьим повеленьем
Назначен был, схватить за нос,
Не так, чтоб сильно, но тревожно,
И страхом омрачить мозги,
Уверив в том, что было ложно:
Что силы русских велики,
И тыл разносят казаки.
Летят известия – как ветер
По ходу обрастая мхом
Ужасных представлений в свете
Последних гадостей…, причем
Растет лавиной этот ком.

322
А было так. Разъезд казачий
В разведке с севера кружил,
Подметив слабость – доложил:
Прикрытья нет, обоз без сдачи
Возможно взять, пока забыт
И тыл, для фланговой атаки
Заманчивый имеет вид.
Светлейший знал, что забияки
Готовы ринуться сейчас,
Но чувствуя, что ход сраженья
Струну подтянет напряженья
Решенье отложи на час.
Когда ж французы грозной силой
Терзали пламенем редут
Он дал приказ; присвистнул кнут
И топотней нетерпеливой
Помчалась конница долиной.

323
Колочу бродом перейдя,
На два отряда разделилась,
И к бою спешно устремилась,
Разлад французам принеся.
Уваров двинул к переправе,
Где возвышалося село
Беззубово, и в быстрой сваре
Пехотный полк, и Орнано
- С бригадой конницы его
Был выдавлен за реку Война.
Но переправа не далась
Французы выстроились стройно;
Кавалеристов не боясь,
Стреляли порохом давясь.

324
Кавалерийские набеги
К прорыву, всё ж, не привели:
Рубеж французы берегли
- Остервенело вгрызшись в берег.
Но Платов речку перейдя,
С наскока вынудил пехоту
Отдать позицию и часть
Обозов на свою охоту.
И порубили казачки
Немало вялых конвоиров,
Привыкших ткань своих мундиров,
Не пачкать в собственной крови.
Но без поддержки сил пехоты,
Здесь также: лишь придя в себя
Французы выстроились в ряд
И встречный залпов резкий грохот
Предупредил напрасность хлопот…

325
Наполеон смотрел с утра,
На группировку войск Барклая,
Подвоха в битве ожидая
От хитроумного врага.
И вот когда примчались с криком
- Нас атакуют казаки
- Он осознал опасность риска;
Вводить в сражение полки.
Когда, и сабли и штыки
В тылу к обозам подступают;
Где брешь пробьют наверняка,
И охранение раздавят,
В тот час, когда уже ясна,
Чья побеждает сторона.

326
Не сомневаясь, что противник
Нанёс задуманный удар;
Его обдал горячий пар,
Внезапным видом перспективы…
Но духа он не потерял,
И озадаченный финалом
Он сам картину разбирал
Не доверяясь генералам.
Давленье вовсе на курган
Отставил, даже пушки ждали:
Пока сомнения терзали,
Приказ к атаке не давал.
Но выявив, что блеф открыт им, 
Что силы казаков малы,
И нет причины для беды,
Вернулся к месту ложи быстро
И двинул армию на приступ.

327
Атаки шквал предвосхитил
Обстрелом изо всех, орудий,
И после огненных прелюдий,
С трёх направлений устремил
Войска на русских вдохновенно…
И пал редут, в конце концов,
К ногам настойчивости гневной,
Иссякший жизнями бойцов
Дивизии, где Лихачёв
Командовал; когда ж он понял,
Что он последний из солдат,
Рванулся как волна прибоя
На поднимавшийся отряд,
Желая смерти взять заряд,

328
Испить, как и его ребята:
Кто показал, как умирать,
Как надо до конца стоять…
Кто с неба смотрит в душу свято,
И не предаст, уж, не солжёт.
За всё отечество, за веру,
За тех, кто после в мир придёт,
Он ринулся; не для примера,
А по велению души,
По зову чести офицера,
Когда порыв и жизни мера
Духовностью обнажены.
И восхищенные отвагой
Враги не тронули его…
Наполеон без лишних слов
Вернул ему за храбрость шпагу,
Но Лихачёв не взял награду.

329
Сказав: мой государь, вручал
Клинок мне этот, как доверье,
Что я исполню долг в сраженье,
Хотя б сам бог мне запрещал.
Лишь он вернуть мне может шпагу
А с нею также честь саму,
Простить, что жив - невольно право,
Что я при вас, живой сижу;
И счастья в том не нахожу.
Наполеон кивнул не глянув,
И из палатки вышел в строй,
Направился к редуту прямо,
Чтоб вдохновить войска собой,
И бросить их последний бой.

330
Однако разочарованье:
Взглянув на фронт, определил
- Сегодня он не победил;
Не возымеет притязанье
Законченный сраженьем вид:
Противник отдал все редуты,
Но ощетинившись стоит,
И ждёт решающей минуты
На новой линии, в версте,
Неколебимо, непреклонно
Готовый дать отпор колоннам
- Его взлелеянной мечте.
Мой Сир?! Наполеон не слышит.
Мой Сир!? Качает головой.
Сегодня гвардии отбой,
Орудия пусть смертью дышат;
И всё же он, у норки мыши,

331
Как кот, что выпад упустил.
В те два часа отсрочки в бое,
Пока он разбирался в поле
Его Кутузов обхитрил;
Сумел закрыть разрывы линий,
К местам резервы подтянул;
Без титанических усилий,
Штыки к орудиям примкнул…
И император не рискнул
Связать успех с заветной картой
- Гвардейцев в бой употребить,
И ювелирною огранкой
Рубин победы огранить,
И тем себя не удивить.

332
Прорыв на юге вжался клином;
В Семеновском француз опять,
Затем его вернули вспять
Под натиском неистребимым.
Еще клубился раж борьбы,
И конница в ряды врубалась
Хватая маятник судьбы,
Но битва, как-то расползалась…
Хотя удары также злы,
Нацелены, сильны, кровавы;
Крупицы ощущенья славы
Близки, и всё ж отстранены
Какой-то сутью заповедной,
Засевшей в знании войны:
Что рубежи поделены;
Не даст она гульбы победной,
Но расставание с надеждой

333
Страшнее смерти в этот миг,
И проба сил, ещё, быть может,
Вернейший шанс судьбе предложит
И будет в час противник бит.
Ведь чудеса былых сражений
Находят вековую связь,
Когда на грани поражений
Король спасался, или князь
За край соломинки держась.
Наполеон об этом помнил,
И не хотел давать врагу
Надежду, в том, что не исполнил
От прихоти, по куражу,
Сказав себе – Потом возьму.

334
И, он не будет полагаться,
На завтрашний победный день,
Стена противника – плетень
И он обязан пробиваться…
Но здравый смысл пленяет гнев,
И славы блеск сомненье точит;
Еще один стальной набег
И он успеет - не отсрочит…
Надломлен должен быть сейчас
Противник, и тогда лишь сила
Всей гвардии непобедимой,
В решающий последний час
Обрушится, как было раньше;
Но лишь тогда, когда полки
Прорубят зев; затем штыки
Гвардейцев ступят в поле дальше
- Но лишь тогда, ни часом раньше.

335
К полудню ярость не взяла
Над стойкостью свое главенство,
Не возымело совершенство
Былых побед при сих делах;
Но каждый вздох огня, движенья,
Внести мог дерзкий перелом
В исход великого сраженья,
(Как назовут его потом)
Где блеск был отражен щитом,
Где гнев дрожал телами армий,
Метался в жизнях, изнывал,
Горячкой реял над холмами,
К атакам смелым призывал…
В безумном танце гарцевал.

Русская сторона

336
Сгустились тучи над курганом,
Прожженный воздух густотой
Разряд готов был дать в пробой,
Безжалостным прямым ударом.
И только мужество солдат
Отодвигало срок фиаско;
Сраженья слог витиеват,
И не разнится лишь окраска…
Кутузов кожей ощущал,
Что вот он – миг, он на подходе,
И спусковой крючок на взводе…
Вот уж на полке затрещал
Запальный порох, ядра взвились,
Взметнулась комьями земля,
И кучи трупов, словно тля
На веточках зашевелились,
Чугун вбирая - молча бились.

337
Струна натянута… звенит,
Уже хребтом готова треснуть,
И огласить затем окрестность
Разноголосицей молитв:
Приветствий, бравых восхищений
Всех европейских языков
Познавших меньший ад сражений,
Других батальных гнойников;
Прорвавших всё же строй оков
Защиты жизненных пределов…
Но жар внезапно охладел,
Пальба утихла, дым несмело
Тянулся ввысь, слегка редел…
Барклай де Толли вдаль глядел,

338
Как памятник – невозмутимо.
Солдат он видом поражал,
Когда приказы отдавал
Под свистом пуль, летящих мимо
Без изменения в лице,
В движеньях, и в окраске тона,
Как будто бой брал на прицел:
Сосредоточенно, спокойно.
И говорили даже так
- Коль душит страх, глянь на Барклая
И страх умрет, на лёд взирая,
Истлеет солью на губах.
Пять лошадей под ним убито;
Он невредим, опять в седле,
С огнем своим наедине
Для всех калибров он открытый,
Как солнце в тягости зенита.

339
Нерусский русский генерал
Всей светской чернью презираем,
Талантом, попранным, снедаем
Судьбу и смерть в бою искал.
Пред обществом и государем,
Он был унижен клеветой,
Осмеян; армия роптала,
Взывая дать сатрапу бой,
Не отступать, а встать стеной.
Он не озлился в раж сраженья,
Был послушник доктрины той
- Тяжелой скорби отступленья,
Не видя доблести иной,
Как быть униженным страной.

340
Так проявляется мужчина:
Геройство ратное, когда
Вас презирают господа,
Служивые любого чина,
И в след под общий гам плюют…
Где каждый взял уж миг победный,
И даже робкий лизоблюд
Пренебреженье кажет первый.
И, что Барклаю визг свинца,
Стенанье ядер, когти смерти,
Когда в душе сплясали черти:
Он ровен пылкостью лица,
Как прежде, дерзостно спокоен,
А ровный баритон его,
Внушает более того…
И тот, кто рядом, уж неволен,
Он может грезить только боем,

341
Не думая спасти себя,
Гоня из сердца тени робость,
Смотря, как восседает гордость
Под шквалом смертного огня.
К полудню пушки задыхались,
А версты линий фронтовых
В клубах ворочаясь, бросались
Рядами трупов полковых,
И мчались в смерть на почтовых…
Зашлась падучей пенной битва,
И истекло, уж, семь часов,
Приблизилась как к шее бритва
Развязка, гул ее шагов
Стучал под орудийный зов.

342
Невероятно напряженье…
Но, будто схлынула волна
Вначале чуть… потом она,
Уняло вовсе раздраженье,
И воды мерно отошли,
Как будто бы обмякли руки,
Опоры грешной не нашли,
Безвольно, словно бы от скуки.
Большой редут оставлен был,
Как зверь, затравленный в берлоге,
В непониманье и тревоге
О высшем проявленье сил.
Сошли таинственно мгновенья
И вскоре ясность обрела
Свои законные права,
И осторожность изумленья
Сменилось жаждой подкрепленья.

343
Атака конницы в тылу,
В то время, когда узел сжался,
Когда на слове лишь держался
Большой истерзанный редут.
Кутузов волю дал сомненьям,
Но вышло лучше, чем могло
И он резерв без промедленья
Стал двигать к центру, и село
Оставил, чудо повлекло
Его к позиции: проверить,
И убедиться в чём подвох.
Чего бояться, во что верить
Определить сейчас не мог,
Но знал, что случай здесь помог.

344
Опять, как будто дланью свыше,
Иль провиденье, или бог,
Направил действие в пролог,
Какой писатель уже пишет
Отдав любовь той стороне,
С которой мило сердце бьется,
Где род и отчество земле
Душою жизни отдается:
Печалью, мужеством, добром…
Кутузов молча окрестился,
И взор его вдруг озарился
Отцовским скорбным торжеством.
Навряд ли он, ведя сраженье
Рассчитывал, что конный рейд
Одной лишь доблестью своей,
Способен разрешить сомненье,
И дать желанью продвиженье.

345
О! нет, светлейший твердо знал,
Что сил не хватит для разгрома
Тылов, но всё же перелома
Он в поле битвы полагал.
И также знал, что без пехоты,
Внезапность только бы смогла
Обескуражить видом роты,
На время потеснить врага…
Затем каре, штыки, пальба.
Маневр удачен с казаками,
Молва страшней их славных дел.
И враг своими же руками,
Небрежно сдул огня предел,
И опрометчиво сробел.

346
Кутузов третий раз в сраженье
Сумел подправить слева фронт
Стянув резервы, к схватке он
Упрочил армий положенье…
И был готов опять стоять,
Неколебимо сверх надрыва
Огнем и мужеством встречать
Атаки. В доблесть командиров,
Солдат и весь военный род
Умом он верил и душою,
И предначертанный судьбою
В войне тяжелый поворот.
Как генерал, как русский барин,
Как императора холоп,
Представить он в себе не мог,
Чтобы теперь, за так отдали
Петра Великого скрижали.

347
Безделица на сто минут,
И вот опять покрыто поле
Шеренгами, и грозно кони
Тяжелых латников несут.
Как острова каре всплывают
- Лейб-гвардия сплотясь стоит.
Французы рьяно наступают:
Волнами конница штормит,
Но лишь покусывает щит.
Опять упорство отраженья
Кирас Дуки, Бороздина,
И корпус Сиверса в сраженье;
Разбившись схлынула волна
- Атака вновь осаждена.

348
Ещё сраженье сотрясалось;
Но как чахоточный больной
Давилось - приступ был иной:
Уж утихал, дыханье сжалось.
Больной в горячке засыпал,
Подкашливая гарью хрипа,
Бранясь встревожено вздыхал,
Эпизодично и со скрипом.
Ещё удар, отпор, бросок;
Дерзает конница Мюрата,
Даву и Ней в лучах заката
Последний давят боя сок…
И очевидна бесполезность
- На поле душный паритет;
Других идей, похоже, нет,
К шести часам одна любезность:
Орудий громовая дерзость.

349
Омытый кровью, наступил
Несчастный вечер битвы грозной;
На две версты - дар не серьезный,
Врага противник подпустил
К стенам таинственной столицы,
И встал, враждебностью храним,
Из плоти тел - живой десницей,
И так стоял неколебим;
Что черт не справился бы с ним.
И вот ночная мгла сомкнулась
Последний выстрел прозвучал
На небе звёздочка проснулась
- Час до полуночи настал;
Туман на поле наползал.

350
На бивуак французы встали
На прежнем месте, отойдя;
Ночлег у трупов не прося.
И засыпая проклинали:
Упорство дикого врага,
Дороги и поля России,
И чудо, что дала судьба
Живым остаться, в прежней силе
- Ни взятым пулей, ни штыком;
А поле в темени усталой
Дышало прахом, горькой славой
И болью ран, и жутким сном.
Так завершился день сраженья
Кровавейший из бывших битв
Где нападавший не достиг
Решающего продвиженья:
Противных войск уничтоженья.

351
Две армии в небесной тьме
Как змеи в норы отползали,
На завтра снова боя ждали;
Конца, иль почести себе.
И знали все, судьбы решенье
Рассвет и день определит,
И тот, кто выдержит давленье
На волос смерть опередит
- Тот в кровном споре победит.
Наполеон был днем расстроен,
Промашки битвы вспоминал,
Был мрачен, вместе с тем спокоен,
Унынье генералов гнал,
И видом к чести призывал.

352
Кутузов как курок на взводе:
Он зажимает кулаки,
Грозится пальцем в ход ноги,
А свита следом тихо бродит,
Многозначительно молча,
Кривя усы, вздымая брови,
И сторонясь его плеча
(Ловя его на честном слове).
Охотно делает кивок,
На лоб задумчивость пускает
И чутко мысль воспринимает,
Лишь взгляд светлейшего кольнет.
- Вот так, свершилось, с божьей волей…
Он торжествующе глядит
- Француз на правом фланге бит,
На левом фланге остановлен,
И будет завтра опозорен.

353
- Намерен я атаковать
С рассветом, и пре непременно,
Разбить французов совершенно
И вспять кампанию погнать.
Но в полночь сведенья прислали
О численности войсковой;
Безвольно руки князя пали,
Он понял, невозможен бой:
Потери войск тому виной.
Приказ был отдан к отступленью:
К Можайску, далее к Москве;
Путем подобным преступленью
Ещё тому недели две,
Теперь приемлемым вполне.

354
Солдаты искренне дерзили,
И не хотели отступать,
Предпочитая умирать,
Но не сдавать… за что рубились.
Желая мстить, им, за приход
За мертвых, здесь сейчас лежавших
И за народ, и за господ
- По долгу жизнь свою отдавших.
Их командиры день кляня,
В душе себя казнили сами:
Приказ к отходу исполняли,
Солдат за дерзость не броня.
Смерив военный дух - зовущий,
В три ночи армия снялась,
Отходом, быстрым занялась
Имея опыт предыдущий;
Забрала бой с собой грядущий.

Глава 2. Поле битвы.

355
Всю ночь огонь кострищ мерцал,
Вдали на бивуаках русских;
Обман исполнился искусно,
Лишь в десять гений осознал,
Что русские бежали с поля,
Поверив року своему.
Свершилась всё же его воля:
Не так, как виделось ему,
Но путь открыт был на Москву.
Он молча объезжал сраженье,
И вновь испытывал себя, 
Мрачнея, но не вдохновеньем:
А, страшным видом дел огня,
Вдыхая горьким смрадом дня.

356
Валялись трупы вперемешку
С буграми павших лошадей;
Из тлена, вдруг, глаза людей
Взирали злобною усмешкой
На проезжающий кортеж;
Одни в молчанье ждали смерти,
Задув души своей мятеж,
В земной нелепой круговерти,
Другие ж, кто из молодых,
Из рекрутов - хрипя стенали,
Живых и мертвых умоляли
Пресечь сейчас страданье их.
Всё поле вяло шевелилось:
То тут, то там из-под земли
Вдруг продирались и ползли,
В ком сердце не остановилось,
Кому и жизнь быть может снилась.

357
Безмолвно следовал кортеж
По вздыбленной земле и крови,
И перед ними было поле
Не оправдавшихся надежд.
На лицах скорбь у генералов;
Потери поразили всех
Упорство варваров забрало
Давно взлелеянный успех.
И жаловаться, вроде грех:
Противник сдал рубеж сраженья,
Резервов биться не найдя,
Признал своё же пораженье
И спешно, ночью, отойдя
Решал одно – спасти себя.

358
И в этом скрыты злоключенья:
Опять Смоленск, и Витебск здесь,
Не трудно партию прочесть,
Где генерального сраженья
Победу (что закреплена
всем действием, и полем брани)
Спасёт лишь близкая Москва,
Когда французы в сердце ранят:
Всей армией войдя туда;
В пределы северной святыни,
Где служат мессы без латыни,
На русский слог переводя
Ученья Византии павшей,
Где корни держат этот род,
Где угнетается народ;
Живущий голодом и пашней,
Иной планиды не желавший.

359
- В чем тут причина - думал он,
И, что же есть сама Россия,
И от чего её стихия,
Несёт страну в пучину волн,
В иное мира представленье,
В нелепый, варварский уклад
- Варяжских воинов наследье,
Где всякий согбенный батрак,
Считает, что Россия – клад:
Её святою называет,
И каясь, и греша опять,
Ожесточённо защищает,
Душою с прошлым лишь мирясь;
Не слишком Господа боясь.

360
Конь неожиданно запнулся,
А также мысли ручеек,
Наполеон вздохнуть лишь смог
Круг мыслей к варварству вернулся:
Опять он в русской западне,
Где образы, туман, виденья,
И нет концепции в войне;
Привычных действий упрежденья,
Понятных только лишь ему;
Нюансов будущих сражений
Ещё до крови, цепь суждений,
Определяющих судьбу;
Противников уже разбитых,
Знамен, захваченных в бою,
И пленных в горестном строю,
Бредущих вяло и сердито…
Кому и пуля не отлита.

361
Внезапно на пути коней,
Предстала группа изможденных,
Изодранных и побежденных,
В кровавом рубище людей.
Они сидели полукругом,
Не мыслили предпринимать
Безумств, смотрели без испуга,
Навстречу не желали встать,
И честь, как водится, отдать.
Но встал один, почти, что мальчик
Поморщился, вперёд ступил,
Он был как перед рысью зайчик…
- Начальный офицерский чин
-Наполеон тотчас решил.

362
Юнец отвел за спину шпагу,
Подался дальше и застыл;
Солдат как будто бы прикрыл,
Чем вызвал ропот свиты сразу.
Наполеон рукой махнул,
И возгласы тотчас замялись,
Продвинулся один к нему,
А остальные подчинялись:
Поддергивая удила,
Держа коней под напряженьем,
Чтоб с места бросится к спасенью
Лишь только б искорка была
Случайного у них движенья,
Иль возгласа, да, и всего,
Что поводом предстать могло
Для быстрого уничтоженья,
Просчета бывшего сраженья.

363
Наполеон в пяти шагах
Остановился, сверху глянул…
Юнец в смущении отпрянул;
Дрожь пробежала на устах,
Но он сдержал свое волненье.
Фигуру в сером, на коне,
Осматривал как откровенье,
Сошедшее с небес к земле,
Забыв, что враг сидит в седле.
Его саднило истощенье
Но в затуманенных глазах
Слезилась боль и восхищенье,
Румянец вспыхнул на щеках,
Он оглянулся, сделав знак.

364
Солдаты пристально смотрели,
Не смея робость показать,
И императора узнать,
Не шевелясь, меж тем, сидели.
Юнец вздохнул, решив сказать…
Наполеон одернул сразу,
Не дав ему себя загнать
- Произнеся дурную фразу.
Поводья вздев, продолжил путь,
Оставив мальчика в смятенье,
В счастливом воодушевленье,
Что нечем совесть упрекнуть;
Что говорил с Наполеоном,
Ни слова, ни произнеся,
Оставил с гордостью себя,
Не оскорбив главы поклоном,
И чести недостойным словом.

365
Годков, быть может, через пять,
Он станет лучшим офицером,
И будет в армии примером;
Ту встречу будет вспоминать.
Рассказывать друзьям небрежно
Иль домочадцам, как он встал
Пред императором мятежно,
Как дух в нем выхода искал…
Как император ускакал.
Предался он лишь на мгновенье
Воображенью, и слова
Не обработал рассужденьем
- Никчемный вздор - его звала
Первопрестольная Москва.

366
Мой сир!, мы русских так оставим?
- Спросил из-за спины Бертье
- Они враги, теперь, в войне,
И дрались, в лютой злобе с нами.
- С победой, в поле нет врагов,
Они сейчас всего лишь люди,
У них пред нами нет долгов,
И мы для них теперь не судьи.
- Зло произнес Наполеон,
Смотря как стайки мародеров
Обшаривали мертвых скоро:
И русских, и своих вдогон.
Врагов тихонько – добивали
Своих старались обходить,
Чтоб промыслу не навредить;
Наткнувшись…, тело поправляли,
И так, в покое оставляли.

367
И вот виднеется редут
- Загвоздка главная к победе.
К кургану группа скучно едет,
Но кони так и не пройдут
К люнету бывшей батареи.
Теперь ни ядра, ни штыки,
Ни пуль свинцовые метели,
А горы трупов, и куски
Фрагментов скорбных на пути:
Разорванной сраженьем плоти,
Обороняют высоту…
А поле страшное напротив -
Французской конницы маршрут:
 Могилой, вскоре назовут.

368
Наполеон искал в разрухе
Иллюзию победных лет,
Дивясь, что тысяч пленных нет;
Смотрел на поле в мрачной скуке;
А голос у виска твердил,
Пока, что зыбко, отдалённо:
Что он без толка победил,
Хотя вполне определённо…
Меж тем, воинственный Мюрат
События опережая
Как волка гонит гончих стая
Теснил к Можайску арьергард,
И русские под стены встали,
Прикрыв Калугу и Москву,
И дали жаркий бой врагу,
Лишь, день спустя его отдали,
И отошли по следу армий.

Глава 3. Отступление к Москве.
               Анализ сражения.
369
К Можайску светлость отходил
Оставив ночью поле брани,
Мюрата вылазки тираня
К войскам не подпуская в тыл.
Потери сил невосполнимы
Для продолжения войны:
Остатки, стали б уязвимы,
Тактически обречены,
Разгромлены и сметены.
К рассвету армия в дороге,
В порядке: нет надлома в ней
 - Усталость разве, лица строги
Утраты горячат людей,
И дух борьбы ещё сильней.

370
О, да солдаты отступают,
Но отступая, не бегут,
И в мыслях новой схватки ждут,
И командиров призывают:
Дать им потешить меткий глаз,
Размять плече, схватиться грозно…
Хотя бы, и в последний раз,
Да покуражиться серьёзно;
Прося отечество принять,
Всю жизнь, как дар себе и вере,
Исполнив долг свой в полной мере;
Всю Русь святую с тем объять.
И кто был здесь, когда горели
Земля, и воздух, и тела,
Сказать; что сломаны крыла,
Что зря допущены потери:
Нет, не смогли бы, не посмели,

371
Сказать прилюдно, что всё зря,
И даже, если б захотели;
В обиде, горести, иль гневе
- Их образумила б земля.
И заикнуться б не посмели;
Не в праве те, о том судить,
Кто не был там: где ядра рдели,
Где смерть была лишь впереди,
И не хотели дальше жить,
Солдат убитых командиры,
Где гнев народа источал,
В единстве высшие порывы,
Где дух – начало из начал,
Всецело души поглощал.

372
Когда ж к отходу приступили
Рапорт Кутузов отписал,
Где Александра уверял,
Что шаг земли не уступили:
Что вновь предвидится борьба,
Когда представится возможность;
В том уповает на войска,
И бога, но потерь серьёзность
Теперь, военный шанс не даст.
Когда ж поймет он, что готова,
Непобедимая основа,
Тогда и силу преподаст,
Всевышнего, с тем призывает,
Седой клянется головой:
Что лучше смерть, чем путь иной.
Он Бенексона отряжает
Найти, где место позволяет,

373
С прицелом на победу встать,
Усилив армию рельефом
И ополчением при этом
- Отраду сердца отстоять.
Спустя пять дней, со дня сраженья,
В предместьях запада Москвы
Светлейший дал распоряженье
Взводить редуты, флеши, рвы
С тем укрепиться для борьбы.
Позиции во фронт слагались:
С высот урочища Фили,
Чрез речку Карповка бросались,
На Воробьевы горы шли;
Часы отсрочек - истекли.

374
Кровавой битвы небылицы,
У населенья на устах,
Москва клокочет впопыхах,
Беспомощность и страх на лицах:
И, двести тысяч человек
Исход в неделю совершили:
За двести лет такой побег,
В Москве впервые учинили.
Главу Москвы Ростопчина
Кутузов уверял в посланьях,
Что все употребит старанья
- Столица будет спасена.
Но Ростопчин едва ли верил;
Народ в бега не побуждал,
И вместе с тем не утверждал,
Что наглухо закрыты двери,
И город может спать в постели.

375
И вот агрессора поток;
Сумбурность месяцев сражений,
Надежд, и войсковых движений
Готов компании итог
Представить всем на обозренье,
До города мечты дойти;
С тем преподав нравоученье,
И оппонента пристыдить:
Москву, как сердце захватить.
Ещё последней битвы грохот
Стучит чугунно в головах,
Ещё несется эхом хохот
- Злой орудийный вертопрах…
Но остывает, всё же, прах.

376
В бреду предсмертных озарений,
Вдруг возвращается солдат,
Глядит вокруг, и всё не так…
Он смотрит вдаль своих мучений.
Немой вопрос бескровных губ
Стирают пальцы санитара:
На лоб ложатся, веки жмут;
Прочнее стали покрывала.
- Не может быть - кричит нутро
- Я здесь ещё, откройте ставни
- Не слышат, и относят к дальней
Стене, где куча мертвецов.
Однако же вопрос не праздный
- Так кто ж, кого здесь убедил,
Кто ход войны определил;
Кто шаг отмерит свой парадный,
И усладится славой жадной.

377
Ответ для публики простой:
Кто первым бросил поле сечи,
По правилам венной речи,
Побитой будет стороной
Кровавого для всех раздора,
Со всем, что после предстоит,
Без политеса разговора:
Венец свой сбросить надлежит
И ждать, что враг определит.
Но, что врагу, так ясно видно
На трезвый взгляд и по уму,
В стране царя не очевидно;
И победитель наяву
Во славе шествует во мглу.

378
Свершилось жуткое сраженье,
Никто не думал уступать,
И бог лишь мог предугадать,
Его исход, но ощущенье:
Позиции, расклада сил,
Стратегии – предполагало,
Что будет так, кто как сносил
В себе военное начало.
Кутузов и Наполеон,
В зажатой битве, без маневра,
Когда огню, лишь дух и вера
Могли живой создать заслон,
Изящества не проявили:
Самоуверен был один,
Второй почтение хранил;
Все предавались грубой силе,
В крови дивизии топили.

379
Оценки воинских потерь
Разнятся почитай два века;
Не вскрыта с лакмусом аптека:
Тот спор ведется и теперь.
Но в среднем их возможно взвесить:
У русских тысяч сорок пять
Убитых с ранеными вместе,
А у французов тридцать пять.
Но, вот, что хочется сказать,
И выразить недоуменье,
В подсчетах пораженных душ,
Предположив, что наступленье
Приносит смерти больший куш,
И ум здесь, кажется, не дюж.

380
Однако, я немногим выше,
Сказал, что будет тот исход,
Какой здесь полководец ждёт,
Какой в нем голос битвы слышен,
Чем он рискнет в кровавый час;
Когда резервы в бой направит,
И что оставит про запас,
С какою целью, то, оставит…
Наполеон шел напролом.
Кутузов лишь оборонялся,
Кляня, что бой ему достался:
Неподготовленный притом.
Остановить врага прельщало,
Но вера скромною была,
Уверенностью не брала:
Защита гибель упреждала
Двух армий, разом, от удара.

381
На направленье главных дел,
Предвиденных позиционно,
Багратион встал непреклонно,
Лишь с третью сил, как князь хотел.
Кутузов был готов к отходу;
Не мог он веско полагать,
Что бой дав публике в угоду;
Способен здесь же устоять,
И армию не потерять.
Но пламень будущих свершений
Нарушил заключенья всех:
Не сдюжил европейский гений
Растрескать, как гнилой орех
Багратиона – взять успех;

382
Завяз в раскатах хоровода.
Наполеон бросал войска,
Но выходила, лишь, тоска
- Стояли русские сурово,
Под подавляющим огнём,
Своим упорно отвечали,
Спасения искали в нём,
И недостаток ощущали
- Слабей был орудийный звон:
Не обрывал французам жвала,
И рукопашная забава,
Сраженью задавала тон.
Причина в том, что треть орудий,
Так и не выдали огня:
Стояли до исхода дня,
В заслоне, ожидая судей;
Когда враг фронт отдать принудит.

383
Прорывов светлость ожидал:
Но фронт вторая не сдавала,
Держалась, и не отступала
Кутузов силы отряжал;
Резервы порцией давая,
Как соль хозяйка сыплет в суп:
Всё в меру не пересыпая,
Чтоб голым не остаться вдруг,
Когда появится супруг.
И двести пушек краха ждали,
Ряды чужие не разя.
Вот и зацепка, что искали,
Сказать последняя нельзя…
Здесь бог Кутузову судья.

384
На сто стреляющих орудий
Был у французов перевес;
Здесь аргумент имеет вес,
Когда живые бьются люди
С металлом, губящим тела.
А, по учету расписанья
Полсотни пушек сверх брала
Другая сторона свиданья.
Потери русских быть могли,
Наглядно меньше, у французов
Изрядно больше, но Кутузов,
Тем пушкам, не сказал пали.
Кровавость битвы поражает:
В минуту сотня человек,
Кончает смертью бренный век,
Навек из боя выпадает,
Иль в ранах участь ожидает.

385
Стратегия сторон на дне:
Кутузов в поле не разгромлен,
Наполеон не остановлен,
Кампания идёт к Москве.
И акт предвидится повторный:
Но выхода иного нет.
Кто будет более проворный,
Тот, и откупит свой билет;
За счёт противника банкет,
И привилегии получит,
Возьмёт и славу, и дары;
Так школа европейцев учит,
Такие правила игры
У переросшей детворы.

386
И всё же странности сраженья,
Отметить хочется сейчас,
Быть может в неурочный час,
Представить логику сужденья:
Вторая армия была,
Кутузовым сдана в закланье,
И тактикой, обречена
На смерть, но прежде указанье
Достойно миссию свершить:
Возможно, больше уничтожить
Противников, и с тем умножить
Для русских шанс ещё пожить.
Светлейший знал Багратиона:
Не выносил тот отступать,
Мечтал лишь биться, нападать,
И предпочёл бы смерть поклону,
Что и желалось здесь патрону.

387
Барклай искусен был в бою,
Ещё искусней в отступленье.
Его талант мог стать спасеньем,
Когда бы враг пробил броню.
Барклай не только мог атаку
Без залихватства отразить,
А при несчастье, и всю ставку
С холоднокровием спасти,
И в четком строе отступить.
А по сему, держал Барклая
Кутузов близко от себя,
Ответа точного не зная,
С особой миссией, не зря;
Точь-в-точь флакон нашатыря.

388
Поэтому он по крупицам
Резервы ставки выделял,
Дивясь, что фронт ещё стоял.
Не мог светлейший соблазнится
Огонь направить батарей
На фронт тактически опасный
Всей артиллерии своей;
И ожидал равязки страстно.
Но от чего ж решал так он,
Что двигало его сомненье…
Всё дело в том, что в штабе мненье
Имелось, что Наполеон
Сто пятьдесят имеет тысяч,
А русские, чуть больше ста.
В таких пропорциях уста,
Зажав в углах надежду мыши,
Не смели предаваться дичи.

389
Вся армия мечтала встать,
И дать отпор, в бою, кровавый,
И каждый русский знал, что правый
На подвиг здесь претендовать.
А также, четко понимали
- Сильнейшая пред ними рать,
Иллюзий счастья не питали:
Сраженье предстояло дать,
Тому, кто знал, как побеждать.
При всём трагизме положенья,
Интриги проросли травой:
Никто не жаждал пораженья,
Но в ставке принято, порой
Оскалить зубы за спиной.

390
Дамоклов меч висит как прежде:
И Фридланд, и Аустерлиц,
Где русские сыграли блиц
И проиграли безнадежно.
Кутузов помнил этот крах,
И сделал всё, чтоб не случилось
Подобного расклада карт;
И с волей божьей получилось.
А как иначе говорить,
Ведь получилось …, бог услышал,
В фельдмаршалы герой возвышен,
И можно планы притворить…
Но без десницы провиденья
Случайностей -  не обошлось,
Пусть, кажется, что всё слилось,
В единый механизм творенья
По замыслу отца сраженья.

391
Однако, вспомним инцедент,
Когда Жюно сквозь лес пробрался,
И в тыл ударить собирался,
Уж строился, но в тот момент,
Был обнаружен Богговутом,
Спешащим к Утицам с утра,
Расстрелян в скорую минуту
Рассыпан, и его игра,
В дальнейшем не нашла пера.
Когда французы брешь пробили
Ермолов и Кутайсов строй
Атакой в лоб восстановили,
Полки возглавив: за собой
Пехоту повели на бой,

392
Случайно проезжая мимо.
Немало казусов таких
Ещё дополнило бы стих,
Но полно. С нас была картина
Написана, в тот славный день;
Пусть длань господня помогала,
Но не удачей, а лишь тем,
Что в пику страсти направляла
Солдат прикрыть рубеж собой,
И умереть в порыве гнева,
В смешении земли и неба,
Продолжив православный бой.
Причём со времени вторженья,
Одним тактически везло,
Других, как будто бы назло
Болезнь объяла промедленья,
Спасая первых от крушенья.

393
Уже потом Наполеон
На острове, в уединенье,
Давясь почётным заключеньем,
Смотря на красный небосклон,
Подпёртый водяной пустыней,
С уступов обветшалых скал;
Кровоточащею гордыней,
Маневр упущенный искал,
И мир за гладью презирал.
Он помнил крупные сраженья,
В деталях; при Москве реке,
Особо клял свои решенья
Рисуя замки на песке…
Но полно… бой в его руке.

394
И вот вершина изумленья,
Тот, завершающий аккорд,
Какой историков в восторг
Приводит глубиной свершенья…
Да, да – атака казаков,
И остановка славной битвы,
Когда противник был готов,
Взять русских жалкие молитвы,
И разгромить, прорвавшись в тыл,
Весь цепкий фронт Багратиона,
А дальше… дальше по канону…
Но гений бой остановил.
На два часа – извив затменья:
Сигнал глупейший голове?
О нет! Опасность по себе
Он мерил, по своим сужденьям,
То, как бы сам он вел сраженье.

395
Достоинствами наделил
Противника он в высшей мере,
И в этом сам себя уверил:
И так расклад определил.
На подступах к своей победе
Обдёрнулся, и прикуп слил;
В намеренья серьёзность веря,
Кутузова с собой сравнил,
С тем вожжи Марса упустил.
Скорей, как следствие провала,
От почитателей упрёк:
Зачем же гвардия стояла
Не отыскав на поле срок,
Спустить, заряженный курок.

396
Наполеон был осторожен,
И ждал в сраженье верный час,
Когда бы дух врага угас,
А до сего…, риск не возможен
Последним целостным звеном,
Вдали от Франции – в России
Когда судьба в ключе ином,
Не свойственной ему стихии
Барахталась, сводя с ума;
Спешить и медлить заставляла
И неохотно дозволяла
Менять привычность амплуа.
Не так победа прорастает
- Не искрометна и тупа,
А раньше как… идёт пальба,
Противник к мужеству взывает,
Стремится громом, но вдруг тает…

397
Как снег ноздрястый по весне,
Когда прорвавшийся ручей,
Журча внезапностью своей,
Сметает в бред роскошный день.
Теперь последний, выплеск нерва
- Философический урок,
Могущий, в колорит шедевра,
Ещё до битвы впрыснуть сок,
И сократить порядок строк:
Прорыв, не давшийся полякам,
(Предвестник будущих невзгод)
Мог быть иной: усиль атаку,
(Чтоб не бодаться лоб об лоб)
Послав порядком сил в обход.

398
На святках хороши гаданья,
А, по прошествии веков,
Когда известен ряд шагов,
И развратили мозг преданья;
Желает разум подсказать,
Иль указать на строй ошибок,
Когда и где мог гений взять,
В колоде козырь себе в жилу…
Положим, что прорвал он путь
- Старо-смоленскую дорогу,
Тогда б и двести пушек в ногу,
От старика вспороли б грудь
Дождем несущейся картечи,
В отместку за разбитый фланг;
И кто б сказал, что был провал
Когда б резерв подставил плечи,
Другие слышались бы речи:

399
Как наш светлейший угадал
Позицию, и ход тирана,
Когда разверзлась кровью рана
Он тут же рану залатал.
А думка ж до сраженья билась,
Он здесь ущерб смог угадать
И только войск неколебимость,
Посмела домысел сорвать,
И выкладки переписать.
Судьба сраженья не познала
Иной батальной стороны,
Где гениальностью начала
Мотивы определены,
И исторически верны.

400
Сраженье – битвой генералов,
Немного позже назовут,
Потери, ставки ужаснут.
Такого ране не бывало:
Из превосходного звена,
В день, семь десятков командиров
А меньшим чином без числа,
Багрили полотно мундиров.
По списку русских -  двадцать три,
А у французов сорок девять,
В пленённых, равенство потери:
Там Лихачёв, тут Бонами.
Потом в раздумьях сожаленья,
Когда был на исходе путь
Наполеон изрёк вздохнув,
- При максимуме напряженья,
Ничтожен был итог сраженья.

401
Но кто-то скажет – Как же так,
Кутузов отступать не мыслил:
Когда ж потери, лишь, исчислил,
Дал отступленью твёрдый знак.
И вы, любезный, здесь не врите,
Навечно вписана глава…
- Но, что ж он мог поведать свите
Ловящей все его слова,
Какие разнесет молва,
Какие предадут сужденью,
И в красках боле извратят:
Что он противился сраженью?
Когда войска как щит стоят,
И враг не в силах сдвинуть пят.

402
Атаковать! – сказал недаром,
Самозабвенно был речист,
Лишь для того, чтоб стал он чист
Пред нацией и государем.
Он царедворный генерал,
И знал, как выразить кокетство;
Кофейником царь называл
Кутузова за раболепство.
В своей привычке угождать,
Рапорт он вывел так искусно,
Что государь решил от чувства
Ему фельдмаршала отдать.
Такое мнение ходило
В умах крысиного двора,
В кругах военных: как всегда,
Когда над кем-то восходило,
Язвительной зарей светило.

Глава 4. Совет в Филях.
               Москва оставлена.

403
Главою арьергардных сил
Был Милорадович назначен;
Успешно он решал задачи,
И планомерно отходил,
Мюрата дерзость отражая,
Насколько нужно в каждый день;
Но, всем уже был осязаем,
Как ни кичись, ни лицемерь:
Час неминуемых потерь.
Кутузов, встретившись с Барклаем;
Упрочился, что здесь не встать:
Рельеф рытьем не изменяем,
О бое нечего мечтать,
Москву придется оставлять.

404
Рубеж растянут, тонкой нитью,
По возвышеньям тянет след
Тылов развёртыванья нет,
Отход при пушках здесь немыслим.
Уклон не даст их взять с собой,
А оставлять … есть предписанье:
Начальник, допустивший сбой,
Получит жесткое взысканье,
Наград и милости лишен
Он будет, даже при победе
- Орудия ценнейший крендель
На пиршестве чугунных войн.
Но есть и плюс - спинное чувство,
Которое занозит мозг
- Москва, лежащая у ног,
Взывая к чести поминутно
Терзает смелость безрассудством.
 
405
О, сколько надобно побед,
Предательств, горьких испытаний,
Тревог, и самоистязаний,
Чтоб государство в сочный цвет
Однажды утром обратилось:
По воле собственной судьбы
В нём жилка радости забилась
У замутненной головы,
Там, где висок - Скажите вы?
Столетия в дымах меняя,
Куда-то истово идем,
То, припустив, то замедляясь,
Героев в горести зовём,
И лучших дней от бога ждём.

406
Нет времени собраться с духом
И что-то сделать для себя,
Для всех - отечество любя;
И дело притворит проруха
Из табакерки – так дано,
Такая, вот чудная штука;
Не даст совсем уж лечь на дно
С косою, древняя старуха.
И одолеет…, озарив
Святой и горькою победой
- Сокровище, какое деды
Нам завещали кровь пролив.
Клокочет паводком столица
Свой крест в который раз неся…
В четыре дня совет в Филях:
Назначен, чтоб решить, как биться,
Или без боя удалиться.

407
Кутузов знает результат,
И на совет идет с решеньем,
Не рисковать сопротивленьем,
Намереваясь город сдать.
В совете десять генералов,
На партии разделены:
Барклай – за то, чтобы оставить
Москву, для блага всей страны,
И доводы его честны.
Начальник штаба в возмущенье
Он горячится невпопад
И предлагает дать сраженье;
И отстояв священный град,
Компанию пустить назад.

408
Вопрос не снят в теченье часа;
Кутузов медленно встаёт,
И больше слова не даёт;
Совет вниманием объятый
Взирает молча на него.
Он смотрит на людей пространно
- Решенье тяготит его…
На образ в отблеске лампадном
Бросает утомленный взгляд;
То генералы замечают,
К иконам взоры направляют;
На них угодники глядят…
- Отечеством и государем,
Мне волей данной – управлять,
Приказываю отступать!
Совет шокирован ударом,
И даже те, кто солидарен.

409
Кутузов тяжело осел,
Секунды долгие тянулись
Участники в себе замкнулись
Безмолвно, под давленьем стен
Крестьянской сирости жилища.
Ермолов было возразил…,
Но не оставив спору пищи
Светлейший прения закрыл,
И участь, с тем, Москвы решил.
Безвременье: судьбы начало,
Иль может быть её финал;
Россия волю поучала,
И зову предков он внимал,
Прислушиваясь к сердцу, знал;

410
Всем существом, что затаилось,
Всей жизнью, памятью, душой,
И внутреннею правотой,
Что с совестью, невольно, билась;
О том, что самый страшный миг
Уже случился, с богом пройден,
И он израненный старик
Стал провидению угоден:
Был избран свыше, всем сказать,
В оковах русских представлений
На прахе бывших поколений
- Приказываю отступать!
Безвременье - трудов сожженье…
О, как же тяжелы слова,
Когда ответственность – Москва!
И душит скорбь, и униженье,
Он здесь один …, и с ним решенье.

411
Разрушен мир его и сон,
Кутузов места не находит,
Всю ночь, как грешник кругом бродит,
Пред омраченным алтарем.
Слезами чувственных сомнений,
Он хочет мысли остудить,
А сердце ноет, тень явлений
Неясно топчется в груди,
И не желает отпустить;
Но он не борется с разладом,
Он волю не зовет помочь,
А насыщаясь горьким ядом
Изводит и себя и ночь:
Свой крест, готовясь превозмочь.

412
Огарки свеч трещат и тлеют,
Он просит свечи заменить,
Подходит к картам, смотрит: нить
Меж ним и планами, чернеет
Пространство вжатое в проём.
Враждебность сухо время мелет,
Предвзятость облика во всём,
Иронию углами стелет:
В крысиной норке под доской,
Притихла в участи столица,
В тенях трепещут чьи-то лица,
Загривок трогают рукой.
Кутузов дергает плечами,
Как будто сбрасывая бред,
Садится, в картах ищет след,
Шершаво пальцами читая,
Названия своих печалей.

413
И вот почудился рассвет
Уходит ночь неторопливо,
А сердце также сиротливо…
Он здравствует, а может - нет,
И это чудится, быть может,
Однако явь не обмануть,
И ночь прошла. Его тревожит
Уже совсем другая суть,
С которой он продолжит путь.
Припомнилось, вдруг, посвященье
- Игрушка нравственных персон,
Общественное увлеченье,
Где несуразен царский трон;
Но верноподданный масон

414
Смахнул зачатки наважденья,
Как генерал в дыму борьбы,
Где все с отечеством на Вы,
В отвратном храме униженья,
Когда чужие каблуки,
Грохочут поступью предела;
Привычный мир почти погиб,
И тлеет разложеньем тело,
Но, дух лишь противостоит,
Толкая ненависть по венам,
К уму, где трудится измена
На почве долга и любви.
Святая жутью ночь уходит,
А с нею отчужденья лёд,
Кутузов свой убор берёт,
На воздух медленно выходит,
Его там ждут. Он верховодит.

415
Для войск, как гром стал по зиме,
Приказ фельдмаршала к отходу,
Солдаты уповали к богу,
И к командирам, и к Москве:
Дать им сразиться, и погибнуть
Коль нет иного, близ Кремля.
Но не в позоре робком сгинуть,
Когда Святыня - их земля,
Сама душа пропасть могла.
Они готовились сраженье
Ещё кровавей преподать,
И укреплялись в этом мненье,
Не смея всуе помышлять:
Родное сердце оставлять.

416
Но высшая, и свыше воля
Распорядилась отходить,
В дальнейшем, чтобы победить;
Уж верно так, найдется поле,
Прибудут к армии войска,
Могучей силой вновь предстанет,
Неудержимая река…
И случится на поле брани,
Тогда уж точно поворот,
И будет страшной месть тирану;
Кровь недруга залечит рану
И всё, что отдано вернет.
Когда случаются утраты;
Невосполнимая беда
Пришла и села, вот тогда
Российский житель, будь солдат он,
Сановник царственной палаты,

417
Иль генерал, иль … государь,
Находят в этом смысл особый,
Не тот, что видится особам,
Но тайное, что было встарь:
Что дышит в сказках и былинах,
Незримой связью тех времен,
И дней теперешних: в руинах,
И низвержении знамен
Сакральный смысл заключён.
Отечество дарует благость,
В страданье силу обрести
И, эту жертвенную радость,
На освещаемом пути
Чрез поколения нести.

418
И вот бессилье слез просохло,
Идут отряды сквозь Москву,
Как бы во сне и наяву,
Не веря сердцем, что оглохло,
И тянет нудной пустотой,
Но не кричит: в нём бессловесно
Вдруг зарождается иной
Ответ души, и незаметно
За каплей капля, в ручеёк
Сливается соображенье,
Где тусклым светом облегченье,
Ещё как маленький зверёк
Скребётся, к выходу радея,
И с каждым шорохом растёт,
И в сердце оправданье льёт.
То, не зверек – уже идея,
Какая, новый толк имеет.

419
И вот, уж, голос говорит
- Мы за столицу кровь пролили,
Так пусть она, за всю Россию
Как русский витязь постоит.
Угодно это видно богу,
Коль не смогли отворотить
Беду, и скорбную дорогу
К Москве телами запрудить
- Позора дщерь не допустить.
Пусть станет это искупленьем
Греховности забытых дней,
И только…, но не преступленьем
Пред взглядом царственных очей,
И пред судом души своей.
 
420
Вина им силы предавала,
Войска молились проходя,
Потупив взор, и не глядя,
На пустоту кривых кварталов;
Столица, будто бы спала,
Но страшен сон тот был в преддверье
Вступления в неё врага.
Два века канули забвеньем,
Особенно последний век
- Век просвещением почтенный,
Умом, делами дерзновенный,
Принесший войны и расцвет.
Кутузов произнёс в совете
- Москва, как губка поглотит
Их армию, и растворит
Затем их силы, волю… Светел
Грядущий день, и враг ответит.

421
Меж тем воинствовал Мюрат,
Давление огня на русских
Усиливал на фронте узком,
Тесня к столице арьергард.
Дорогомиловской заставой
Входили русские войска:
Часть армии не успевала
Пройти в Москву, и высока
Была опасность для броска
Французов в тыл и окруженье
Заслона в городской черте,
И Милорадович решенье
- Мазок удачный на холсте,
Придумал, в жаркой суете.

422
Послав письмо Себастиани
Он в резкой форме дал понять,
Что будет город защищать,
(Поклявшись в этом небесами)
Что каждый дом, забор и сад,
В твердыню мести обратится,
И станет биться древний град,
И жертвою, не поскупится.
Столицу целой не сдадут,
При приступе - вооруженном:
Оставят город, подожженным…
Но если армии дадут,
Уйти без обоюдной крови
Тогда и город, как он есть,
Достанется им к ночи весь,
В распоряжение их воли…
Ещё писал: Я верю - воин

423
Придет Москву, а не палач:
Окажет страждущим в раненьях,
Необходимое леченье,
Как нормы совести велят
И гуманизм, по завершенью
Военных действий и огня;
Что сообразно положенью,
Когда другая сторона,
Согласна, что посрамлена,
И не желая дальше биться
Всех раненых не может взять,
Которых двадцать тыщ в столице;
На милость их желает сдать
И к благородству уповать.

424
И генерал о том Мюрату,
Незамедлительно донёс,
Решён был в скорости вопрос:
Что авангард не лезет в драку,
Позволив русским отходить;
Москва к стопам без боя пала;
К чему ж в крови её топить
Когда и так начало бала,
Уже искрится в голове,
Предвосхищением успеха;
Когда расстроилась помеха
В прочитанной войной главе.
Сейчас же видом поражая,
Войска попеременно шли;
Непримиримые враги
Одну дорогу занимали,
Не раздражались, не стреляли,

425
Входя в пустынную Москву
По-батальонно растворялись.
Одни на выход направлялись,
Другие, отпустив слезу
Не в силах воодушевленья
Сдержать, горланили – Виват!
Кончались муки продвиженья;
Столь, дивный и желанный град,
Был предоставлен им в заклад.
На выезде, Кутузов дрожки
К столице, вдруг, поворотил:
Смотрел, как движутся повозки,
Войска, и в этом находил,
Досаду и упадок сил.

426
В задумчивости пребывая
Главу седую подперев,
Не выражал ни скорбь, ни гнев;
Молчания не замечая,
Идущих из Москвы солдат.
Впервые те не закричали
- Ура - сочтя, кто виноват.
Честь офицеры отдавали,
На подчиненных зло глядя,
Бровями к хору призывали,
Но не усердно; вопль не ждали,
Грозой себя не изводя.
Войска с Коломенской заставы
К Рязани направляли путь.
Французы ж мнили отдохнуть;
На возвышеньях мяли травы,
Спеша узреть их город славы.

Часть 3
Глава 1. Наполеон в Кремле.
               Бегство из Кремля.

427
И вот Поклонная гора:
Москва раскинулась пред взором,
Ошеломляющим узором:
Сверкают в солнце купола.
Огромный град покрыл просторы,
Восточной негою вздыхал,
Таинственно свои уборы,
Сквозь небо к богу устремлял,
И в ожидании дремал.
Вуальной дымкой осень нежно,
Вдали туманила пейзаж,
И вид смиренностью небрежной
Как чудодейственный мираж
Вводил пришедших в сладкий раж.

428
Забыты: голод, и усталость,
Страданья долгого пути,
Которые пришлось снести;
Теперь, всех поразила радость
- Болезнь от коей не спастись;
Та, что в порыве заставляет
Над суетою вознестись,
И боль, и раны заживляет,
И гордостью горя в груди
Ввергает разум в бесшабашность,
И в расточительство. Опасность
Растоптана и позади.
- Вперёд, вперёд мои солдаты
Вас ожидает зов судьбы,
И восхищение толпы,
В венце победного раската
Виват! - всех ожидает плата.

429
Остановившись на горе
Наполеон обозревает:
Столица Азии взывает
Всей глубиной к его душе,
Всем неосознанным свершеньем
Она его к себе зовёт;
Он ощущает дрожь волненья
И к сердцу, было, счастье льнёт,
Но он с ним борется и ждёт…
Ждёт депутацию с ключами
Бояр, властей, других господ,
И ходит, поводя плечами,
Как бродит после драки кот,
Когда соперник изнемог.

430
Величия не подпуская
Он смотрит вдаль, поверх Москвы,
Ощупывая блажь судьбы
Глазами, нервами, дыханьем.
Не может он себя раскрыть
Отдавшись сущности победной:
Воскликнуть, свиту пригласить
В свою мечту, в свой сад эдемный.
И всё же, что-то здесь не так:
Сознанье начинает рыскать…
Но, вдруг, очарованье прыснув
Уносит хвори на чердак;
В сундук их пыльный закрывает,
И в свет выхватывает день.
От облака шальная тень
На пиках желтых застревает,
Но рвется, и в пространстве тает.

431
И мысли не остановить:
Они бурлящею стремниной
Несутся, вдохновенной силой
Цепляя на своем пути
Устои самообладанья.
Слезинкою аперитив
К обеду преобразованья,
Привносит будущий мотив
- Новейшим тоном перспектив.
Наполеон, душой восторжен,
Эмоции ж – побеждены.
Отсюда будет путь продолжен;
За колокольнями Москвы
Просторы Индии видны.

432
Он оглянулся; свиту резвость
Кольнула будто бы клинком:
Улыбки ринулись верхом,
Даря ему любовь и верность.
Он их отметил, но сейчас,
И взор, и мысли направлялись
Туда, где теплилась свеча:
К Парижу, к Корсике - к началу…
И, лишь, мгновение он снёс,
Поддавшись чувству снегопада:
Континентальная блокада
С падением Москвы: вопрос,
Главнейший в споре с Александром,
Решён французской стороной
- Москва у ног тому виной,
И принуждение отрадно;
Пусть не покажется бравадой.

433
Пред ним священная земля,
Их капище, души Пальмира
- Столица варварского мира,
Где стены красного Кремля
Волнуют больше, чем победа.
Москва – виденье, словом, как:
Константинополь для Мехмеда,
Для Цезаря Аллези; так
Мелькнуло Бонапарту в шаг.
И он открыл врата Земфиры
Одним желанием своим,
Бледнели бывшие кумиры:
Что с ней в сравнении Берлин,
Варшава, Вена, папский Рим.

434
Он вспомнил вдруг и улыбнулся:
Нежданной памяти сюжет
- Не состоявшийся фуршет
К нему иронией вернулся:
Лет двадцать пять тому назад,
В правление Екатерины
Служить России он был рад,
Готовил почву на смотрины:
Прошенье в армию подал
- Как волонтер, поручик юный,
Однако путь его фортуны,
Иную драму полагал.
Он мог полезным быть чужбине,
Рубиться с турками в войне
И соответствовать вполне;
Но отказался, по причине
Указа, пониженья в чине.

435
Он мог быть русский генерал
И для России сделать много,
Но вот курьёз, его дорога
Вела к тому, о чём мечтал.
Спустя почти, что четверть века,
Он перед башнями Кремля,
Ирония причуд – до смеха,
Выписывает вензеля…
Кто рекрутёр, теперь моля,
Оставить просит их в покое,
Не раздражать, хотя б полдня,
И дать сбежать, в постигшем горе:
Душою всей Москву любя
Грозясь спалить с ней и себя.

436
Он исподлобья, не мигая,
Смотрел, и наслаждался днём
Но неудобство зрело в нём:
В чём суть его, не понимая,
Он сделал несколько шагов,
Но неудобство нарастало,
Он словно бы от комаров
Встряхнул плечом, оно осталось…
Навязчивая маята
Уже вполне определенным,
Колола импульсом стесненным
- Запястьем ныла ломота.
Он осознал, её причину;
И за спиною хват разжал,
Перчатку сняв, кулак размял…
Но вновь зажечь в себе лучину
Не мог, и только выгнул спину.

437
- Где депутация Москвы?
- Спросил он, резко повернувшись,
И будто ото сна проснувшись
Отер перчаткою виски.
Росло его недоуменье,
Он поминутно посылал
Узнать, пылая нетерпеньем,
Куда начертанный финал
С ключом от города пропал,
И где победы подтвержденье.
Он так Берлин и Вену брал,
Давал финальное сраженье,
На легкой ноте побеждал,
А ключ уже в руках держал.

438
Вышагивая птицей важной,
Глаза на свиту поднимал;
Те волновались, он вздыхал,
Хотя доволен был. Вальяжно
В нём раздражение росло;
Мозг ожидает, сердце ж видит,
(Смеясь опасливо и зло),
Что ключ Москвы он не увидит.
- Какая дикая страна;
Не знают, как сдают столицы,
Когда растерзаны границы,
И участь силой решена.
Вот час проходит ожиданий,
За ним, мучительно, второй
Изводит нудною игрой.
Уже и новость видов зданий,
Туманит образы мечтаний.

439
В Москве безвластье, пустота:
Из представителей сословий
Остались люди низшей крови
- Полезность в них не велика.
Вооруженные отряды:
Крестьян, солдат - малы числом
Разрознены, однако рады
Пальбу устроить, и притом
Себя потешить грабежом.
Направлен Дюранель порядок
В столице срочно навести,
От злонамеренных нападок:
Как комендант закон блюсти,
Чтоб мир привычный обрести.

440
Наполеону крайне важно
Себя с Европой показать,
Столичный город с честью взять
Не оскорбив души сермяжной.
И Дюранель спешит ввести
В Москву жандармов, всех кто в строе
Почётный караул нести,
Не допуская в ней разбоя,
И от чужих, и от своих:
Ещё до пагубных событий,
В руках зажать упадка нити,
Не доводя до дней лихих.
В том генерал имеет опыт,
И знает, как чудят войска,
Когда походная тоска
К разгулу направляет стопы;
Тогда чудят и филантропы.

441
- Молниеносная война
- Кольнуло грудь Наполеона,
Он выдохнул, шагнул проворно
Махнул рукой - Подать коня.
Но ночевал он не в палатах,
Его сумели удержать,
До времени пока солдаты,
Проверят Кремль, он должен ждать
- У врат Москвы заночевать.
Но вот, исполнена работа:
Пятнадцатого сентября
Через Боровицкие ворота
Одушевлением горя
Он въехал в царский двор Кремля.

442
Роскошный день открыл забрало;
Брусчаткой тёсаных камней
Ступает свита, перед ней
Храм веры, сонное зерцало
В осенней дымке строгость льёт;
На купола, на башни, стены
Спокойный свет. Ворон пролёт,
Вдруг отчеканил перемены;
Внезапным треском чёрствый глас
Осыпал краски изумленья;
Тональность умиротворенья
Пропала в эхе, свет угас.
Вороны пристально смотрели,
Скрипя о чем-то меж собой,
Переминались в разнобой,
Потом вдруг разом присмирели,
Втянули шей и слетели.

443
Без суматохи не крича;
Захлопали со свистом крылья,
В мгновенье стая без усилья
Взлетела, словно саранча
И скрылась за ближайшей башней,
Оставив скомканный привет:
Враждебный окрик запоздавший,
Невежества картавый след,
Пренебрежительный ответ;
И сердце как-то охладилось.
Прищурился Наполеон;
Вся свита рядом находилась
Смотрела в сторону ворон
Бесцельно, так же, как и он.

444
- Последняя сбежала стража
- Со вздохом кто-то произнёс,
Мортье ладонь ко лбу поднёс;
Салют, как будто, отдавая,
Раздался общий добрый смех,
Все двинулись, обозревая
Свой завоеванный успех
Чудной картиной наслаждаясь,
В предчувствиях даров судьбы,
Того, что время не замедлит
Сполна дать в руки; шаг последний
Уже ступил за грань черты.
Руси духовная святыня,
Предстала в солнце и красе,
Очаровав, похоже, всех;
Сжигала гордость и гордыня,
Как в полдень знойная пустыня.

445
Но вот, очередное – но;
Что за страна, как с нею сладить,
Как быт победный в ней наладить,
Когда за доблесть плата – но…
И нет минуты для веселья,
Вокруг проклятое ярмо
Глядит простудой подземелья.
За каждым шагом мнется – но,
И взять своё - не суждено.
В который раз, схватив за горло,
С шипеньем жаркое клеймо
Готово втиснуться проворно.
Из ниоткуда свищет – но…
В России главное оно.

446
С Замоскворечья тянет дымом
И смотрит Бонапарт в окно;
Пред ним Смоленск, небес сукно
Затягивает грязным нимбом.
Уверен он, в пустых домах
Хозяйничают мародёры
- В военно-полевых судах
Судить отныне визитёров;
Их жёсткому суду предать
Чтоб неповадно было прочим,
Порядку быть, и днём, и ночью,
Приказ сейчас же исполнять.
Его в обратном убеждают,
Что сами русские здесь жгут
- Абсурд. Москву? - доклады лгут,
Но черти видно их толкают;
Так время скифы коротают.

447
И окрылённый едет он
Сев на любимого Эмира,
Вдыхая радости эфира
Осматривать свой новый дом.
С веселым чувством любопытства:
На фрески, выверты лепнин
Взирает пламенно, ехидство
Скользит фривольно в складках мин:
Он над Москвою властелин.
Вино солдаты разливают,
Изыски греют на кострах,
Нужду в стенах Кремля справляют
Во всех, сподобившись, углах;
Веселье кружит в головах.

448
Пятнадцатого днём гвардейцы,
И прочий славный контингент,
Уже, использовав момент;
Бродили, словно бы пришельцы
Из разных стран, эпох, времён:
Одев французские мундиры
В овчинку, подтянув ремнём,
В салоп на мехе. Как факиры
Шагали: в скрученных чалмах,
В халатах длинных с вензелями,
В обувке с острыми носами
- С бутылками вина в руках…
Те, кто в дозоре смены ждали
- Взирали зло на дикарей,
Мечтая, также, поскорей,
Забыв служебные печали,
Вкусить, то, чем гостей встречали.

449
Приём Московский заразил
Войска всеобщим ликованьем,
Свершений гордым пониманьем,
Приливом бодрости и сил.
Все чувству поддались с охотой,
И император, и солдат;
Какой аккорд в конце похода!
Какой непревзойдённый акт!
Повержен всё же Голиаф.
- Что русские готовы сделать,
Когда закончат отступать?
Посмотрим, какова их смелость…
Я их не буду долго гнать,
Зимой мы будем отдыхать.

450
Нам обеспечены квартиры;
В Москве мы зиму отживём,
И город наглухо запрём…
Но, и спектакль покажем миру:
Как армия в кругу врагов,
Подобно кораблю зимует
Среди нагроможденья льдов,
Средь озлобленья торжествует
Цивилизацию творя.
Так самому себе внушая,
Пейзажи взглядом освежая
Он перспективы бытия,
Уже порядком, календарно
Оформил планом в голове
- А если нет, то по весне
Быть вновь войне. У Александра
Не так уж в Петербурге складно…

451
Напуган двор - им нужен мир:
Дворянство против разоренья,
Есть, правда и другое мненье,
Однако с доводом моим
- Наполеон обвел глазами
Бордовость зубчатой стены
- Все согласятся скоро сами,
И их монарх, да и умы,
Те, что хотят ещё войны.
На царский трон не посягаю,
Я лишь политику веду,
А что усадьбы разоряю;
Так в драке ж ум глупцов не ждут,
Их урезонивать идут.

452
Объезд закончен. Вечер, в пику,
Припудрен легким ветерком;
Одиннадцать, и сон тайком
Столичного берет владыку.
Распоряженья отданы,
Об обустройстве, и охране;
К Наполеону сходят сны,
Он спит в своем желанном храме;
Без сновидений, как всегда.
Но в пять часов его разбудят,
Он ляжет вновь, но снова будят
- За окнами цветёт беда;
От зарева спросонья мутит,
Он не проснулся – это сон;
Со всех им видимых сторон,
Взъерошенные бродят тучи
По ним огонь ползет на кручи.

453
О! Скифы, что же за народ;
Он зрелищем дымов подавлен,
Огню же город предоставлен,
Зловеще обручем растёт;
Сливаясь очагами в тело,
Бесстрастной адовой зарей,
Как Сурт поднявшийся из чрева
Хватает город пятернёй,
И пепел сеет над землёй.
- Всех поджигателей на месте
Расстреливать – приказ велит,
Приказ, как никогда уместен:
Но пламя близится, кипит,
И с ветром, воя говорит.

454
Полсотни пойманных убиты,
Но фронт огня не победить,
Нет средств его остановить,
В пожарных пунктах пусто - вскрыты
Хранилища инвентаря,
Он вывезен, бороться нечем:
Кварталами дома горят
И город будет изувечен,
Пока не кончатся дрова;
А топку распаляет ветер
Уран сквозь дым безумно светит
- Поленница сама Москва.
Взрастает зарево пожара
Всё ярче, ближе треск и вой,
Наполеон в себе не свой
- О! скифы. Скифы! поражаясь
Твердит он, небу угрожая:

455
Неведомым ему врагам,
До боли стискивая снова
Запястье в хвате за спиною,
Упорно вслушиваясь в гам
Чудовищного разрушенья,
Ползущего червём к Кремлю;
Глядя в горнило отрешенья
- Как пасти жадные снуют,
И искры к небу поддают.
Шагает к картам, поправляет
Их на готическом столе;
Барокко в зеркале играет,
Ему неважно, что в окне;
Он мыслит, дальше о войне.

456
Держа костяшками фигуру,
Как новоявленный примат:
Набычась, думая про пакт,
Вдыхая горькую микстуру
Пахнувшей гарью западни,
Косится зло, в пол оборота
На огненные пузыри.
Слезинки плавила зевота;
Он брови лишь слегка сводил,
И карандаш хватал бесцельно,
Бросал его, как шанс последний,
К проему окон подходил.
Предприняты все были меры
По обузданию огня,
Но лишь росла в дыму заря,
Затягивая дымом сферы
- Надежды стали эфемерны.

457
Огонь бежит как зверь в лесу,
Чьей либо, не даваясь воле
- Так заключил он, стал спокоен
Смотря уже на полосу
Вертящего круговорота,
Без нервных красок на лице,
Не отирая лоб от пота:
Смиряясь с видом жутких сцен,
Сжигающих строенья в тлен.
Вот утро, блики освещают
Его лицо и крепкий стан,
Мерцая, в нишах утопают;
В потоках восходящих ран,
Предметами играл обман.

458
Вошедший Метивьер замялся
Наполеон был у окна,
Стоял недвижно, и гроза
Играла светочами транса
В лице, краснеющем его;
Он был как демон из Прованса
Познавший бога самого.
Кивнув вошедшим, он остался
Стоять и впитывать огонь
Как показалось, наслаждаясь
Душой стихии, распаляясь
И будто говорил – Ну! Тронь…
Я всё равно тебя унижу,
Где б ни была моя звезда;
Огнём объятые глаза
Зрел Коленкур, ступивший ближе;
Наполеон был неподвижен.

459
Спустя минуту от окна
Отпрянул он, размял запястье
Переменился в одночасье
- Здесь не моя, мой друг, вина
- Сказал он, с явным с сожаленьем,
- Война проиграна, пожар
Усугубляет пораженье;
Кутузов с армией бежал;
Чего же Александр ждал,
От командиров, от народа?
Мне брата жаль, мой Коленкур.
Не помогла ему природа,
Кутузов с богом, и Амур;
Петух герой, да много кур.

460
Меж тем пожар вовсю старался:
Строенья на пути круша,
Натужно лавою дышал,
И неуклонно подбирался
Геенной огненной к стопам…
Наполеона убеждали
Покинуть срочно царский Храм,
Пока дороги позволяли,
Пока, их не накрыл огонь.
Он слушал лишь, не отвечая,
Тревожных слов не замечая,
И на желудок клал ладонь.
Смотрел, насупившись за окна,
И как на поле боевом
Себя испытывал огнём.
А желто-бурые волокна,
Уже пыхтели жаром в стёкла,

461
Метали в Кремль головни,
Чадило тошнотворной гарью,
Вздымался берег киноварью
Кровавя воды у реки.
Когда же крыша Спасской башни
От искр, летящих, занялась,
В гуденье дыма вид вчерашний
Корежила пожара страсть,
Душила смертью обозлясь;
Он чрез Тайницкие ворота,
Ваганьковским погостом и
Ходынкой вышел. Позолота
Вздымалась шапкой позади,
И тлела горечью в груди.

462
Недавно обретенный город,
Вослед бежал своих господ,
И венценосный сладкий плод
Был русским чудищем распорот,
На жертвенных мехах огня…
Наполеон провел в Петровском
Дворце два безыдейных дня;
Ответ найти пытался просто
Из опыта военных лет:
В чем польза сжечь свою столицу,
Как нечестивую блудницу,
Когда врагу урона нет.
Но не нашелся, что ответить,
И восемнадцатого днём,
Вернулся в сумраке своём;
Смотря на площади отметин,
Где в теплых струпьях рылся ветер.

Глава 2. Московский пожар.

463
Четырнадцатого числа
Когда войска в Москву входили
И в свите о войне язвили,
На императора глядя,
Шагающего в ожиданье
Петиции властей Москвы;
Являлось первое дыханье
Невиданной, досель беды,
И поражений череды.
Дымки, то там, то здесь взвивались;
Команды слали их тушить,
Серьёзности не придавали:
Считая – незачем тужить,
Когда настало время жить.

464
Но обернулось по-другому:
По изуверскому пути,
Пришлось двум сторонам пройти,
Открыв судьбе свою дорогу.
Двенадцатого сентября
Москва, не ожидая гари,
С утра вставала говоря
О деле, и о государе,
О том, что враг уж побеждён,
И вскоре будет изгнан вовсе,
И будто даже на погосте
(Большой секрет) Наполеон.
Однако днём плохие вести,
Москву смутили до седин:
Под стены русский исполин
Идет с Наполеоном вместе,
Как сват к напудренной невесте.

465
Похоже, даже Растопчин,
До дня последнего не верил:
Опасность, лишь, рассудком мерил
Не видя экстренных причин
К эвакуации столицы.
Стал спорной личностью Глава:
Черкнув московские страницы
В истории пожаром зла.
История ж всегда вдова,
И споры по сей день не могут
Найти для всех один ответ,
Одну для разума подмогу,
Сокрытую, в осадке лет:
Оправдан был пожар, иль нет.

466
Для выводов, сейчас наверно,
Мы равнодушны и умны,
Безверием души полны,
А если верим – суеверно,
Хоть странно это и звучит…
Но покопайтесь на досуге
В себе, найдите те лучи,
Что смыслом счастье греют всуе.
И вы отыщите внутри…
Скорее ничего, чем что-то;
В душе духовная забота,
Привычностью труда любви,
Должна и день и ночь стараться,
Ведущим помыслом довлеть,
Чтоб с этим жить и умереть…
Вам, не понять? Куда ж деваться
И остается притворяться.

467
Тринадцатого сентября
Взъерошенные горожане
Похоронили ожиданье,
Бежали страху покорясь:
Бросая вскорости пожитки,
Дома, усадьбы и дворцы.
Господ кляня, за их ошибки;
Бежали, словно бы слепцы,
Во все свободные концы,
Не разбирая направленья,
Подальше от штыков врага:
В леса, в поля; без представленья,
Куда их доведет беда
- Испуг чужого сапога.

468
Как грянет гром, мужик крестится,
А, до сего, в надежде ждёт,
Что мимо бурю пронесёт.
Да, что мужик, сама столица,
Надеялась, собой гордясь:
Своею святостью особой,
Мошной купеческой крестясь,
Неспешно прорастала злобой.
На воске плавленом свечи
Сходя ко сну, в ночи гадала:
Отход военный предвкушала;
А с нею в купе Ростопчин.
Не уловил он слов значенье:
Витало ж в воздухе давно,
Москве быть сданной суждено…
Но, а бежавший люд в явленьях,
Искал намёты откровенья.

469
В крылах двуглавого орла
На шпиле Сухоревой башни,
Запутался домашний ястреб
В своих же путах на ногах.
Он долго, жалко вырывался,
Освободиться же не мог;
Пищал надрывно, извивался
Но хватку пут не превозмог
И закрутившись, изнемог.
В том верный знак, бегущий видит:
Так Бонапарт, в крылах орла
Запутается и погибнет;
Стучала в мутных головах
Росой горячею молва.

470
Другие предзнаменованья
Народ в душе, найдя, хранил,
И за предместья выходил,
Потоком разноцветным тая;
В лесах, болотах, и пыли.
Дороги скарбом запружались,
В наветах горестных кручин
По перелескам растворялись.
Не всё как было Ростопчин
В реляциях писал по чести:
Доклады лопались от лести;
Трудам, не дюжей трате сил…
Из государственных имуществ
В бедламе оголтелых дней,
Оставлено для благ гостей:
И арсенал, с оружьем ждущим,
(На корпус добрый – самый лучший)

471
Вино, запасы фуража,
Искусство, ценности, монеты
Бумаги ведомств – все приметы
Для будущего грабежа.
Невинной сладостью отравы
Слагалось чудо напоказ:
Ломились лавки и подвалы,
Что мародёрам грело глаз,
Для славных воинских проказ.
Дворцы убранством поражали:
Кричащей роскошью, добром,
Часы, взведённые бежали;
И золотом, и серебром,
Считая время чередом.

472
Вдруг создавалось впечатленье:
Хозяин здесь недавно был,
Да видно что-то позабыл,
И вышел. Утолив влеченье
Вернётся сызнова к столу;
Нальет из самовара чая,
Сглотнув липучую слюну,
И сонно годовой качая
Начнет неспешный разговор
Прихлёбывая – чинно, просто,
Озлясь слегка, что внук - подросток
Пинает кошку под столом.
В домах богато и просторно:
Вокруг предметы старины,
Вино на ледниках, холсты
Со стен родней взирают томно.
В шкафу гирляндой многотомной,

473
Философический этюд
- На языке французском книги,
И тут же, корешок латыни
Ну, словом - роскошь и уют.
Солдаты в лавки забегали,
Тряся фальшивою деньгой,
Какую им в расчет давали,
Чтобы купить товар съестной,
Встав у хозяйки на постой.
Но некому всучать подделки;
Презент оставил добрый Крез:
В вязанках сушки, и тарелки
Полны пикантностей в развес,
И прочих искусов с небес.

474
Нигде в Европе не встречалось,
Чтоб так, размашисто блага,
При осязании врага
Бросались, и война кончалась
Как театральный пошлый акт:
Без публики в огромном зале;
Где действие прервал антракт,
Нелепой выходкой в финале.
Приличные дома ведут
Себя не так высокопарно:
Пренебрежительно парадно,
А усмирено воли ждут.
Такого отношенья света
К себе не ждал Наполеон,
Он милостив, но и взбешён;
Москва, как девка им раздета;
Лишь он имеет право вето;

475
Он здесь один - Наполеон.
Пятнадцатого, к ночи - в вечер,
Зажжённые бледнели свечи,
Москва блистала в небосклон
Земными всполохами жара,
С окраин к центру брёл огонь
И разъярялся ветром; жала,
Лизнув дворец, иль скромный дом
Текли, беря жилье в наем.
Огонь, пред пищей приглушался,
Как будто приглашенья ждал,
Потом, вдруг взбрыкивал, взвивался
Хохлато буркнув, шар вздымал,
И в искрах двор перебегал.

476
Четырнадцатого ж, серьёзность
Дымам никто не придавал,
В случайных вспышках не гадал
Последствий пагубную грозность.
А через сутки дикий фронт,
Почище всадников Мамая,
Волной, бурлящей в горизонт,
Со всем безумством направляя
Эфир терзаемой души:
В строеньях города святого,
Растормошить пытаясь бога,
Века прошедшие крушил.
Всё началось с Замоскворечья:
Китай – город заполыхал
У Биржи, пеплом заиграл
С Солянкой вместе дым под вечер,
За Яузой огонь отмечен,

477
И вскоре, бешено трещал.
Арбат, Пречистенка, Тверская
- Поток от края и до края,
К утру шестнадцатого взял
В осаду злополучья город,
В шкварчащее, полукольцо.
Дома горели, словно порох,
Уже со всех его концов,
Не оставляя мертвецов,
А лишь, обугленные кости
Застигнутых врасплох людей;
Расправа с жизнью красной злости
Вершилась страшно, и быстрей
Кострищ церковных площадей.

478
К утру ожесточенный ветер,
В горнило кислород бросал,
Огонь восторженно вздыхал,
И фимиам нёс пепел к Лете:
Мясницкая, Лесной базар,
На Сретенке гнездится пламя,
Узлами небо дым вязал;
Знамена магмы оплавляясь,
Подсвечивали облака,
И поднимаясь, там взрывались;
Валы багровые вращались
Вываливая потроха,
Над головами очевидцев:
Оттуда сыпалась труха,
Огонь, скакавший как блоха
Въедался в новые границы.
В огне угадывались лица

479
Неведомых земле существ:
Они кривились, рты разинув,
И исступления достигнув,
Бросались вдруг…, в один присест
Хватали, что есть под ногами,
Стонали, дрались меж собой,
Плюясь друг в друга языками
Огня в задорности хмельной,
Урча, свистя наперебой.
Капкан сужался к центру круга
Стал Кремль приземист, а над ним
Волной, пылающая вьюга
Вздымалась; словно исполин,
Восставший из ночных глубин.

480
Москва горела площадями,
Вся разом с четырех сторон.
Неся невиданный урон
Вздувалось ветреное пламя,
И от него упругий жар
В кирпич Кремлевский упираясь,
Карабкался к зубцам, дрожал,
И за неровности цепляясь
Как печку кладку нагревал.
Волненьем расходились стены,
Как будто в кладке бились вены,
Где дух озлобленный толкал 
В их теле кровь сопротивленья;
Ходили башни ходуном
Опившись огненным вином,
Из стен сочились приведенья
Ища над башнями спасенья.

481
Но нет спасенья на земле.
Всехсвятский мост солдаты тушат,
Невыносимый жар их душит;
Дымятся шапки на челе
У гренадеров меховые.
Они стерпели, и смогли
Пролить стропила мостовые;
Центральный мост уберегли,
И берега не развели.
Затем дворцы господ спасали,
Во многих дым полз изнутри…
Гвардейцы Биржу отстояли,
И Арсенал, а языки
Разбушевавшейся реки

482
Снопами изрыгая искры
Глумились бешеным огнём,
В чревоугодии своем.
Катились, словно ядра, крысы,
Кидаясь с визгом на солдат;
Убежище в ногах искали,
Бросались в воду, и в волнах
Москву-реку переплывали.
А вместе с ними, в зыбкость вод
Стремились в страхе горожане;
Припёртые к реке пожаром,
Крестьяне и шальной народ.
Ныряли в воду с кутулями;
И многие пошли ко дну
Не отпустив добро во мглу;
Потом, на отмелях всплывали,
Где осень на поминки звали.

483
Огонь тушили сообща:
Всем миром, кто держать способен,
Багор, ведро, кто в кровной злобе,
Лишь на пожар в поту ропща,
Забывшись омутом несчастья,
Постигшем древнюю Москву,
Не отрешились от участья
С врагами выйти к очагу,
И биться в пламенном аду.
Отчаянье превозмогая,
Ошеломленные до дна,
Французы с ужасом взирали
На горы красного сукна;
Не спрашивая, чья вина…

484
Меж тем пожар, набравшись силой;
Пространством пойманным гудел,
Ворочался со знаньем дел,
Всей страстностью нетерпеливой,
Преображал Москву в бедлам;
От крыш трепещущие волны
Тянули жаром к облакам
Полотнища грозы бездонной.
И там, в тошнотной вышине,
Бурлили плазмою кружащей,
Стеной подпертые горящей
В ошеломлённой новизне;
Объяв свидетелям сознанье,
Слезу восторга серебря;
Но вместе с тем её гоня.
Всем человечьим пониманьем,
Всем возбужденным состраданьем

485
Смотрели люди, мир забыв:
Заворожённые размахом
Пылающего в сердце мрака,
Испытывая свой надрыв:
Величественным проявленьем
Стихии первородных сил.
С тем безобразным упоеньем
Смотрели: кто-то голосил,
Мольбы на небо возносил,
Но был не в силах оторваться
И содрогаясь всем нутром,
Хотел немедленно сорваться,
Бежать, дрожащим существом
Запрятаться в нору кротом.

486
Но, нет, смотрел блестя глазами
Неотвратимо, как немой
Подергивая головой,
Дрожа невольно, когда пламя
Вздувало пенистой икрой
Руно желтеющего ада,
И уносилось в мир иной
С величием былого града.
Не мог рассудок воспринять,
Всей грандиозности несчастья;
Века сметались в одночасье,
Но ужас требовал стоять.
Прогорклым чувством ненасытства
Всё тело жаждало огня,
Масштабом девственным горя,
С кошачьим страхом любопытства
Смотрело жалостью бесстыдства:

487
Как на покойника глядят
Размолотого вертелами;
Страшась, примеривая сами
К себе истерзанный наряд,
Во льду знобящего мученья;
Какое муторно сосёт,
Под сгустком нервного сплетенья,
Прогорклой жалостью, и ждёт,
Когда же морок пропадёт.
А наяву, как прежде, светит,
И жисть, ухмылкою слегка
Пощипывает, но не метит;
Кадилом, да ногой креста,
Басистым пением отца.

488
Взирал, как рушится столица,
Немногочисленный народ;
Наполеоновский восход
Зарницей освещал им лица.
Мальчишки рвались наперёд
Возились, дружно восклицали:
Когда огня, блеснувший мёд,
Клубясь взрывался, приседали
И замерев, разинув рты,
С тем восхищенью предавались;
Девчонки к юбкам бабьим жались.
Рукой касались бороды,
Под охи баб, непроизвольно
Задумчивые мужики,
В пожар шептали матюги.
Но, вот и с них, уже, довольно;
Бедой насытившись невольно,

489
Знаменьем осенив Москву,
Вздохнув напутственно – глубоко,
Шли прочь, понурив одиноко
Души бывалую тоску.
Французы также поражались
Смотря с окраин на огни:
Такого зрелища не ждали,
Да, и предвидеть не могли,
И взбудоражено вели
Промеж собой хмельные речи;
Не ведая, что в свете тьма:
Клубится голод и зима,
И смерть уже готова к встрече,
Взамен костела – снега свечи.

490
Пред ночью первою стихии,
Когда и ветер не рыдал,
Не возбуждал ревущий вал,
А небеса с землей не слились
В единый пышущий пожар,
Вдруг небо ярко осветилось,
И с выси, словно солнца шар
На город облако спустилось.
Зависло несколько секунд,
Над домом князя Трубецкого,
Дом вспыхнул; с часа рокового,
Как описал потом Сегюр,
Большой пожар и разошёлся,
В три дня столицу проглотив,
Победный опалив мотив;
По славе Франции прошёлся
И русским мифом обзавёлся.

491
Одним из первых град сотряс,
Вблизи Калужского проезда
Сильнейший взрыв, но с ним надежда
Ещё не рухнула. Погряз
В горниле адового гнева,
Столичный город, через день,
Когда рванулся ввысь из зева
Недалеко от красных стен
Пороховой заряд. Затем
Как утверждали офицеры,
Со всех концов пошли огни,
Как будто знак начать маневры
Был дан подрывом тем, зажглись
Десятки мест. Из западни,

492
Нет, не случайной – рукотворной,
Москва не вырвалась - сожглась:
Огнём как кровью залилась
По-русски страшно и просторно;
В преступной ярости к себе,
К противнику, и горожанам
К истории, к своей судьбе.
Всё было отдано кошмару;
И будто в камне тот сидел,
Ждал этот час, дыша веками,
Как узник грезил облаками,
И в щели муторно глядел.
И пробил час, предавшись жару,
Жестоко, дико и грешно.
Случилось то, что решено:
По узаконенному праву
На непомерную расправу.

493
Не милосерден русский бог,
К своим разноплемённым чадам;
Дарована им в мир награда
Из уготованных дорог,
Пройти со знаменем надежды
По самой топкой, кровяной.
И согревая плод мятежный,
Не ведать радости иной,
Как умалять себя борьбой:
Жилище страхом разоряя,
Платя за прихоти господ,
Своей же кровью усмиряя
Плебейский гнев - от несвобод,
И славя всуе царский род.

494
Народ - особое явленье:
Взять одного, и просветить,
Второго, третьего пустить,
Последнего, для представленья
О том, какой сей организм,
Типичные несёт отличья;
Как отделяет механизм
В чертах особенностей личных
Характер свойственный для всех
- Здесь проба не даёт ответа,
Не станет общая примета
В сложении иметь успех.
Так одиночек устремленья,
Сгорают в вареве котла,
Когда народ - но не толпа;
В часы утрат и пораженья
Встает по совести веленья:

495
Где личный, шкурный, интерес
Задавлен смыслом высшей цели,
Какая властвует при деле,
Идёт теперь наперерез,
С устоем мирного болота:
Стремленьем жизнью богатеть,
Завидовать в пол-оборота,
Обильно пить, и вкусно есть;
Блюсти при этом свою честь.
Или плюя на осужденье,
Брать только лучшее себе,
В том, ощущая наслажденье,
Быть уважаемым вполне,
И крепко дрыхнуть при луне.

496
Так в чем отличие народа,
От массы тех же душ толпы?
Одну благословят попы,
Анафеме другую, сбродом
Назвав, проклятьям предадут?
Казалось бы, за ту же ревность,
За ту же кровь, за тот же суд,
Почти за ту же неизбежность…
Но разницу, я вижу, в том:
Что, за народный гнев не стыдно,
А за толпу, что очевидно,
Постыдно – сразу и потом…
Толпа кичлива, но безлика
Хоть есть свои поводыри,
И гнев её, не от любви,
А от печёночного лиха,
Вдруг взбудораженного дико.

497
Толпа покажет страшный цвет
И в нём измазавшись стихает,
Как клоп, напившись, уползает;
В толпе дальнейшей жизни нет.
А призывавшие к расправе,
Увидев, что малы ряды
Не сыщут смерти в гордой славе,
Не бросят жаркой головы
На плаху, а стерев следы
- В бега…, иль с горьким покаяньем
К ногам сатрапа упадут,
И снисхожденья в наказанье
Вымаливать слезясь начнут
И шею втискивать в хомут.

498
И пред толпою нет стыдобы,
Пред кем? Пред алчущей толпой,
Теперь униженной, немой,
Отягощенной страхом злобы
Недавно движущей, теперь
Ползущей к сердцу рябью скорбной:
Как в логово несчастный зверь 
Затравленный рукой проворной…
Толпа не может созидать,
Она годна для разрушенья,
Для впрыснутых идей свершенья
Сторонних сил. Осознавать,
Что здесь подвох самосожженья
Толпа не может, от того,
Что ей внушили – это дно,
И вот вам новый путь спасенья…
Итог же: горечь сожаленья.

499
Но, переживших, тот очаг,
Угасший с волей - всё же тлеет…
С исходом лет в душе мелеет
Полымя страха. В мелочах
Так, сквознячком слегка встревожит,
Уляжется, потом взбодрит,
Оставит тень, и как прохожий
В задумчивости постоит,
Тоской внезапной удивит.
Упреком ворохнется сладость,
Уже в мифических тонах,
Той смутной дерзости; усталость
В залипших жидкостью руках,
Подхмыкнет думкой на устах.

500
И взор, случайно по ладоням
Скользнёт бесцельностью пока,
И влажность ощутит рука...
Мозг отвергает – пястья помнят:
Гульбу разнузданной толпы;
Ту притягательность природы
Её разгульной суеты,
Мгновенья огневой свободы,
Когда от сердца, да с плеча
Наотмашь бить чертей заклятых,
Да петуха пустить в заклад им
Потешить душу сгоряча.
И кто-то, вспомнив окреститься
- Не приведи господь, спаси,
И лихоманку пронеси,
Другие ж не начнут поститься;
Разбой им в радость будет снится.

501
Обречена всегда толпа:
Не долго в дерзости едины,
Мещане и простолюдины,
Заблудшие к ней господа.
Стихает шторм и остаётся
Водой омытая скала,
Реакция ко мщенью рвётся:
С петлёю посреди двора;
И завтра, будет как вчера.
Сойдет с волны шальная пена,
Лишь ощетинив зуд властей;
Толпа - бездарная измена
Ещё не вызревших идей;
Чревоугодье площадей.

502
Что ж вдруг толпа меня смутила,
К чему пространные слова…
Причиною тому - Москва;
За год, за два Москва кутила,
В безумстве прихотей, интриг…
К примеру: славный Чаадаев
Плясун, веселый озорник
Блистал среди роскошных балов,
Был восхитителен и свеж.
Москва как будто, предрекала…
Из бала в бал перетекала
Салютом огненным торжеств.
Паркеты и столы трещали,
Как пред упадком, иль чумой,
Но вольнодумства в час лихой
Толпу ещё не повстречали;
И жив ещё был - Верещагин.

Глава 3. Москва после пожара.
               Наполеон возвращается в Кремль.

503
Не минуло и двух недель,
Со дня кровавого сраженья,
И безусловность пораженья
России – факт. Так в десять дней
Случились два больших пожара:
Проигранный –  центральный бой,
И вслед за ним огонь кошмара
- Последний русский часовой
Восставший адом над Москвой…
Ну, вот и всё? … Медведем едет
Тиран к Кремлю, плоды страшны:
Пред ним его расчетный дебет,
Трофей и главный приз войны;
Захватчики потрясены.

504
Огромный труп лежал в пространстве;
Не умещались в головах
Виденья черноты и прах,
Осевший в пепельном убранстве.
Из куч струился сизый дым
И язычки заката тлели,
Огнём уже полуживым;
Вдали развалины горели
Огонь их вяло доедал;
Как пес от пиршества объедки…
Из серости небес шёл редкий,
Холодный дождь. Он отпевал
Щемящим чувством безразличья
Вчерашний воспаленный день.
Безбрежная пласталась тень:
Язвительностью неприличья,
В чертогах прошлого величья.

505
И устремлялся чутко взор
На одиночные строенья,
Стоявшие как приведенья.
Куда ни глянь, везде разор
В холмах бесформенной пустыни;
Напоминанием былым,
Чертил пейзаж изломом линий
Несоответствием тупым
- Сиротством омрачено злым.
Удушливо Москва смердела,
Из развороченного рта
Зубами редкими глядела,
Седыми норками крота;
Казалось, что она мертва.

506
Запёкшись почерневшей кровью,
Обглоданная нагота
Потёмками глубин ждала,
Взывала, истекая болью,
Сочась презрением из ран
- Невидимым, но ощутимым;
Кто чувственен к иным мирам,
Кто ощущением незримым
Соприкоснувшись мигом лишь,
Уж гонит жуткость сновиденья
Не осознав, без промедленья
Душа волну, как зыбь камыш.
Подрагивали нервно кони
Косились вдруг на седоков,
Орбитами вертя желтков,
Храпели припадая в ноги,
Как будто слыша бег погони.

507
Москва огнём пригвождена,
(Иль то, что от неё осталось)
Нутром своим, прискорбно сжалась,
Но, стала более страшна:
В пространстве скрытая угроза,
В развалинах таится нерв;
Москва не приз, уже заноза,
Козырный туз, отныне блеф
В былых расчётах на успех.
Москва страшна не видом – сутью,
Огонь, всего лишь брат войны
По воле, случаю, беспутью,
С бедой они обручены
- Один аккорд, одной струны.

508
Не странен путь сего исхода:
Горят другие города,
В них гибнет чернь и господа,
Во всех столетьях и походах.
При самозванцах и царях
Свой гребешок петух вздымает,
И город, как чумазый хряк,
Из грязи смотрит и моргает,
Вздыхая с грустью о добре:
Своем, соседском, и казенном
Дотла прогорклого сожжённом,
В опустошительной борьбе.
О нет! Москва не просто город,
Из сотни прочих городов
- Москва оплот, духовный кров,
Всего российского народа;
И боль её; её невзгода

509
Тревогой душу рассечёт,
Досадою за всю державу,
Дав волю быстрому пожару
По жилам страстью протечёт,
Иль усмирится безнадёжно,
Посетовав, что бог суров,
Своею благостью тележной
Осудит, но, в конце концов
Помилует - ведь он таков.
Две стороны об этом знают,
И верят в город светлых дней,
И образ этот принимают
Всей глубиной души своей;
Всем опытом, и тем больней

510
Саднил французов вид развалин,
Опустошенья круговерть.
Невыносимо им смотреть;
Они на стремя привставали,
Ища неясное вдали,
И не найдя его - сникали,
Непринуждённый сделав вид,
В молчанье ехать продолжали.
Эмир опасливо брыкнул,
Другие, будто это ждали,
Их морды часто закивали.
Наездник повод подтянул,
Коню огладив мерно гриву.
Ногами конь перебирал,
Как будто, кто его хватал:
Ощупывал у путо жилу,
Нацеливаясь взять поживу.

511
- Животное, и то, блажит
Подумал он – Москвы зараза
От вида черного пейзажа
Солдат хандрой заворожит.
Солдаты молча сторонились,
Встречая свиту на пути,
Мгновенье лица их светились
Запалом, той ещё, любви,
Но сразу делались строги,
Как только группа проезжала;
Восторг безудержный сгорел
В объятьях дикого пожара…
Наполеон как куль сидел,
И пониманием бледнел.

512
А Понятовский - князь Экмюльский,
Веселости не растерял,
В запальчивости уверял
- С Москвой и дух военный русский
Сгорел, дорога здесь одна:
Дворяне трон не пожалеют,
Династия обречена.
Когда ж уголья все дотлеют
И осознание придёт,
Они свой счет царю предъявят.
Народ монарший дом ославит;
И не простит, и не спасёт.
Россия хороша в победе,
Когда же проигрыш грядёт,
В ней смута древняя ползёт т
- Разброд и кровь, к честной обедне;
И бог их эту дань не сменит.

513
Наполеон повел плечом,
Кивнул небрежно, оглянулся,
Вздохнул, невнятно улыбнулся.
- Мой император, вот ещё!
Трибун не унимался польский;
Поймав внимание к себе
Он говорил уже по-свойски,
Без геральдических помех:
Со знаньем дела, и для всех.
- Мы слишком долго… - но вниманье,
Стенанье отвлекло и крик;
Грудной, истошный с придыханьем
Надрывный, как в последний миг,
Когда бред ужаса настиг.

514
Наполеон остановился.
У развалившейся стены,
Срывая пепел тишины
Комочек грязный плоти бился.
Опознавалась в нем едва,
По тембру, лишь, грудного стона,
Что это женщина была,
И горе было в ней бездонно.
Она скоблила пястью прах,
Затем схватив, его бросала,
Руками небо призывала
С мольбою страшной на устах.
Одежды - рубищные гроздья
Спадали с почерневших рук;
Как у запущенных старух,
Изломанных волос колосья
Смешались с жирной сажей в клочья.

515
Солдат присевший рядом с ней
Поддерживал её за плечи,
Когда ж взрывались в воплях речи;
Он как таинственный ручей
Мурлыкал в ухо ей тихонько,
Касаясь мягко головы…
Сидели группою в сторонке
Гвардейцы, опуская лбы,
И лица были их пусты.
Все встали разом, ободрились,
Придали лицам бодрый вид.
К Наполеону устремились,
Их взгляды; он же был гранит,
Кивнул лишь – Кто всё объяснит?

516
Перевели её стенанья:
Из рук её, огонь, всерьёз,
Младенца вырвал и унёс
- От этого её  рыданья.
Она безумна. Прошлый день 
Бродила здесь по пепелищу
Сегодня бродит словно тень,
Не пьет, не принимает пищу.
Вновь воздух, крик её пронзил
Истошной болью, и прервался,
Но рот открытым оставался
И звука не произносил,
Как вход от пули; щеки впали,
Она смотрела онемев.
Поднявшись, палец вверх воздев,
Ступила пьяными шагами,
Соприкоснулась с ним глазами,

517
В улыбке умилила рот;
Так, глядя на Наполеона
Как будто перед ней икона,
Иль брат небесный у ворот;
Остановилась, посмотрела
В глаза его, затем поверх,
На серость пелены прострела,
Вернула взгляд к нему, и вверх;
Смешок, вдруг, тишину поверг.
Глаза моргнули, почернели,
Как будто скальпель бельма снял,
Расширились и заблестели,
Уста искривились в оскал,
И скрытый гнев лицо объял.

518
Она повыше треуголки,
Уже не глядя на него,
Уткнула пальцем высоко…
И взгляд осмысленный и колкий
Скользнул по свите, помутнел
Внезапно, также, как и вспыхнул,
Голанской спичкой отгорел…
Как будто кто её окликнул,
Она, ссутулившись, пошла;
Одежда с плеч её свалилась,
Спина сочувствием открылась.
Солдат вскочил, укрыл спеша
Своей шинелью нагость тела,
Её пытался разбудить
- Не смог, не смог и усадить;
Вернулся, встал оторопело
Навытяжку, смотря несмело

519
На императора в седле:
Ждать наказанья, иль прощенья,
Покрывшись краскою смущенья
- Позорной слабостью в войне.
Наполеон проехал мимо
Волнения не показав,
За ним вся свита торопливо
Пустилась, слова не сказав;
Забыв, о чём вел князь рассказ.
Наполеон вполоборота
Взглянул рассеянно назад:
Хотел позвать к себе кого-то,
Но передумал, видя, как
Два генерала вверх глядят.

520
Он шмыгнул носом недовольно,
Эмира рысью припустил,
И до Кремля глаз не сводил
С печальности картин: невольно
И ужасаясь, и дивясь,
Царившему вокруг развалу
- О скифы – мысленно твердя
Он повторял. За что же кару
Москва, геенны понесла?
- Вопрос щипнул его неясно,
Но взгляд уперся в зубчик красный,
И тут же каверза сползла,
В болото недоразуменья,
Столкнувшись с четкостью ума:
Где иллюзорность не годна,
Где места нет предположеньям,
И философским измышленьям.

521
Наполеон был уязвлён,
Гораздо глубже, чем казалось,
Он был раздавлен; не сбывалось
То, чем он был так окрылён
Все годы огненных лишений:
Ещё с египетских путей,
Что возносило меч решений
В энергию кровавых дней,
Что продвигало блеск идей:
Упорный стержень убежденья
В предназначение своё,
Врученное от провиденья,
От мира высших сил копье,
Чтобы направить острие

522
Под знаменем великой цели:
Опять империю создать,
И земли большие собрать
В священной римской колыбели.
Свой тайный помысел храня,
Он мнил в Кремле короноваться:
Венец Востока здесь принять.
В Успенском храме сочетаться
Во браке с Азией, и вот:
Пред ним пустыня, крах затеи,
Москва с ним ложе не разделит
- Старушка девственность блюдет.
Какой ценой! - он поражался.
Европа станет осуждать,
Но, варваром ему не стать,
И пусть триумф не состоялся,
Но, он с победою остался.

523
Москва оделась в чёрный кров,
Как луг весною после пала:
Стелилась пустошью потрава;
У холмиков былых домов,
Бродили медленно фигуры,
В пропитанном огнём рванье:
Совместно -  русские, французы;
В безвольно апатичном сне,
Ища вчерашний день в земле.
Фигуры не воспринимали:
Противников, да и себя,
Но будто, что-то вспоминая:
Вдруг замирали, вдаль глядя,
И вновь брели, чуть погодя.

524
Они как призраки блудили
По кладбищу в тиши ночной,
Ища покоя под луной,
Но чуткости не находили,
И оглушенные брели,
Ослепнув от прошедшей бури;
Неспешно таяли вдали,
Сойдясь в холмах с пейзажем хмурым.
Шатались тысячи солдат
По пепелищу – всё, как дети,
С оружьем только.  Их не метил
В прицел французский пьяный глаз.
Они, встречаясь, расходились,
И даже локоть в локоть шли,
(Имея разные пути)
Но, меж собою не бранились,
Как будто разом все упились

525
До одурения вина.
В потемках разума гнездились,
Мерцали, и тревожно снились:
Огня урчащая стена,
Опустошенные просторы,
Чужие лица, дым и смрад
Сметённый ужас, воя хоры,
Поющие на разный лад,
Червлёный сажей снегопад;
Смешались сон и явь. Забвенье
Туманной взвесью облекло
Тех, кто участвовал в тушенье,
Кто вырвался - кому свезло,
В ком зло огня ещё текло.

526
Два оглушенных дня мирились
Французы с русскими в Москве,
С одною болью в голове,
На третий день иссякла милость;
Ведь так устроен человек,
Отчаянье, как дождь проходит,
Не будет он горюнить век.
Вот солнце муторное всходит;
Ещё опора не крепка,
Но чувство самосохраненья,
Рассеивает сновиденья
Освобождая берега.
Наполеон срубил печали;
Приказ – Солдат переловить,
Под караул их посадить…
И здесь французы опоздали:
Очнувшись - русские сбежали.

527
С собою мщенье прихватив,
Направились по долгу службы
К войскам – отечеству быть нужным,
Другие, шайки сколотив,
В окрестностях Москвы осели,
И здесь с крестьянами ведясь,
Свершали дерзкие набеги;
При свете дня в лесу томясь,
В ночной расправе ж не скупясь.
Покинутый народ поднялся
И партизанщина взялась,
Тенями этот демон крался,
Ища потехи русской сласть;
Когда на всё согласна власть.

528
За русскими, как зверь на запах
Не отставая шёл Мюрат
Держа победно свой штандарт
Считая, что зажата в лапах
У льва компания была,
И дни остались до развязки…
А вспыхнувшие облака
Не вызвали в нём опаски;
Лишь удивление слегка.
Он выполнял распоряженье
- Не оставался без движенья,
За русской армией идя,
По оставляемому следу;
Но, столкновенья не искал,
Довольно мирно наседал,
И каждый день имел беседу
С парламентерами к обеду.

Глава 4. Маневр Кутузова.

529
Кутузов дрожки повернул,
И так, в задумчивости полной,
Тряся седой главой безвольно
(Казалось, будто он уснул)
Поехал прочь от врат столицы,
По направленью на Рязань;
Смотрел на войсковые лица,
Вперяясь думой в глухомань
И ощущал глухую брань.
Был в этот день немногословен,
Энергии не проявлял;
Не всяк докладчик удостоен
Им был вниманья; он кивал
Иль знак рукой подавал,

530
Чтоб исполняли дальше службу
Соображая наперёд:
Он видит - свой всему черёд,
И лишней болтовни не нужно.
Так проходили версты, дни.
Три ночи лагерь ужасался,
Смотря на грязно-желтый нимб,
Который, к ночи возвышался:
Густея матовым зонтом,
Зловеще набухая тестом,
Над опечалившимся местом
Где осквернён был русский дом.
Там, что-то страшное свершалось,
Непоправимое уже,
Что было понято в душе,
И, к сердцу горькой правдой жалось,
Но всею жизнью отвергалось.

531
Светлейшего, не мог взять сон,
Он с ночью безнадежно бился:
Задремывал порой, будился
Срывая приглушенный стон.
Глядя на призрачные свечи,
На воздух шёл, глотнув вина,
Шинель, набросив лишь на плечи.
Дежурный офицер вставал,
Кутузов тут же осаждал,
Его порыв махнув рукою,
И из палатки выходил
Неспешно, шаркая ногою;
Стоял под небом нелюдим,
И офицер стоял за ним.

532
На третий день со дня ухода
Из обезлюженной Москвы,
Маневр свой, конницей прикрыв,
Кутузов направленье хода
На запад резко изменил,
А арьергард пустил к Рязани;
Демонстративно там пылил,
С тем силы главные избавил
От наседавшего врага.
Мюрат в азартности погони,
Наживку взял, и был доволен,
Преследуя лишь арьергард.
На протяжении недели
Он за Раевским поспешал,
Но у Рязани был финал:
Пропали русские; лишь ели,
Да сосны призрачно смотрели,

533
Как авангард французский встал
В мистическом недоуменье:
Не принимая откровенье.
Кутузов тайну сохранял
До Боровского перевоза,
И даже штаб о том не знал
- Никто, и липшая угроза
- Мюрат, подвох не опознал,
Теснить пустышку продолжал.
Тем временем Подольска мимо,
К деревне Красная Пахра,
Вел марш-маневром торопливо
Кутузов русские войска.
Предвидя, всё же, что близка

534
Опасность бое столкновенья,
Но встал там на четыре дня;
Тылы в один кулак сводя,
Для правильного отступленья.
На десять безответных дней
Французы русских потеряли;
И не щадя своих коней,
По трем дорогам пыль гоняли,
И, отыскали наконец.
- Кутузов оседлал дорогу,
И на Калугу держит ногу
- Принес известие гонец.
Наполеон взглянул на схему;
Интрига вновь не умерла,
У русских армия была,
Южнее обострив проблему,
Его разрушив теорему.

Глава 5 Петербург в эти дни.

535
- Маневр усугубил игру,
И с ним придется мне считаться:
Недооценка, может статься,
Окажется не ко двору.
Но я в Москве, пусть и сожжённой,
Не важно, я сейчас в Москве
- Роились мысли раздражённо
- Я победитель - на коне.
Наполеон в своем письме
Напомнил это Александру,
И замириться предлагал;
Забыть упреки, армий свару
- По-братски, честно он писал,
Но русский царь не отвечал.

536
Узнав, что враг пришёл в столицу,
И что Москва разорена,
В Санкт-Петербурге господа
Узрели близкую зарницу;
Волнением охвачен двор,
Одни воинственно роптали
Желая кровно дать отпор,
Другие мира предлагали
- Не гордостью, умом судить:
Ведь время, всё потом устроит:
Ведь мир, он дорогого стоит,
Когда, нет силы победить.
Но государь былое помнит:
Здесь стоит только уступить
- Романовым уже не быть,
Династию встряхнут, как коврик,
А если нет, он все ж покойник.

537
Второго мира не простят:
Отечество, народ, дворяне,
И даже те, кто спрятать камень,
Покамест в подпол норовят.
Они найдут для желчи крохи;
Личину вывернут свою
И станут более жестоки,
К оторопелому царю,
Чем даже те, кто был в бою,
И кто противился тирану;
Он помнит деда и отца
- Незаживающую рану
Отцеубийства; страх юнца
Не ждавшего себе венца.

538
Опять тупое отчужденье
Вселилось в душу, проросло;
Глаза и щёки обожгло,
Навязчивым предубежденьем,
Упорно мучившим его,
Почти всегда в часы терзаний.
Оно вползало воровством,
Промозглым салом созерцаний:
Струилось тропкой скользкой в грудь,
Нашептывало, размышляя
О самом тайном; верно зная
Как побольнее ущипнуть.
И вот торжественный молебен
В день воцарения его,
Натянутое торжество:
Он в смутных чувствах к храму едет,
Ступает наземь; строен, бледен.

539
Народ безмолвствует, смотря
Как государь проходит мимо,
Как держится непостижимо,
Золу Москвы к Христу неся.
Толпа не так его встречала 
В Москве два месяца назад:
Восторгом истинным венчала,
Несла к собору на руках,
При верноподданных слезах
Полы одежды целовала…
Теперь же вязкой тишиной
Лик самодержца оглушала,
Стелилась за его спиной
Холодной, мрачной пеленой.

540
Толпа, с претензией следила,
Готовая взорваться вдруг:
Излить язвительный недуг
На бывшего её кумира.
Казалось злобою полны
Столпы Казанского собора:
Стоически раздражены.
Но арки внутреннего свода:
Парящий купольный объем
Великолепие убранства,
Изящность благости пространства
Лампадку засветили в нем.
Внесли в разлад отдохновенье,
Успокоенье и любовь,
Ко всем, всему… Он глянул сквозь
Алтарь сердечным озареньем,
Души приняв благословенье. 

541
Как прежде враг владел Москвой,
Но страшный дождь уже излился
И император прослезился,
Но, нет совсем другой слезой:
Не той Московской вдохновенной,
От чувства преданности всех,
Но бережной слезой смиренной,
Мироточивой верой в свет,
Где путь лежит из века в век. 
И выходя уже из храма
Он глянул сверху по толпе,
На отблеск темного канала,
И приготовившись к войне,
Шагнул пружинисто к Неве.

542
Он как-то разом укрепился,
И вдруг, подспудно осознал
Что боле их не презирал;
А, как река вперёд стремился,
Промеж безмолвных берегов,
Внимания не обращая
На громыханье каблуков,
И лишь, на вдохе замирая…
Тут, кто-то взвизгнул – Государь!
Толпа насупилась сначала,
Взъерошилась и закачалась;
Вдобавок солнечный янтарь
Сквозь тучи, словно в подтвержденье
Ударил вдруг по головам,
Заставив вздрогнуть даже Храм,
Тупое вызвав изумленье:
У части ж публики смущенье.

543
 Но государь в карету сел,
Досадуя, что опасался…
(Обычно он верхом являлся)
Он на народ ещё глядел,
Слегка кивая головою,
Но думал вовсе не о том:
Как примерить себя с толпою,
Как вознести над бездной трон,
Когда масон со всех сторон.
Масоны! – мысль его кольнула,
За горло взял удушья кнут,
Догадка будто заглянула
В колодец - Больше не вздохнут,
Меня теперь уж не сомнут.

544
Масонство приняло в России,
Вполне легальный антураж,
И даже более чем блажь.
В среду дворянства приносились
Идеи эти с языком,
И с почитанием Европы,
Взращённые ещё Петром.
Вначале как игрушка тех,
Кто одичал в российском быте,
Кто знаний жаждал на орбите,
И кто искал себе успех.
Зараза эта разъедала
Устои русской старины:
Основы власти, лик страны,
И неизбежность предрекала
- Паденья трона, и развала.

545
Он мысленно, все эти дни,
К первопрестольной устремлялся
И над собою измывался:
Бродил по улицам, сродни
Печальной тени, с облаками
Парил как демон над землей;
Виденья силы пожирали,
Ползли за мыслями змеей,
Сплетаясь в жгут над головой.
Его терзал вопрос подспудно;
Как муха мечется в углу
С навязчивостью неотступной:
А мог ли он пресечь войну,
Взяв пораженчества вину.

546
Он был виновник разоренья,
Пускай отчасти - это так;
Но перед кем он виноват?
Он не предпринял для спасенья,
Всего, что мог – не смог ступить
Чрез гордость царственного дома,
Не смог захват предупредить…
И вот теперь в его хоромах,
Капрал, трактирщики сидят,
И грезят славой и походом,
И от безделья мимоходом
О русском троне говорят.
Я прав - подумал он украдкой
- О! нет решительно я прав,
Я щит династий от упадка,
Я страж всего миропорядка.


547
Он судорожно вспоминал,
Когда же противостоянье
Идей, враждебных сил бряцанье
- Военный в целом карнавал,
На личностях их двух замкнулся;
Когда он видеть перестал
Достойного себя: лишь дулся,
И более, всё, презирал,
Когда виктории считал
Неугомонного француза,
Смотря как старые дома
Раздавлено идут в союзы:
С усердной гибкостью в ногах,
Под длань безродного врага.

548
Он виноват, лишь перед теми,
Кого война согнала с мест,
Пройдя косой огня окрест,
Где обескровила селенья.
Кому внезапная судьба
Без выбора, лишь, указала
Могилу, и туда свела
Безжалостной рукой Баала,
Кого господь не уберег,
На поле освященной брани,
Пред теми, чей удел – рыданья…
Он принимает сей упрек,
Но, он невинен пред Россией:
Склонись, и страшные дела,
Тогда б Россия обрела;
Отпали б узы вековые,
И вакханалия России

549
В безвластье пышно б расцвела:
И что в Европе есть плохое,
То прижилось бы как родное,
На почве сладости греха.
- Вот странность – думал Александр
- Российской чувственной души:
Её стремленья к божьей правде,
К порядку; но века прошли,
И нет спокойствия души,
И нет порядка. Правда – зрима,
Парит, лишь руку протяни,
Но как во сне – неодолима:
Исходит светочем вдали,
Взывая к жертвенной любви.

550
Как много сил духовных надо,
Чтоб правду и любовь понять:
Всё без остатка разделять,
Приняв, что жертвенность награда.
Такая странность в русских есть,
В ней так века мешались с кровью,
Где подвиг, зависть, месть и честь
Несут лишь грёзы к изголовью…
Но думать, о душе своей
Теперь неловкое мученье,
В Европе ж недоразуменье,
Европа – мир простых страстей;
И разрушение России,
Лежит не в поприще войны
- Старанья здесь обречены,
В природе нет военной силы,
Чтоб вырвать из души святыни.

551
Военной силы в мире нет
- Бессилен враг, что ж тут поделать;
Огонь, жестокость, гордость, смелость,
Штыки и пушки - прочий бред
Здесь бесполезны, что веками
Испытано уже в судьбе,
Но мысль, заброшенная камнем
Кругами ширится в воде,
Изменой бьётся в голове.
Европа – милая старушка
Нашествием осквернена
Она у льва в когтях игрушка;
Идея больше, чем война;
Не потому ль, Москва в дымах?

552
Династии короны сняли
- Злодей преемственность сгубил;
Монарх законный - здесь один,
Да держатся островитяне.
Но им не выплыть без меня…
Без крайностей моей России,
А их привычка изменять,
Не отвернёт пусть мои силы
- Идея больше, чем война.
Они спасителя забудут,
Я ж, снисходителен к ним буду,
И потому в дымах Москва.
Какая жертва – боже правый!
Всё верно! Свыше суждено,
Держать прорубленным окно.
На довод Александра здравый
Взирал прапрадед величавый.

Глава 6. Что, предваряло сдачу Москвы.
                Дело Верещагина.

553
В те дни, когда кипела спесь;
Ещё до главного сраженья,
В Москве витало ощущенье,
Что враг дойдет, и будет здесь.
По оставлению ж Смоленска
Тревоги начали расти,
Подспудно, не грозой вселенской;
Но, что могло произойти,
Язвинкой начало скрестись.
Кто понимал в военном деле,
Иль лучше был осведомлён;
Тот беспокойно спал в постели,
Читал афишки; был смущён,
Но был в победе убеждён.

554
Патриотизм свой выражало
Дворянство в клубах, за игрой:
Французской речи дан был бой,
Лишь русским словом разрешалось
Вести приличный разговор.
За оговорки брались штрафы,
Но выходил из речи вздор,
Не всяк, привычные мог всхрапы
Переложить на русский слог.
Случалась фраза - винегретом,
Что позабавило б поэтов,
Когда французский лишь глоток
Мог разъяснить мудреность фразы;
Смеялись все, и золотой
Бросался нежною рукой
В копилку, слушая наказы,
Под оживленные рассказы.

555
Презренен был родной язык,
Изяществом не отличался,
С простолюдинами якшался
- Дворовый в общем был мужик.
А для господ иные речи,
Иной напудренный манер,
Пленительные сердца встречи:
Изыск – французский кавалер,
Пройдоха пусть и лицемер;
Но безупречности движений,
Волнительный в саду пленэр,
Дрожанье губ и выражений:
И после… страстный флибустьер…
Сказать стесняюсь про эклер. 

556
Простой народ обыкновенно
От власти добрых сказок ждал,
И получив их, жил-живал
На гром крестился суеверно.
Под колокольный гулкий звон
Хозяйки сплетни собирали,
Ползущие со всех сторон,
И дальше их переправляли:
Слаба противника кишка,
Наполеон как сыч озлоблен,
Почти разбит и остановлен,
Осталось малость - три вершка,
И он отступит безвозвратно.
Но день за днём, он всё идёт,
Слабинку, вроде, не даёт,
И измышленья уж превратно
Толкуют вести многократно.

557
Что делать тут Ростопчину,
Когда порыв патриотизма
Не угасаем. Верх цинизма,
Сверх смелости сказать ему
О неуверенности власти;
Об выезде из стен Москвы
Всех горожан, ведь в этой страсти
Потуги управлять мертвы,
Что может стоить головы.
Опасно осаждать народу
Его воинственный настрой,
Потребность биться за свободу:
Он налетит как дикий рой,
Расправу учинив с тобой.

558
Военный губернатор знает:
Не время бурю поднимать,
(Верней народ подогревать)
Напутствовать и ждать, бывает
Ведь чудо - промысел небес:
Упорство дух врага смеряет
И отступает страшный бес…
Да, и Кутузов заверяет
- Москву противнику не сдаст
И Ростопчин афишки пишет,
Что воинство победой дышит,
И вскоре светлый грянет час.
Но в раз другой уже: оружье
Народ взывает в руки взять
И за столицу постоять
«Да будет гнев в душе разбужен,
Дадим отпор всем миром друже!»

559
Когда ж противник в ста верстах,
Для генерального сраженья
Остановился, мрак решенья
Едва держался на устах.
Но был страшнее, всё же, хаос,
Перерождение толпы;
Подобное уже случалось,
Когда великий дух борьбы
Не находя себе ходы,
Для выплеска здоровой силы:
Воспламенял разбойный трут,
А некогда порыв красивый
Всего за несколько минут,
Вдруг обращался в страшный бунт.

560
И не было тогда спасенья:
Губилось всё, что есть вокруг,
Толпы выстреливал недуг
Творя в угаре омерзенья.
И Ростопчин, вертляво, ждал,
Не вызывая подозренья;
Храня за властью пьедестал
Надеясь всё ж на измененья
Фатальных домыслов своих,
И вывозил не слишком рьяно:
Своё добро и государя,
Казённых служб дрянной архив.
Уже при звёздах дня сраженья
Депешу светлый князь прислал,
Что поле битвы отстоял,
И завтра даст опять сраженье,
С тем узаконит положенье.

561
Но утром Ростопчин узнал,
Что армия уже в Можайске,
За десять вёрст от той лужайки,
Какую светлость отстоял.
Кутузов же не унимался:
И вслед за тем четыре дня,
Просил подводы, возмущался,
Нерасторопность служб кляня,
Но шёл к Москве - блеф хороня.
И не было уже сомненья,
Что Кремль увидит здесь врага;
Глава, предвидел потрясенья,
И знал уже наверняка
Развязка страшная близка.

562
За день до своего прихода
Кутузов, бодрость не терял:
Как прежде власти уверял
В намеренность всего отхода
Лишь для спасения Москвы,
Для самой верной обороны.
Когда зубцы Кремля видны:
Другие действуют законы
На поле брани. В этом он
Уверен и к тому стремиться,
Но Ростопчин не стал мириться;
В патриотический закон
Он верил пред людьми и небом,
Но гибельный приказ отдал,
И час смятения настал;
Москва, всем содрогнувшись телом
В бега пустилась ошалело.

563
Вскипела сонная река
И потекла людьми по венам
Вспухая скарбом, словно пеной
- Шугой сдирая берега.
Как при разливе половодья,
Вода, гонимая неслась:
В урочища, в поля, в приволье;
Рыдая, мщением страшась,
Проклятья сыпля и молясь.
Сама, ведь, мысль казалась дикой,
Ещё пять дней назад тому;
Но вот у врат Москвы владыка
Надежды разорвав струну,
Идёт к триумфу своему.

564
В последний день пред отступленьем,
Афишка от Главы: с утра
Собраться всем на Трёх Горах
С оружьем, чтоб сопротивленье,
Врагу всем миром оказать.
Народ воинственный собравшись,
С волненьем власть стал ожидать,
Однако ж так и не дождавшись,
Разгоряченная толпа
Пришла на двор в расстройстве нервном,
Чтобы услышать непременно
Главу Москвы – Ростопчина.
И к чести, он не убоялся:
К ним вышел, речь в пылу сказал,
К отмщению народ призвал
И указал, кто потерялся,
В ком яд измены умилялся.

565
Он приказал их привести:
Учителя – француза, вместе
С сынком купеческим; предвестье
Расправы зрело впереди.
- Вот он виновник – Верещагин,
Он предал всех, саму Москву.
Они – кричал он - Обещали
Продать отечество врагу,
Гореть изменникам в аду.
Толпа тотчас заволновалась,
В ней нетерпение взросло,
Как будто искра пробежалась:
Их лица злобой обожгло,
И кровью взгляд заволокло.

566
Толпа придвинулась к несчастным;
Сгущалась суживая круг.
Кривились пальцы жарких рук;
Увещевания напрасны,
Когда есть повод отомстить,
И есть предмет - живой виновник.
Толпа решилась погубить,
Того, кого назвал сановник,
Тут безразлична суть вины;
Внимание переключилось,
Толпа расправой ополчилась,
Ей оправданья не нужны.
Но Ростопчин их урезонил,
(На время правда) он сказал,
И на француза указал
- Его прошу, сейчас не трогай,
А этого руби до гроба.

567
Исправник вытащил клинок,
И в нерешительности замер.
- Руби! Руби - кричали в стае,
Исправник рубанул, как смог.
Удар пришёлся вскользь по шее;
Порхнула кровь живым ручьем,
Изменник рухнул на колени,
А Ростопчин своим чутьём,
Держа толпу, был не причём.
Толпа мятежно созерцала;
Взгляд Верещагина блуждал,
К французу мерно подступала…
Не трогай – Ростопчин вскричал,
Толпа замялась, он сказал

568
- Сейчас, француза я прощаю
Пусть скажет; был всего один,
Кто имя русский посрамил.
Не я – народ сей суд свершает…
Так, пусть он с милостью идет,
И молится, что так случилось…
Наука будет наперёд
Всем, в ком измена поселилась:
Кто вольно толковал войной,
Кому страданья не помеха,
А лишь издёвка, да потеха,
Кто обручился с сатаной.
Толпа вздохнув зашевелилась.
- Грех будет вам – студент сказал,
Неловко съежившись упал.
Беда надвинулась, сплотилась,
И гневом скорым разродилась.

569
Негодование толпы
К студенту Ростопчин направив,
Подмостки действия оставил,
Подавшись скоро из Москвы.
И вольнодумец Верещагин
Подрубленный, полуживой
Остался, схваченный клещами;
Один, пред яростной толпой,
Настроенной свершить разбой.
Но как же, двадцати двух летний
Купеческий сынок, студент
Доселе, в общем, неприметный,
Злодеем стал. Кто даст ответ?
По истеченью стольких лет.

570
Воспоминанья, пыль архива
Сухую правду говорят:
Что он бездумно взял снаряд,
В моменте не учтя мотива
Поступка своего, и вот,
О каре не подозревая
Жестокий принял оборот.
Провинность в целом не большая
Его была - лишь два письма
Наполеона перевёл он,
Распространил их - став шпионом,
Впоследствии, вину признал.
Сенат на каторгу отправил,
Вдобавок двадцать пять плетей,
Чтоб сразу выбить дурь затей,
Пока ж он в «Яме» глупость правил,
Не думая, что быть расправе.

571
Его подельник - дворянин,
Бит не был, но лишен дворянства,
И выслан с глаз долой начальства
Как дебошир – простолюдин.
Его ж, судьба в часы страданья,
Схватила цепко, привела
Для непристойного закланья:
Чтобы толпа его взяла,
И душу кровью отвела.
Толпа студента обступила,
Закрыв собою белый свет,
И угрожающе завыла,
Удары ринулись…, но нет,
Уж слишком жалок был предмет.

572
Добить и растерзать на месте
В минуту – это ведь легко,
Но горе слишком высоко,
Чтоб выразить всю жажду мести,
Всю ненависть, весь душный ад,
Горящий смрадностью бессилья
В сердечной скорби, и глазах,
Лишь ждущий выхода насилья;
В той сообразной мере зла,
Неотвратимостью гнетущей,
Где действа мрак вершится сущий;
Расправа - страшной быть должна.
Лишь так бы масса утолилась,
Вкусивши счастья, прочь пошла.
И полупьяная толпа,
Не сговорившись – расступилась;
Как обожглась стояла, силясь

573
Познать здесь, может быть себя…
Но там внутри уже известно,
Что будет, и грешно, и честно,
И что вернуться вспять нельзя.
Грешно потом, сейчас расправа,
Орудие принесено;
Толпы заведомое право,
Историей давным-давно
На скорый суд защищено.
Петля накинута на ноги,
Изменника поволокли,
Плюя, пиная по дороге;
Скорбели люди, и текли
Их слезы в пыль родной земли.

574
Почти, что два часа таскали
Его по улицам Москвы,
Вдоль скверов, лавок, мостовых,
И Бонапартов проклинали;
Пока стеклянные глаза
Не вперились устало в небо,
И жизнь от плоти отошла.
Тогда лишь, пнув брезгливо тело
В последний раз, уж на мосту,
Вокруг немного потеснились,
И в Яузу затем скатили,
Изодранный дорогой труп.
Лишившись с трупом вожделенья,
И постояв у края вод,
Не успокоенный народ
Подался прочь, гоня сомненья,
Томясь корячкой преступленья.

575
Те ж кто смелее, в раже был,
Пульнули у Кремля в Мюрата,
Вспугнув ворон пальбой и матом,
Тот гаркнул пушкой, брызнул дым…
Когда ж рассеялся поднявшись
К зубцам туман пороховой
Защитники не распрощавшись 
По подворотням, всей толпой,
Сокрылись в дымке голубой.
Постреливали повсеместно;
Когда ж заряд свинца не рвал
Французской кожи, скажем честно,
Разъезд охальников хватал
И в меру тумаков давал.

576
Попавшихся солдат пленяли,
А прочим, кровно пригрозив:
Их выходку сейчас простив,
Из благородства прогоняли.
Так будет только день, иль два,
Потом события изменят
Всё представленья о делах
Военных, жизненных, и время
Сожмётся голодом в петлю…
Но, а пока, пьянит победа,
И бородатого соседа
При чувствах неги не убьют.
Да, всяко и потом случалось,
Когда хозяйское добро,
В котором - главное вино
Холопами врагу сдавалось,
И вместе дружно распивалось.

Часть 4
Глава 1. Москва и оккупанты.

  577
Так постепенно день за днём,
Москва – как говорил Кутузов,
Вбирала алчущих французов
Как губка: с вольным грабежом
Из армии к толпе развратной
Смещался дух, и бравый лоск,
Неся упадок безвозвратно,
Разваливая стройность войск
Весельем пагубным пропойц.
Наполеон на разоренье,
Взирал печально из Кремля:
И в нём крепилось убежденье,
Что здесь не райская земля,
Что русский город – западня.

578
Пытаясь упредить событья
Предугадать движенья сил,
Он много думал в эти дни
О перспективности развитья
Кампании; о той войне,
Какая двинется пожаром,
По подписанию в Москве
Рескрипта мира с Александром,
На Альбион его мечты;
За пораженья вековые,
Сносимых Францией поныне
От Англосаксов. Здесь чисты,
Оправданы его усилья:
Он призван нацией нести
Идею духа, обрести
В кровавом поприще насилья,
Для Франции свободу крыльев.

579
Для Франции? Постой, постой?
Он не сказал, но так подумал.
Вот это новость, и откуда
Взялась она над суетой,
Над тем, что было смыслом жизни,
Над личною его войной;
Его войной … теперь он лишний,
Он проводник лишь таковой,
Чтоб драться в битве мировой,
И быть героем и тараном,
Для высшей цели - не своей;
Предстать в истории бараном,
Шутом вселенским для людей,
Комедиантом площадей.

580
Для Франции, но не народа;
Он кровью знал, народ – толпа,
И в кровожадности слепа;
Уж такова его природа.
Урок конвента - как пример;
Когда самих себя пожрали
Сен-Жюст, Дантон и Робеспьер,
И прочие, кто смерть познали
Под ликование толпы,
В животном проявленье сирых,
Когда низводятся кумиры,
А следом их же палачи.
Он глянул в стёкла с отчужденьем;
Такое лишь придёт в Москве…
И пальцем погрозил себе,
Увидев в раме отраженье;
Смотревшее ожесточеньем.

581
Припомнил тут Наполеон:
Марата, вспоротого в ванне,
Как приготавливался к казни
Калека – пламенный Катон.
Народ ходил на представленье
Семейством, пощипать инстинкт,
Влекомый страстным притяженьем
Трагикомических картин.
Кулоны в виде гильотин
На тонких шейках дам блистали…
Снаряд был обществом любим:
Его душою принимали,
Он даже был необходим,
Как Колизей, когда цвел Рим.

582
И якобинская забава:
Косой отточенный топор
- Ответ террором на террор,
И в эти дни бы процветала;
И пожирала б деток мать
В мечтах о призрачной свободе,
Где можно хором убивать
Того, кто чем-то неугоден.
Кто стал силен, кто стал кровав,
Кто овладел сейчас умами
- А это главный смертный камень,
Который кинут в тех, кто прав.
Свобода массы – путь к измене,
Дорога в непристойный ад,
Где всякий станет виноват:
И чем он ярче и вернее,
Тем, будет смерть его страшнее.

583
Свобода – не в свободе всех;
Толпа ж наелась якобинством,
Всей этой мерзостью единства,
Где рядом меркнет божий грех.
Я не ошибся в слове мерзость;
Упадок нравов и страны,
И пораженья неизбежность
В войне - скорее без войны.
И Франция у той стены
Стояла, будто пред расстрелом…
Подозревая, что больна,
Лечилась кровью - пошлым делом,
Глотая красный страх вина,
И в нём была упоена.

584
О нет, мой разум не посмеет,
Народу предложить себя:
Как неразумное дитя,
Какое, лишь, игрой умнеет:
Тут будет кончена игра
Довольно быстро, кратким средством,
И радость будет велика,
И слёзы тронут слабость сердца;
Развязка, впрочем, не нова…
О, как трагичен вид сатиры,
Когда свергаются кумиры:
Когда в корзине голова.
Он размышлений дёрнул узел:
Зерно желая отыскать,
Себя за что-то оправдать…
И был открытием сконфужен
И озадачен, и простужен.

585
Ответ таился на столе,
Средь карт, бумаг и переписки;
И был он скромен в сути мысли
- Незапечатанный в конверт:
Листок исписанный недавно
Его упрямою рукой,
Начертанный для Александра,
С посылом: прекратить с войной,
Что станет лучшею ценой
Для двух сторон военных бедствий.
Уж в третий раз он сам идёт,
С надеждой взвешенных последствий,
Навстречу, терпеливо ждёт,
Не веря, что ответ придёт,

586
И он увидит царский росчерк.
Попытка первая была,
Когда горячая Москва
Ещё томилась пеплом, впрочем
Вторая через пару дней;
И вот проходит две недели,
Ответа нет, и всё больней
Осознавать, как гаснут цели;
Ветшает дух, ползёт беда,
И с каждым часом нарастает,
Гниенье армии; он знает,
Что пропасть страшная близка.
Попытку третью подгоняя
Он взял листок, и отошёл;
Как мантру текст опять прочёл,
Учтивость, с логикой сверяя,
Устало выдохи роняя.

587
Он разуверился внутри
Но не умом ещё , не сердцем,
Едва приметным, душным чем-то:
Похожим на далекий крик.
И в этом всполохе зарницы,
Ещё незрелый ветерок
Примчавшись, дунул на ресницы;
Туманный обозначив рок,
И просочился за порог.
Зачем он думал оправдаться?
Решил, что верно проиграл,
И бесполезно дальше драться?
Он оглянулся; свет играл,
И призрак на стене дрожал.

588
Он обратился вновь к посланью;
Свидетель сжался как сурок,
Был жалок в отблеске тревог,
Предавшись самобичеванью…
Он часто животом дышал,
Ссутулившись как низкий скряга,
К желудку что-то прижимал,
Вдруг стал раздвоенной корягой…
Наполеон смотрел на тень,
А тень в потемках извивалась,
И над хозяином смеялась.
Другие призраки со стен
Лениво позы повторяли,
Но не смеялись: грузно встав,
Живот немного подобрав,
Прозрачно что-то в клочья рвали,
И подбородок поднимали.

589
Посланию исход один;
Наполеон в тисках озноба,
Как будто ждал внезапный обыск
Швырнул улику грёз в камин.
Наутро Коленкура вызвал,
С намереньем послать его
В стан русских, с предложеньем мира
Но Коленкур не ждал добро
- Подобный шаг приблизит зло
- Он убеждал Наполеона
- А мир – есть слабости сигнал.
Тогда он вызвал Лористона;
Тот губы, слушая, сжимал,
И вздохом долгим возражал.

590
К Тарутино, где стал светлейший,
Наполеон пустил бразды
Увянувшей в Москве звезды
- Своей гордыни язвой тлевшей.
- Мне нужен мир, я так хочу
- Напутствовал он Лористона
- О, только б честь спасти мою
- Он восклицал смотря бескровно.
Наполеон остался ждать
Снедаем крахом и надеждой,
Для всех он был такой, как прежде,
Однако чёрную печать
Тревоги - ноющей занозы
Уже оттиснула Москва:
Сплетая туже рукава
В обхвате рук привычной позы,
Теперь сулящей, лишь, неврозы.

591
Но, невзирая на борьбу
С тлетворным действием упадка,
Разладом; видимость порядка
Должна указывать врагу…
Посылом обрамить притворство
- Заботы искренней гостей,
Явить примеры обустройства,
И городов, и волостей
Создав подобие властей
Из коренного населенья,
Из уважаемых господ,
Для пущего успокоенья
В наследство принятых сирот,
И прочий разношерстный сброд.

592
Начальником Москвы был избран
Находкин Петр, вместе с ним
Шесть заместителей руин.
Лессепсом документ был издан:
Воззвание к народам всем,
О том, что надобно доверье,
Что слёзы сгинут насовсем,
Наступят времена веселья,
И все, кто в городе живут
Найдут сочувствие по вере,
Не на словах, а на примере:
Любой справлять дозволят культ.
Одно – повиноваться власти,
Разбой, и козни не чинить,
Спокойствие и ум хранить,
Всем миром избегать напасти,
С тем ток закончится ненастий.

593
Так, в этих оглушённых днях
Жила Москва и оккупанты:
На прахе грелись коммерсанты
К Европе близкие в корнях.
Театр был открыт французский;
Спектакль по пьесе Мариво
Был дан для публики нерусской,
Что б лицедейства мастерство
Их отогрело естество.
Наполеон кипел работой,
Как будто был он в Тюильри,
Он спал полночи с неохотой,
Как обречённый, зная дни,
Что сочтены уже внутри.

594
Вся почта шла по расписанью,
За восемьсот военных лье,
Из Франции к чужой Москве,
Обратно также шли посланья:
В Париж, Варшаву, Вену, Рим
Летели в точности почтовой;
Европой он руководил,
По-прежнему рукой здоровой.
Но странность в подписи была,
Её невольно замечали,
Когда послания читали.
При ровном стиле фраз письма,
Его величественный росчерк,
Со временем приобретал
Небрежность букв. Судьбы оскал
Как бы свалившись между строчек
Хватал в последнем слове почерк.

595
Меж тем, вершились грабежи:
В систематическом порядке,
И в первый день, что самый сладкий:
Гвардейцы брали рубежи
В домах, оставленных в побеге,
Затем полки Даву, других,
По рангам, кто какой имеет.
Брать начинали с дорогих,
И опускались до плохих
Вещиц, когда уже собратья
Прошлись не раз по этажам;
Тащили всё: часы и платья,
Изящности, шкатулки, хлам,
И кружева ночных пижам.

596
А у оставшейся прислуги,
Зачистив изобилья рог,
Порты сдирали прямо с ног,
Достойной не найдя потуги.
Вино лилось из погребов:
Похмелье в армии гудело,
Ведь в представлении голов
Войне конец - простое дело
За все несчастия пути,
Себя побаловать немного,
Пока военная дорога
Не кликнет в строй, назад идти.
Поляки словно вошки в бане
Роились в щелях – им Москва
От веку вотчины должна:
Обиды вспоминая «Ване»,
Тащили всё, что есть в чулане.

597
Бесцеремонно день за днём
Мешались между ног великих:
Им мяли европейцы лики,
Но вошь заносчива, притом;
Оскорблена веками верно,
И просто так не отдаёт,
Что ненавидит совершенно;
И лезет старших наперёд,
Тем предкам память воздаёт.
Считается достойным шиком,
Москву - Россию оскорбить
Всей недостойностью, открыто…
На чувство веры надавить,
В том выход злобе находить.

598
Преуспевали в том поляки:
Конюшни в храмах, грязь и смрад,
Как двести лет тому назад
Всё также вымещали накипь;
Бурлившую спокон веков
Ещё с дружины Ярослава,
Вначале тысячных годов
Прогнавших войско Болеслава
От Киевских златых ворот;
Разделы при Екатерине
Единой Польши, и кончине
Надменности её сирот.
Наполеон в обыкновенье
Дух веры, быт не ущемлял,
И нравы наций поощрял,
Но, здесь утратив вдохновенье,
Не бичевал за разоренье.

599
В Египте, например, он чтил
Магометанство, что казалось
Проникся им, имея слабость:
По слухам, и Коран учил.
В Европе, он везде жестоко
Тень святотатства подавлял,
Но здесь, цинично и жестоко
Оклады плавить дозволял,
И сам работу проверял.
В Кремле налаженные тигли
Пылали жаром день и ночь;
Святые молча месть сносили,
Но им никто не мог помочь,
Одежды их струились прочь.

600
Поляки с немцами особо
Корысть пытались ублажить,
Сметали всё, что может быть
Потребно, лишь бы было много;
Последнее у нищеты,
Что есть, без страха отбирали;
Молились богу за дары,
Иль черту – так преуспевали.
Но, так же следует сказать:
В среде французских офицеров
Немного было изуверов
И многие хранили стать
- Духовный стержень благородства;
В опеку брали часть домов,
И защищали от костров,
Насилья, грабежей и скотства;
Не видя в этом превосходства.

601
И им платили добротой:
Не понимая наважденья
Войны, и ужас униженья
Своей столицы золотой.
Французы, что тут взять, французы
- Любовь волнительной весны
И пусть война… но сердца узы
В потёмках страха всё ж полны
Любовью русской широты.
Но был один надменный воин
Наполеон – француз, и глас
Господ считал, что не достоин
Он зваться этак в грозный час
Он демон, господа – вот так-с.

602
Французов общество любило;
Я думаю, что и сейчас
Французы близкие для нас,
Но время чувство остудило,
И всё равно как слышу я
Париж, Монмартр; и откуда,
Вдруг томность в сердце, как дитя
Щебечет лёгкость, словно друга
Из дымки детства увидал;
И помню запахи в апреле…
Как странно это, в самом деле
- В Париже сроду не бывал.
Война до сердца докатилась,
Коварной сутью доползла;
Виновник – Франция была,
Но оправдание светилось
- Нелепо это получилось.

603
Случайно, как-то вышло вдруг:
Так барышни с собой мечтая,
Французов на крыльце встречая,
Зардевшись, прятали испуг;
Не от суровости военных,
А от кощунственных сердец,
От ощущений грёз неверных
Когда их тронул молодец,
Любезный и красивый льстец.
И дамы шумно воздыхали
Печалью женской, не простой,
Их дочки у свечей порхали,
Смущенные, своей тоской,
Мужчины ж холод грели свой.

604
При всей кровавости баталий,
Вне поля, сущие враги
Себя напраслиной не жгли,
Обидой не обременяли;
Война текла сама собой,
И если близкие не пали;
Был бестолков за рюмкой бой,
И принцип этот принимали:
Без тайных мыслей отравить,
Лишь с колким может поученьем,
С особым, но тактичным мненьем,
В ответном шарме возразить
Как рыцарь рыцарю…, однако
Народ сей слог не разделял:
И оккупантов убивал,
Не ведая умом двояко;
Француз и дьявол – одинаков.

Глава 2. Тарутинский лагерь.

605
Французы греются в Москве,
Война достигла крайней точки,
Но это только лишь цветочки;
Плоды созреют по зиме.
Кто ж мог заранее предвидеть
В те дни грозы: Наполеон,
Кутузов, общество, кто видеть
Способен был другой уклон,
Кто мог поставить всё на кон,
Сказав – Вот так оно и будет,
Исполнится изящный план:
Великой мудростью добудем
Победу, завлечем в капкан,
И срубим с плеч его кочан.

606
Кто шёл в капкан, о том не ведал,
Наоборот предполагал,
Что к счастью путь короче стал,
И восхищался тем, что сделал.
И в грёзах милость раздавал,
Вальяжно, с долею снобизма…
Другой щедрот себе не ждал
- Спасал, что есть, без эгоизма
При этом зная – должно всё
Исполнить с выгодным прицелом,
Теперь и срочно – непременно,
Что случаем, страну спасёт,
Пока противник обольщаем,
Победой и самой Москвой:
Пока с хмельною головой
- Упорство бой не предвещает;
А шанс задержки не прощает.

607
Кутузов выполнил маневр
Идя на риск, идя к снабженью,
Позиционно - к улучшенью;
И скажут после, что шедевр
Военной тактики был создан,
Что всей войне дан поворот,
Но в тот период не осознан:
Не принимаем был обход
Под брюхом царственных ворот.
Кутузова не понимали,
Где главный критик был Барклай,
Считавший, что войска стяжали,
Коль враг маневр предугадай,
Единственно фиаско край.

608
Кутузов дружески заметил
- Противник, не наелся всласть
И не способен воевать.
В Москву Наполеон, лишь, метил
Войти, и кончена война.
И, что опять отход, сраженье,
Усталость, смерть… его войска
Не видят смысла в приложенье
Усилий, да и не хотят:
Кто ж двинется, да с тем же рвеньем,
Отвагой - только в помраченье,
Когда священный град распят.
Но доводам Барклай не верил,
Он знал, где кроется напасть,
И как ущерб в рядах искать…
Французов высшей планкой мерил,
И ждал фатальные потери.

609
Войска на юго-запад шли;
Барклай с приказом не смерился,
И по отходу, удалился,
Больным сказавшись; из дали
Взирал на выверты событий
И больше не руководил.
Кутузов по ночам, без прыти,
К Калуге войско отводил,
И в этом благо находил.
Чуть боле двух недель продлился
Опасный марш- маневр, и вот
В Тарутино остановился:
Удачно выбранный оплот,
Разящий множество невзгод.

610
Во-первых, линии снабженья,
Близки, надежны - под рукой,
Резерв для войска – пункт второй,
Заводам Тульским огражденье,
Богатый провиантом юг
Прикрыт. Смоленская дорога
Годна, для фланговых причуд
И шесть, и семь – достоинств много
Позиции у русских войск.
Мюрат встал лагерем с укором:
Рубеж Тетеринка-Винково
На отдаленье в десять верст.
Закрыв Москву на всякий случай,
Мюрат о схватках не мечтал:
По настроению читал,
Что русские, собравшись кучей
Не мыслят дать удар могучий.

611
Напротив, предпосылки все,
Что мир надолго укреплялся;
Пожар войны ретировался,
И даже милым стал сосед.
Звеняще тихая погода,
Теченье вялое реки,
Усталой блеклостью природа
Росой мочила лишь штыки.
Дымок приветливой ухи
На пикниках, когда съезжались
Тиранил нос, и гнал слюну;
Французы с русскими сближались;
Не вспоминали про войну,
Отдав условности вину.

612
Сошлись в любезности сердечной
Герои отгоревших дней:
Мюрат с открытостью своей,
И Милорадович беспечно,
И прочий генералитет;
Коробками шипучку пили,
Вели беседы тет-а-тет,
И дам естественно хвалили;
Французы русских, наши тех…
Мюрат писал Наполеону:
Не так, как знал тот – по-иному,
Как ободренный человек:
Не мыслят русские сражаться,
Война приблизилась к концу…
Давал послание гонцу,
И ехал на пикник брататься,
Желая дольше заблуждаться.

613

А русский лагерь новым жил:
Былым встряхнувшись ощущеньем,
Уже стал думать воскресеньем.
По оставлению чужим
Своей утерянной гордыни;
Где души умерли - глядя,
На иссушённое пустыней
Растение без вод дождя,
Москвой сиротской проходя.
Но не вода – огонь из бездны
Чудесно силы возродил,
Румянец жизни в лике бледном
Душевным гневом пробудил,
И на борьбу благословил.

614
Вот - но… опять - не странно ль это:
Когда б поругана была,
В красе и милости Москва
Тогда бы не нашлось ответа;
И армия как волк брела б,
Поджавши хвост, с сознаньем клуши,
Не мысля вознести крыла,
Стеная, что их мир разрушен.
Но потеряв священный град
В огне, излившимся на сердце
Живительным фонтаном смерти
- Воспрянул дерзостью солдат;
Подавленность прошла как поздний,
Опасливый, внезапный снег,
И вот следа в помине нет
От пагубных душевных козней,
И страхи видятся курьезней.

615
Застыла осень, время с ней.
К Тарутино идут резервы,
Оружье, и вопрос: кто первый
Разрубит негу тихих дней.
Встает с медлительной зарею,
Но гаснет в строгости лучей;
С оплывшей восковой свечою,
Неприхотливый блеск ночей;
И спит пока, что гром мечей,
Готовясь прыгнуть на арену
Возмездием; идёт внутри
Невидимо на перемену
Работа духа на крови,
С тоской отеческой любви.

616
Томленьем видов кралась осень:
Мечтательность плакучих ив
Клонила в сон, с ленцой мотив
Окутывал шершавость сосен,
Кусты желтели, лес светлел,
Осины нервно трепетали:
Срывался лист, вертясь летел
За ним другой - синичьей стаей,
Шепчась кружением к земле;
Безмолвьем скуки замирали,
И с прежней жизней связи рвали,
Коснувшись ребрами в траве.
Природа славно отдыхала,
Даря пространные мечты:
Блаженность снов и простоты
В ком восхищенья было мало;
Светло, и мудро умирала.

617
Летели клинья серых птиц,
Курлыча о своём - прощаясь,
И верно встречи обещая,
Весной, когда набухнет лист
Под роговою оболочкой,
Когда, по стриженым полям,
Крестьянин плуг вонзая прочно
Закончит пашню и стадам,
Дозволят выпас по долам.
В один из дней, в ряду спокойных,
Кутузову прислал поклон
Его соперник, из достойных,
- Смертельный враг Наполеон,
Что в лагерь послан Лористон.

618
Кутузов не хотел при ставке
Тревожить генералитет
- Приняв посла на стороне,
И там Наполеона сказки
Послушать, но поднялся вой;
Соратники вдруг ополчились,
Где Бенексен вещал трубой,
Одним из первых ощетинясь
Не доверительной молвой:
Что сепаратный мог быть сговор
Меж сторонами, и другого
Не ждал он от затей той.
Кутузов уступил, и встретил
Посла во тьме, в логу своём;
Вели беседу лишь вдвоём,
И старый лис себе отметил
Как изменил теченье ветер.

619
Пред встречей отдан был приказ:
Костры разжечь, как можно боле,
Петь песни весело, по воле,
И кашу с маслом на заказ
Варить, чтоб за версту пропахло,
Чтоб было войск как комаров,
Чтоб двести тысяч войска чахло,
По перечету у костров,
Чтоб знали: он теперь готов
Противится на ратном поле,
При случае огонь пустить,
Что дух у армии не сломлен;
И войско может остудить
Любую вражескую прыть.

620
Конечно, Лористон заметил,
Что лагерь сильно укреплён,
Чем был порядком удивлён,
И раздражён, признаться, этим;
Тревоги же не показал,
Вручил письмо Наполеона.
Кутузов почту прочитал,
И отложил конверт спокойно,
Уставив молчаливый взор
На визитера. Тот надменно,
Начав свой спич с обмена пленных,
Затем к упрёкам разговор
Свёл, нарочито возмущаясь:
Что не по правилам война,
И что народ тому вина,
Какой с приличьем не считаясь,
Как гунны злобе придаваясь,

621
Лишь только крови могут внять:
Солдат жестоко убивают,
Обозы грабят, хлеб сжигают;
Народ такой пора унять.
Светлейший, будто старый ворон,
К добыче подбираться стал:
Глядел послу в лицо с укором
Седою головой качал,
Любезностью понять давал,
(Обхаживая Лористона
Всё как-то в полуоборот):
И понимание закона,
И что не в силах он народ
Поставить с хлебом у ворот.

622
- Как изменить их образ мыслей,
Когда разбуженный народ:
Подобием татарских орд
Считает вас, в известном смысле.
- Но разница, позвольте, есть
Меж скотоводами и нами!
- Куда ж мне разницу отнесть,
 Кому? Народу предоставить?
Кутузов изумленье снёс,
Развел руками, хлопнул в бедра
Непонимающе, и твердо
С железной ноткой произнёс
- Возможно, но не для народа,
Который видит, что в дымах
Его обитель. Личный страх
За жизнь угас, и вот свобода
Жжёт угли из души народа.

623
Кутузов царственно присел,
Облокотясь на стол локтями,
Вздохнул, и поглядел за ставни,
Где тыщами костров горел
Кисельный сумрак близкой ночи;
Кивнул кому-то головой 
И улыбнулся, скромно, впрочем,
Поддернув нижнею губой
И шаркнув пару раз ногой,
Стал привставать; посланец вздрогнул,
Но, в миг неловкость усмирил
Улыбкою непринуждённой,
Перстами локти обхватил,
И ком шершавый проглотил.

624
- Так неужели бесконечно,
Мы с вами будем воевать,
И без причины убивать…
Мой император вам сердечно,
Готов услугу предложить,
Забыв пустяшные обиды:
Проблему миром разрешить,
Для блага всех, без панихиды,
И без дальнейших, скучных драм.
Великодушные народы,
Не могут против всей природы
Идти, и рушить мирный храм.
Батист вздохнул, не скрыв досады,
И руки к небесам воздел,
Как будто нитью завладел,
Как будто мыслью смел преграды,
Открыв пути своей тирады.

625
Кутузов барабанил в стол,
Подушечками грубых пальцев,
Зардевшись старческим румянцем,
О чем-то думал, глядя в пол.
Когда посол затих, поднялся,
Шагнул, задумчиво к нему,
И будто даже растерялся
Ища ответ в своем мозгу:
Тропой понятной лишь ему,
Пытаясь напряженно вспомнить,
Какой-то главный аргумент;
Собрать обрывки… подытожить…
Близка на вздохе мысль, но, нет
Пропал нащупанный ответ.

626
Кутузов от расстройства крякнул,
Нервозно головой мотнул,
И с удручённостью моргнул;
Отвлекся на мгновенье - тявкнул
Кабель басисто под окном.
Прислушавшись светлейший сонно,
С задумчивым ещё дымком,
Сказал вдруг, резко, непреклонно
- Когда мне государь вручал,
Командованье над войсками,
Над жизнями под небесами,
О мире - не упоминал.
Потомками я проклят буду,
Не только я, и весь мой род:
Настроен русский так народ,
И не отступится покуда,
Из дома не проводит друга.

627
В итоге; пропуска не дал
До Петербурга Лористону,
Просящего дороги к трону,
Но доложить пообещал
О мирной сути разговора.
И вскоре письма написал,
Одно для глаз Наполеона,
Где мирный выход предлагал,
И где намеренно солгал.
Второе прямо Александру
- Уже правдивое письмо:
Готовить лишь огонь тирану,
На мир предложенный его,
Не отвечать – вот и всего.

628
Кутузов в думах колебался;
Визит колоду раскрывал,
Но, всё же, он подозревал
Подвох изящный корсиканца.
На выверты тиран горазд,
Но вместе с тем и донесенья
Уж подтверждали много раз,
Что враг на грани разложенья.
Он сам об этом говорил:
Москва французов словно губка
Всосёт и растворит - не шутка…
Так значит, мыслью предварил
Он скорый крах - как неизбежность.
Выходит так - он победил?
Фельдмаршал у стола ходил,
Гоня суждения поспешность,
Как ереси желанной грешность.

629
Меж тем в Тарутино войска
И ополчение, при деле
Не находясь в поля глядели;
Одолевала их тоска.
Тоска внезапного безделья:
А это русский и не мог
Снести без признаков похмелья;
В кровавости былых дорог,
Остепениться он не мог;
Тогда, как при грозе навала
Мужик упорно стоек был,
Его душа огнём блистала…
Так, при бездействии он взвыл,
И дух разгульностью травил.

630
Случалось, так, что от набегов
Своих защитников, народ
Дружины ставил у ворот
Встречая матом, а не хлебом,
А то и пулей с топором.
Лихих искателей удачи:
Не допуская в сад и дом,
Давали мародерам сдачи.
Привычно шлялись казачки;
Как ветер с Дона налетали,
Но дочиста не обирали
Ведь были, всё же не враги.
Кутузову пришлось вмешаться
В установившийся разброд,
И причесать военный сброд,
Решительно за нравы взяться:
Повесив одного мерзавца.

631
В заботах истекали дни;
Как вспомнят – ни войны, ни мира.
Зачахла огневая лира,
Костров лишь рыжие огни,
И массы войск напоминали,
Что в состоянии войны,
На взводе пороха и стали,
Две непреклонных стороны
Стоят и ждут своей волны.
В один из дней разъезд казачий
Французский объезжая тыл,
Увидел, что их тыл незрячий:
Не охраняем вовсе был;
О чем начальству доложил.

632
Такой беспечностью французов,
Воспользоваться не грешно,
И Бенегсеном решено
Ударить, только вот Кутузов
Был против столь поспешных мер.
- Войска к походу не готовы:
Он не приветствовал химер
Мечты, без подлинной основы,
Где гарантирован успех
Позицией и четким планом,
А не известием случайным,
Что обернётся лишь в огрех.
Штабные всё же убедили:
Утверждено - войскам начать,
Их выделена третья часть;
И вот, колонны войск сгустились,
И к авангарду устремились.

633
План штаба: силы в ночь идут;
Два корпуса на левом фланге,
Орлов-Денисов с казаками
В тылу и справа, Богговут
По центру с корпусом. Отдельный
Отряд в глубокий тыл идёт,
И отрезает отступленье
У Воронова; бой даёт
Любым, кто с юга подойдёт.
Но сколько раз на поле брани,
Победа или неуспех
Решают не ресурсы армий,
Не превосходство в голове
- А время, четкость действий всех.

634
Орлов-Денисов с казаками,
Единственный кто в нужный час
Исполнил в точности приказ:
Осматривал тылы глазами.
А Милорадович проспал,
И выдвинулся с опозданьем,
И Богговут в лесу плутал;
Длиннее стало расстоянье.
Он вышел к месту; только враг
Уже опомнился, и встретил
Порядки русские картечью…
Но это после, было ж так:
Орлов-Денисов дожидаться
Не стал подхода пеших сил:
С налета взял обоз, вкусил
Азарта форс, но дальше драться
Не удалось, и продвигаться

635
Не получилось; казаки
Не отвечали на призывы
Лететь вперёд: все их позывы
Свелись к обозной толкотни.
Дорвавшись до своей добычи,
Забылись словно бы в дыму:
Их стародавние привычки,
Потворствовали одному;
Прости господь их – грабежу.
Внезапность дерзкого удара,
И посвист дикий в облаках:
Плеснули кипятком кошмара
В дремавший с ночи авангард,
Панический посеяв страх.

636
И если русский - просто варвар,
Для просвещенной стороны;
Казак же хуже сатаны,
И колыбель его - есть тартар;
Он темень воплощенья зла,
Жестокости и разоренья.
Солдаты голову сломя
Бежали, жаждая спасенья,
Не думая дать встречный бой;
И только мужество Мюрата
Спасло французов от расплаты
За опрометчивость. Собой,
Своею личною отвагой,
Он прихватил бегущий страх,
Сдержал его в своих руках;
На взмыленном коне со шпагой,
Он реял над французским флагом.

637
Собрав когорту кирасир
Вдоль фронта бурею промчался,
И тем магнитом оказался,
Который строй восстановил.
Казачьи потеснил порядки
Вселив в разбитые сердца
Настрой борьбы, пускай и шаткий;
Меж тем довольный, чтоб с лица
Сорвать позорный мрак конца.
Когда же Богговут пробрался
Сквозь злополучный тёмный лес,
Он понял; выпад не удался,
Внезапный шанс, теперь исчез;
Пред ним штыки наперевес.

638
Полковник Толь ему заметил,
Что поспешал он, не спеша,
Чем оскорбил, но не греша,
И генерал ему ответил:
Повел отряды напролом,
Ступил два шага лишь в атаке,
И был сражен шальным ядром;
Уже в смертельном полумраке
Просил покоя на земле
(По вере - добрый лютеранин)
Как православный христианин
В России и в монастыре.
Теперь внезапность не поможет;
Смятенье – командир убит,
Французский левый фланг не сбит,
Не окружен, не уничтожен;
Дальнейший приступ невозможен.

639
Идти под пушки на убой,
Никто открыто не решился,
И корпус приостановился;
Ответный стал вести огонь,
И ожидать, когда все силы
Из леса к фронту подойдут…
Несогласованность усилий
В расчете действий – отберут
Победу из своих же рук.
Так Милорадович отправлен
Кутузовым обратно в стан;
Французский правый фланг оставлен,
Без притязаний на таран,
Как недочитанный роман.

640
Зачинщики примчались к ставке:
Прося резервы все поднять,
Мюрату кости доломать;
Кутузов не нашёл в накладке
Последствий тяжких для войны
- Не здесь кампания решится,
Сказал он – И уже видны,
Знамения конца. Лишится,
Поверьте, скоро враг всего.
Прошенье Бенексена с Толем,
Вниманием не удостоил:
Решительное – нет, и всё.
Тем временем, на поле брани,
Французы торили пути,
Чтоб только ноги унести:
К Спас-Купле резво отступали,
Обороняться не мечтали;

641
Их подгоняли казаки.
На возвышеньях близ поселка
Мюрат подбросил поросенка:
Стволами подкрепив штыки;
По фронту залп картечи пущен,
Способный строй любой прижать;
Шанс окончательно упущен;
С картечью глупо гарцевать
И конница подалась вспять.
Полки в свой лагерь возвращались
Уже в томительной тени;
Шли с песней: тем оповещали,
Что доблести пробил родник,
И озарен победой лик.

642
В глазах Кутузова сраженье,
И первый выпад пробы сил
Был неудачен. Не простил
Он Бенексену блажь решенья,
Бездарность подготовки войск,
Просчёты рекогносцировки,
Но более интриги лоск:
Его придворные уловки.
Его желанье очернить,
Кутузова пред государем,
Всегда, везде, где миг подарен
Хотя бы едко подтрунить.
Кутузов сам прожжённый дьявол,
Знаток условностей двора;
И визави, здесь детвора,
Чертёнок, шут под одеялом;
И светлость наполнялся ядом.

643
По назначению его
Главнокомандующим армий,
Интриги в ставке прочно стали
Визитной карточкой всего:
Ползли по сквознякам наветов,
Передавались втихаря;
Из генеральских эполетов
Блестели, с чуткостью смотря
На всех вокруг и на царя.
Был к штабу откомандирован
Британский милый генерал;
Судил кампанию он строго,
Советы «умные» давал,
Писал и сплетни собирал.

644
Однако после оставленья
Войсками русскими Москвы,
Не мог найти для головы
И сердца умиротворенья:
Он был печален и угрюм,
Всю скорбь его лицо собрало,
Зимой как будто в полынью,
Его чудовище загнало.
Он сетовал в кругу господ,
Когда удобный видел случай,
О том, как сердце больно мучил
Его Кутузовский отход.
Он был мизинцем Александра,
Невидимой рукой посла
Каткарта в армии; была
Для Вильсона жестока драма,
Когда Кутузов взял команду.

645
Дозволено ему царём
Отписываться напрямую,
И Вильсон благость таковую
Английским пасквильным пером
Использовал напропалую;
Кутузова он презирал,
И в письмах мысль голубую,
Неоднократно генерал,
Царю фактурно излагал:
О том, что нужно непременно,
Чтоб вид кампании сменить
Фельдмаршала всё ж заменить,
На генерала Бенексена,
Пока Москва не стала Сенной.

646
Писал монарху нервным слогом,
В британском ледяном поту,
Почти в паническом бреду,
Когда узнал, что с Лористоном
Кутузов встречу утвердил.
- Со всею твердостью я против,
Лишь долгом я определил
Сказать, доверие испортит
С союзниками по борьбе
Намеренье…, а исполненье
Запустит в армии броженье,
Что приведет к большой беде;
Меж строчек – в армии предатель,
Аполитичен он и стар,
Потерян им военный дар;
Как знать, быть может неприятель
Ему отчасти и приятен…

647
Он переписку отправлял,
Под копию послу Карткарту,
И англичане знали карту
Намерений - кто, чем дышал.
В кружок сводились неприязни,
Ко всем Кутузовским делам,
И европейские боязни
Несли хоругви в русский храм;
А что есть русское - то хлам,
То на потом, сейчас задача
К активности войну пустить.
Свои желания не пряча
Британцы силились внести,
В войска воинственность пути,

648
Решительность военных действий
В непримиримости к врагу;
Вели разумную игру
Для ожидаемых последствий.
Война окончиться должна
На территории России,
И тут одна деталь важна:
Не дружбой - принужденьем силой.
Наполеон извечный враг;
Как, в равной мере, и Россия
(Так было раньше и поныне)
Пока Британский реет флаг.
Здесь деспот должен отрешиться
А лучше, что бы был убит.
И обыватель не простит,
Вздохнёт Европа и озлиться
- Так не по чину, не годиться.

649
Поход в Россию - что за спор,
Он будет, снова, чуть попозже
- Единым фронтом. Так лишь сможет
Европа русским дать отпор.
Не с тем посылом разуменья,
Какой Наполеон несёт:
А, под Британским управленьем,
Чужой рукою русский мёд
Поделит; часть себе возьмёт.
Никто не мог, как англичане
Россию так обворожить;
На поводке, не на аркане,
Заметьте, чувственно водить
И фаворитом с властью жить.

650
Развод двух главных командиров
Ускорило одно письмо;
Направил Бенексен его
На государя, где откинув
Субординацию и такт,
Писал: Бездействовал фельдмаршал,
Резервы не дал атак
Ввиду чего, победа наша
Была неполной… Государь
Прочтя письмо, обратно в ставку
Послал его, дав на отставку
Доносчика немое – да;
Сто тысяч Бенексену также,
За отлучение от дел;
Фельдмаршалу же повелел
Не отступать теперь ни шагу,
И преподнёс в алмазах шпагу.

Глава 3. Наполеон в сожженной Москве.

651
В Москву вернулся Лористон;
Наполеона обнадёжил,
Смиренье русских приумножил,
И был вполне приемлем тон
Его рассказа очевидца;
О том, какой у войска вид,
Какие повстречал он лица,
О том, что армия стоит,
И сонно на Москву глядит.
И император был доволен
- Немного нужно подождать;
Что ж, Александр своеволен,
Но он не может не признать,
Что мир придется подписать.

652
Днем ранее, свое сомненье
Внушить пытался Коленкур
- И это было чересчур,
Он отмахнулся в нетерпенье;
Теперь же посмеяться мог
Над высказанным опасеньем:
Подковы наши без шипов,
Провизией и снаряженьем
Рассчитанным на холода,
Не обеспечены солдаты,
И близок срок до страшной даты,
Когда в страну придет зима.
- Я не захвачен легковерьем,
И не летаю в облаках
- Взяв Коленкура под рукав,
Наполеон изрёк – Как зелье
Москва внушает суеверье.

653
Ужасный город, только я
Переживал и не такое,
Москва не наше с вами горе,
Мне эта не нужна земля.
Мой брат об этом точно знает,
Так, что неделю подождём;
Пускай немного пострадает,
Он тоже хочет быть вождём,
Пусть будет им, коль им рождён.
- Он убеждать себя старался,
Желал, чтоб прочие ему,
С такой же степенью бахвальства
Внушали твёрдо мысль одну:
Противник вскоре сдаст войну.

654
Всё это призрачное время,
Со дня вступления в Москву,
Прекрасный сон стал наяву
Осадком вязким разоренья.
И с каждым новым теплым днём,
Осадок быстро намывался;
На отмелях, где водоём
Ещё вчера водой плескался,
Уже грязнилось илом дно;
Засасывая по колено,
По пояс, а, в дальнейшем скверна
Всосёт по плечи, по чело.
Наполеон предвидел это,
Но верил: мир скорей придёт,
А потому смотрел вперёд;
Не слушал дельного совета,
Храня фальшивую монету.

655
В расквартированных войсках,
И ближних от Москвы предместьях,
Настрой солдатский был известен
Грабеж, угар, и вертопрах.
В Москве открыт «блошиный» рынок:
Торговля краденным, обмен;
От шуб, посуды и картинок,
До, вовсе, непонятно чем,
При самом низком ранге цен.
Здесь офицеры не гнушались
Купить подруге и себе,
Вязанку разноцветной шали,
Медвежью шкуру, пистолет,
Которому уж сотня лет.

656
В Тарутино был тоже рынок,
Но представлял собою тень
Московского: как ночь и день,
Напыщен не был: и от крынок,
Корзинок со съестным добром,
Салопов, упряжью не новой,
До самоваров с серебром,
И дичью, утварью дешевой,
Велись торги, но, а, порой
Сведенный скот пугливо блеял,
А то и ржал в узде злодея
Тряся скуластой головой.
В первопрестольной, в две недели
Пожары затушили все,
Разбой крутился по Москве;
И с методичностью скрипели
Снесённые замки и двери.

657
Сентябрьский дождь пустил слезу,
Но быстро сдался; осень мерно
Теплом - спокойно и неверно,
Забыв про дымную грозу
Свои щедроты раздавала,
И благосклонною была:
Людей водой не умывала
Ветрами лица не секла,
Дремала будто, и текла.
Но люди ей не поддавались,
Бесчинствуя в уюте дней:
Москву по клочьям разрывали,
Предавшись жадности своей,
Горячке мыслей и страстей.

658
Спилили крест на колокольне
Великого Ивана, но…
Полякам здесь не повезло:
Не золотой был крест на сломе,
Лишь с позолотою, увы…
А в Польшу радости примчались;   
Согрел Варшаву жар Москвы,
И варшавяне умилялись:
Где это чудище, колосс,
Страшилище народов? - Оду
Читали о Москве народу,
И ликовал народ; вопрос,
В тот светлый день благодаренья,
О тщетности усилий - пал,
Крестьянин пана целовал,
А пан его, забыв презренья;
Смахнув полвека разоренья.

659
Позволю я себе прервать
Хронологическую реку,
Отвлечься, но не на потеху,
А чтоб причину осознать
Великой радости поляков
При всякой вести из Москвы,
Где есть намёк на близость знаков
Грядущих бед её; Пусты
В итоге будут эти сны.
Три польских раны – три раздела;
Но что ж Россия первый враг,
Не взявшая себе надела
Земли коронной и с пятак:
Другие ж не стеснялись так.

660
Прибрали земли славных Пястов
Австрийцы, да и пруссаки,
При этом главные враги
Остались те же, и упрямство
Всей ненавистью било в грудь,
Обидой прошлою смущало
С тех дней, когда имперский путь
«Речь Посполитая» вещала.
Империя не вышла в свет,
В тяжелых муках были схватки:
Два века гордой лихорадки
- Забавы шляхты, но рассвет
Взошёл по солнечному кругу,
С востока, в русской стороне,
Сплотясь в неведомом огне:
И покромсали отовсюду
Литовско-Польскую подругу.

661
Австрийцы, шведы, пруссаки,
Вдобавок грозные османы,
Все теребили Польше раны,
И пробовали на штыки.
А ранее Тевтонцы, венгры,
Литовцы, чехи… все, кто есть,
Кто у границ с оружьем первый,
Желает земли, власть и честь,
И умалить соседа спесь.
Котел бурлил века меняя
Династии пеклись в крови,
Враги в друзья перебегали,
Союзники шли во враги,
Но были в супе все свои.

662
Кто посильнее становился,
Тот остроту котла менял,
Движенье токов ускорял,
Затем пузырь в огне дробился,
А рядом новый набухал…
И так столетье, за столетьем
Сосед с соседом воевал,
В том хаосе; причём замете,
Закономерность в нём была:
Понятное обоснованье
Войны - как мира состоянье,
Как непреложные дела.
Короны это понимали,
На время брали рубежи:
Довлели, грабили, и жгли,
Землей чужою управляли,
Слабели и захват сдавали.

663
Но был один исконный враг,
Не подчинявшийся законам,
Молящийся своим иконам,
Тот, кто внушал неясный страх,
А также злобность отчужденья:
По вере, нраву, языку,
Ко всем отличным в жизни звеньям,
Не принятым в большом кругу
На европейском берегу.
С востока нависала туча,
То чуть бледнила горизонт,
То горы строила могуче,
Намереваясь бить грозой,
А то пленяла бирюзой.

664
Она восход собой стесняла:
Душила памятью одной,
В неодолимости больной;
Та туча, в легких оставляла
От дуновения ветров,
Опасливость, и кончик жала
Терзавший тупо плоть и кровь;
И с этим Польша люд рожала,
Смотря тревожно на восток.
Из поколенье, в поколенье
Поляки, пестуя терпенье
Старались оградиться впрок,
От непонятного соседа,
Которого не обуздать:
Кто был в Руси – её знал часть,
И призрачной была победа,
Итог от войн - пятно последа.

665
Всё возвращалось вновь назад,
И горше, с большею потерей
Со вспарыванием артерий;
Восточный марш – являл закат.
В века усобиц и раздора,
Когда казалось - враг разбит,
Раздавлен, смят и опозорен,
Навеки на кресте прибит,
И дух Руси надежно спит.
Вино из кубков жадно пили,
За счастье смелых королей;
И православных жгли, рубили
Чтоб веры свет в душе своей
Возвысить кровью дикарей.

666
И вот Панове – ваша радость,
Ликуй Варшава – светел час,
Престол Москвы в огне угас:
Колос свалился, пепла ярость
Лишь вьется памятью былой,
Теперь в потупленной досаде;
Пришёл не шуточный герой
С непримиримостью во взгляде,
И указал, где должен быть
Заносчивый противник древний;
А осень, словно день весенний
Вещает зиму позабыть.
Свершилась воля поколений,
Свершилось!  Боже! Наконец
Унижен северный венец;
Душа простерлась на колени,
Но в счастье холодятся тени…

667
Надолго ль? Разум задаёт
Вопрос, знобящий поры кожи,
И отвергается тревожно
Сейчас же превращаясь в лёд.
Но хватит, время пусть рассудит:
Кто на обочине дорог,
И кто кого затем остудит;
Есть миг удачи - он есть Бог,
Пусть будет он не слишком строг.
Пока в Варшаве предавались
Усладе – вспыхнувшей звезде,
Поляки скарбом запасались,
Где есть возможность, как и все,
Но, с толком, веря лишь себе.

668
Ещё в четырнадцатом веке
Литовцами упущен шанс,
Стереть Москву, и вот реванш,
Но шанс не тот, ведь не навеки
Московия посрамлена,
И рано чаять панихиду
Она воскреснет, и сполна
Расчёт предъявит за обиду.
Славяне верили в славян:
Одной, ведь, материнской крови,
И только голос веры в хоре
Порой их душу отличал.
И этот голос, путеводной
Звездой во мраке освещал:
Братанье - кровно запрещал;
Тела река водой бесплодной,
Питая землю влагой злобной.

669
Как Коленкур воспоминал,
С большой, однако, неохотой:
Наполеон иссяк работой,
В задумчивости возлежал
Часами на своей кушетке,
Обедал долго, не шутил,
И словно старый ворон в клетке
В молчанье за окном следил,
И скатерть пальцем теребил.
Воспламенялся краткосрочно,
От мелкой новости благой,
Затем мрачнел, сопел нарочно,
Вертел тяжелой головой,
Куда-то глядя под собой.

670
И содрогались, кто был рядом;
Но каждый легкость напускал
Обличья своего, оскал
Улыбок ветреных, под взглядом
Его, слетала череда,
И он ответствовал степенно
Внушая строгость, но черта
Упадка рушила надменность;
Расстройство духа он держал,
Но, скрыть не мог и раздражался:
Бросал салфетку, удалялся,
И в след приказы отдавал,
Неважные по назначеньям.
И их спешили исполнять,
Чтоб чем-то армию занять:
Отсрочить шествие паденья,
В победном омуте безделья.

671
Случилось то, что он не мог
Переносить, чего боялся,
И от чего он потерялся:
Дороги не было вперёд.
Возникла подлая реальность:
Куда б он ни пошёл сейчас,
Он отступал – такая странность;
В колоде прикуп – лишь на пас,
И он оттягивал приказ,
Ища у высших сил подмоги,
Но не из вне – внутри себя,
Как было раньше, в днях тревоги,
В часы, когда была судьба
У поражения раба…

672
И вот тогда одно решенье,
В последний миг он находил;
С руки противника громил,
Внезапностью и вдохновеньем,
Ошеломляюще легко.
И принимая поздравленья,
(Отпив шампанского глоток)
Вздыхал с гримасой сожаленья
От пресности обычных дел;
Немного, впрочем, забавлялся:
Когда противник верой клялся,
И с преданностью в рот глядел.
Бездарны дни, в ночи ужасны,
Он часто в темени вставал,
Смотрел как стенами дрожал
Огня камина свет неясный,
Как в сводах мялся дух опасный.

673
Он чувствовал - здесь тело зла,
Всей кожей, каждой клеткой мозга,
И злился. В нём метаморфоза,
За эти дни произошла:
И он опять смотрел на тени,
Как в ночь пожара; призрак ждал,
Понуро прыгая на стены,
Но не смеялся – ограждал,
Собой пространство подпирал,
Не дозволяя рухнуть сводам,
И тут замуровать его.
Сквозь кладку, красный воевода
Враждебно щурясь на него
Бурчал неведомо чего.

674
Четыре минуло недели
Как он в Москве, но будто год
Свершил свой полный оборот;
Все краски жизни отгорели
За кратких миг осенних дней:
Вначале торжество и слава,
Презренье к страху дикарей,
И ожидания отрава,
Надежда, даже блажь -  простить
Непонимающего брата,
Затем сомнения набата,
Горячка миром разрешить
Военный спор, потом тревога,
Отчаянье, почти, что крах,
Аморфность в мыслях и делах
И вот решенье – В путь! Дорога,
Лежит на юг, из врат чертога.

Часть 5
Глава 1. Отступление великой армии.

675
В двадцатый полдень октября,
Чтоб не бороться с русским лихом,
Войскам назначен общий выход,
От стен злосчастного Кремля.
Раздавлен будет, кто решится
Противиться его войскам,
Солдаты будут стойко биться;
Несдобровать тогда врагам
И поведет войска он сам.
А восемнадцатого в полдень
Объявлен смотр в западне;
Наполеон был старомоден,
Сидел на белом скакуне
В своем походном сюртуке.

676
Далекий гул его не трогал,
А прочих едко возбуждал;
Он про театр рассуждал:
Решал, каких артистов вскоре
Возьмет из Комеди Франсез
Для нужд французского театра,
И привезет в Москву, процесс,
Однако прерван был внезапно:
Гонец Мюрата прискакал,
Наполеон взглянул сердито,
Мой сир – вскричал тот – Мы разбиты!
Кутузов нас атаковал…
Он выслушал поводья стиснув
Степенно в стременах привстал,
Бумагу де Боссе отдал
Со списками имен артистов,
И осмотрел авантюристов,

677
Таких же, впрочем, как и он,
Тянувших шеи в направленье,
Откуда ветра дуновенье,
Несло глухой тяжёлый стон.
Гнойник назрел, и вот он лопнул;
Тревоги сбились позади,
Сомненья сразу же оглохнув,
Решимостью взвились в груди:
Приказ на завтра – Выходить!
И в след ещё распоряженья,
Как будто он того и ждал;
Рванул поводья, холод мщенья
В лице тирана заиграл,
Озноб по свите пробежал…

678
Намеренья его простые:
Пройти Калугой на Смоленск,
Имея веский интерес
- Обозы там набить пустые
Для прокормления людей.
Разбить Кутузова в дороге,
Но тридцать пять московских дней
Прошедших в царственной берлоге   
В бездействии, его гнетут;
Теперь не первая он скрипка,
Но, не фатальная ошибка
Пока, как видится ему
Произошла. Всё поправимо;
Кутузов побоку - пусть ждёт,
Его черёд ещё придёт,
Войска без боя ступят мимо,
С решимостью неумолимой.

679
В Смоленске, в Вильно, он решит,
Где зимовать ему. Продолжит
Уже с весны – натянет вожжи
И Александра разгромит:
Теперь, уж точно без сюрпризов.
Не им Москва разорена;
Какой чудовищный был вызов:
В нём ныла прежняя струна
- Какая гнусная страна...
Он ужаснулся, осмотревшись:
Стекались массы дикарей
В наряд упадка разодевшись,
Гонимых голодом людей,
Мечтавших лишь уйти скорей.

680
Не армия – цыганский табор,
Подобно гидре выползал;
Их будто город изрыгал,
В последней судороге за борт,
Со всем награбленным добром;
Выдавливая из утробы
Надорванным своим нутром
Полураспада яд хворобы…
Наполеон смотрел как хвост,
Вытягиваясь полз неспешно,
И где-то там, рядах потешных
Его имперский был обоз.
А впереди, походным маршем,
Неровным строем шли войска;
На лицах их скреблась тоска,
Однако путь, им не был страшен,
Скорей досадою окрашен.

681
Что взять могли - везли с собой,
Что не могли, то зарывали,
Отметку в памяти скрывали
Уверовав, что им судьбой,
Уже отписано вернуться
Сюда же, и Наполеон
Гарант тому; они дождутся,
Придут опять, и за столом,
Припомнят сказки о былом.
На свете, кто бы мог решиться,
Когда минорный спет куплет,
Добычи воинской лишить их:
За все страдания в войне,
В ужасной русской стороне.

682
Отягощенные обозом,
Вразвалочку войска брели,
И не желали, не могли
Идти быстрей. Ещё позором,
Упадка дикого стезя
Не заковала в лёд их славу,
Ещё их грели вензеля
Вещиц, украденных по праву
Сильнейших в чопорных домах,
Ещё порядок отступленья
Держался в грёзах опьяненья:
Уйти с добычею в руках.
Мюрат примкнул к колоннам вскоре,
И был тому безмерно рад;
Плачевный вид его солдат
Задел идущих за живое:
Явь мрака в их сквозила взоре.

683
Мортье оставлен был в Москве,
Для целей «громкого» подрыва:
Чтоб время навсегда сокрыло
Упоминанье о Кремле,
Как о детинце всей России:
Престола первого царя,
Оплота веры, духа силы,
Первосвященство алтаря,
Московского поводыря.
Заложена селитра в стены,
Под храмы, в башни; фитиля
Кишками огненной геенны
Разложены в четыре дня;
И ждут запального огня.

684
Готово всё для преступленья;
Двадцать второго октября,
Под вечер, факелы горят;
Огонь пылает погребенья,
Запалы бешено шипят,
Ползут к зарядам искры злобно,
Глазами желтыми искрят:
Минуты тащатся утробно,
Сейчас рванёт,… но небеса,
Разверзлись вдруг водой проворной,
Молитвой будто животворной;
Лишь кое-где гремит гроза:
Подорваны две крайних башни
Стены участок, арсенал,
Но колокольню Бог не дал
- Остался символ царской власти,
Нетронутым во днях несчастий.


685
Кутузова все эти дни,
По окончанию сраженья
Скребли туманно ощущенья,
Что, новое уже в пути;
Оно созрело, изменилось,
И нарастало с каждым днём
Неотвратимо… так сложилось,
И не сейчас, и не при нём,
Что всё придёт своим путём.
Он знал, что зверь с Москвой сгорает,
Смертельно ранен ли? – не знал,
Но ведал - время истекает,
И как удав в засаде ждал,
Готовился и дни считал.

686
Кутузов рассуждал конкретно:
Нет толка в том, чтоб мысль стяжать
- Противника опережать.
Не только глупо, но и тщетно,
И даже вредно лебезить;
Любой поспешный шаг – не пропасть,
Но что он может предложить?
Вокруг Москвы слегка потопать,
Да погрозить – и в чём тут куш:
Позицию бросать опасно,
И Беннексену это ясно.
Давать же хворост для кликуш
Он не намерен, шаг свой верный
Он сделает, когда герой,
Отступит, иль пойдет на бой;
Свой замысел покажет первый,
И вот тогда он примет меры.

687
Сейчас ресурсы лишь растут:
И в численности, и в снабженье,
Дарует время одолженье;
Французам стягивая жгут.
- Дивизия Брусье в Фоминском
- Доносят в лагерь казаки
И Дохтуров предельно быстро
Ведет к Фоминскому полки
Дать трепу, притупить клинки.
На счастье, капитан Сеславин
Взял языка, и понял он,
Что будет выпад их бесславен
Атаковать, здесь, не резон
 -В Фоминском сам Наполеон.

688
Кутузов получает вести
Как раз в то время, как в Москве,
Притушены запалы все,
И дождь, как из ведра не хлещет,
А сеет, подавляясь сном.
Он слушает завороженно,
Дежурный генерал при нём,
И вот вздыхает приглушенно:
- О Господи, создатель мой,
Услышаны мои молитвы!
Россия спасена! Открыты
Теперь все карты предо мной.
Он три перста ко лбу взметает,
В потемках ищет образа
И на глазах его слеза;
Себя знаменьем осеняет;
Так, словно крест в себя вбивает.

Глава 2. Бой за Малоярославец.

689
Поняв, что следуют войска
На Малоярославец, дальше
К Калуге, самым скорым маршем,
И в том опасность велика;
Кутузов корпус отсылает
На перехват войск к городку.
Французов Дохтуров встречает
На правом Лужском берегу,
И с ходу бой дает врагу:
Лишь брызнул краешек восхода,
Атаковали егеря;
Удара быстрого, лихого
Передовой не снёс отряд;
Рубеж готов был на возврат.

690
Французы к храму устремились,
Там укрепясь, держали строй,
И ждали помощи любой,
И силы эти подходили:
Четвертый корпус Богарне
Полком вступившись - выбил русских;
Но Дохтуров не на спине,
Он вновь теснит солдат французских…
Так с каждым впрыском новых войск
Меняется и обстановка;
У двух противников сноровка
Бросать резерв во встречный бой:
Где нет пространства, рвов и флешей;
Где пули, маты, и штыки,
Где не играют в поддавки,
А бьётся насмерть пеший с пешим;
Где случай, лишь, удачу тешит.

691
К полудню с каждой стороны
По девять тысяч в бой вступили,
Уже и пушки поглотили
Дымами мягкий ток воды.
Весь корпус Богарне при деле,
Весь корпус Дохтурова тут,
Другие силы подоспели;
И к двум часам мундиры рвут,
По двадцать тысяч. В лоб идут
Ожесточаясь в рукопашной
Полки Раевского; Даву
И Бороздин под вечер в страшной
Резне схлестнулись. Пушек звук
Басисто охал в синеву.

692
Но вновь решительна атака;
Исход решает батальон,
С холма глядит Наполеон…
Кутузову доносит драка
Тяжелый гул, ружейный треск;
Он видит: дымом затянулись
Леса, поляны, и окрест,
Где доблесть с мужеством схлестнулись,
Где рубка жуткая идёт:
В потоках пламенного ада,
Где жизнь ничто, где кровь награда,
И дух к неистовству влечёт.
Пылают с деревом и люди;
Свезло, кто сразу был убит,
Кто ранен - заживо горит
Огонь на улицах повсюду
Изжаривает плоть как блюдо.

693
Иль восемь, иль двенадцать раз
Переходила схватки сцена
К противникам попеременно:
Иной раз две замены в час.
Здесь, в этом пункте, в это время
Скрутился в узел пуп войны:
Сплелись прошедшие мгновенья
В натяг предельности струны,
Для каждой встречной стороны.
Зажатая огнём пожара
Сплоченной массой шла волна,
Навстречу ей волна бежала
Ружейных залов; пелена,
Сама была опалена.

694
Горящие строенья жаром
Клубились с яростью атак,
Оранжевый гудящий флаг,
Вбирал ружейный дым угаром
И прихватив с собой, гудел;
А у подножия сближались
Две массы плотные из тел
Гремя оружием; сбивались
Непримиримостью в комок,
И бились там, в смертельном бое,
Хрипя от напряженья, боли;
А сверху пламенный поток
Обрушивался им на шеи,
Мундиры с кожей прожигал,
И всё ж солдат не уступал:
Сгорая, зверем рвался к цели,
К ближайшей вражеской трахеи.

695
А после, находили их:
Обезображенных скелетов,
В присыпанных золою в склепах,
Держащих костью тлен кости…
Но вот и сумерки спустились,
Горячий бой стал остывать,
Но кое-где ещё рубились,
И не желая отступать,
В потемки силились стрелять.
Французы, всё же, пункт отбили;
И русские на три версты
В порядке полном отступили
Где днём ещё, до темноты
Взвели защитные валы.

696
Бой кончился, во мгле глубокой
Потери были учтены:
В семь тысяч с каждой стороны;
Затягивались поволокой
Бросая отрешённый блеск
Кострища бывших изб и зданий.
Порою взбрыкивался треск:
Летели искры в мирозданье,
Снопами резвых светлячков,
И гасли, поглощаясь тьмою;
Краснели лица медной кровью,
И мир притушенных зрачков
Идёт, казалось, к усмиренью
Под бисер шедшего дождя…
Но нет, усилилась возня;
Солдаты снова топчут землю,
За мокрой, непроглядной сенью.

697
Лафеты давят черепа,
Скрипят под бронзой пушек оси,
Разорванные клочья плоти
Вминаются; не все тела
Убрать с дороги успевают,
(Живые попросту спешат)
Когда ж колёса наезжают;
Руками трупы шевелят,
И что-то будто говорят,
В неудовольствии великом,
Пытаются трясясь привстать,
Ломаются в припадке диком,
И падают безлико спать,
Чтоб навсегда, для всех пропасть.

698
Всю ночь французы укрепляли,
Взбодрившись порцией худой,
Рубеж вновь обретённый свой,
Но, как обычно не смеялись.
А утром сам Наполеон
Обозревать победу ехал;
И осмотревшись, понял он:
Платсдарм отбитый - не помеха,
Для русских юг оборонять,
И неминуемо сраженье,
С таким же вязким напряженьем
Как при Москве реке: опять,
Как сорок семь прошедших суток
Тому назад; приказ гласил
Не распылять остаток сил;
А чрез Боровский промежуток,
В Можайск, и к Вязьме двинуть ступор.

699
В Смоленск всей армией прийти,
Пока противник дозволяет:
Войсками путь не преграждает;
И там удачу обрести.
Две неприятности решили
Скорейший выход главных сил;
Чем путь войны и предрешили.
Он чуть в полон не угодил,
И только случай наградил
Спасеньем от позора плена:
Когда отряд из казаков,
Прорвавшись, не узрел размена,
Который больше б дал призов:
Они же кинулись в обоз

700
Драть лыка, и Наполеона
Не опознали в толкотне.
И в этом же злосчастном дне
Отряд поляков атакован,
И наголову был разбит.
И в тот же вечер дух тирана
Утратил веру в лучший миг:
Призвав к себе врача Ю-Вана,
Кудесник славы приказал:
Снабдить его стекляшкой с ядом.
Врача он смерил твердым взглядом;
Ю-Ван торжественно молчал:
Не выказав ни удивленья,
Ни упований, только скорбь
И преданность взметнула бровь,
Застыла тягостью мученья,
И пониманием мгновенья.

701
Так азиаты лишь могли
Не вымолвив порой ни слова,
Сказать поболее другого
Говоруна, кивком одним.
Смотря покорно и достойно;
Склонять без слабости главу,
И быть внутри себя свободным,
Служа патрону, как Христу,
Свою знать точно правоту.
И вскоре пузырек заветный
Наполеон в руке держал;
В нём сгусток воли неприметный,
Медово над свечой дрожал,
И будущее поражал.

702
Сегюр припомнив, как был зайцем;
Как русские тропили след,
Изрек - Пятнадцать лет побед
Сгорели в Малоярославце…
И это был последний блеск
Великой армии в России;
А дальше травля, холод, бег,
И тщетность всяческих усилий
Исправить положенье дел:
Вернуть затею к главной роли.
 (Все тщетно: фарт был взят неволей
Замерзших по дороге тел)
Пока же сносная погода:
Пусть сыро, но приемлем путь,
С которого уж не вернуть;
И вариантов тут немного
- Старосмоленская дорога.

703
Наполеон был удручен:
Победа, снова превосходство,
Но нет успеха, что за скотство
Без поражений он пленён:
Пленён своею же победой,
Где очевиден результат
- Виктория! И, что же следом:
Бессмысленность военных трат,
Пред уготованный возврат
И только. Каждый раз такое:
Я русских бью, но ничего
Не следует за тем, доколе
Я должен бить их, чтоб итог
Предстать не только в мыслях мог.

704
Он ждал и жаждал крови боя,
Был враг пред ним, и тоже ждал,
Но как-то странно ускользал,
На местности недвижно стоя,
И он уже подозревал
Что генеральное сраженье:
Давно намеченный удар,
Не даст исправить положенье.
Позиция здесь такова:
Расправить фланги не позволит,
И только время похоронит;
Здесь нужно в лоб атаковать.
Так при удаче он имеет,
Отбитый сказочный рубеж,
Который, не откроет брешь;
Лишь он штыками ослабеет,
Но, а судьбой не овладеет.

Глава 3. Последствия пожара в Москве.

705
Мортье, спустя четыре дня,
По оставлению столицы
Войсками, вышел за границы
И бросив равнодушный взгляд
На взятый, но непобежденный,
Растерзанный без славы град:
Пошёл, унынием сражённый,
Веселых некогда солдат,
В неблагодарный путь назад.
А поутру разъезд казачий,
Не веря собственным глазам,
Не веря промыслу удачи:
Пустой Москву обозревал;
С хвалою русским образам.

706
Три четверти Москвы: сгорело,
Подорвано, разорено,
Беды червленое клеймо
Зияет ликом омертвело.
Обезображено пуста,
Под низким и холодным небом
Лежит безлюдная Москва;
Иль вражьим, иль всевышним делом
Наказана, иль прощена;
История потом узнает,
Стереотипы поломает,
Или напротив, как стена
Запнется в мифах, грозно встанет;
Оправдывая грозный век
- Бездарности вояк, и грех,
Который с прошлым не скандалит,
И промысел военный хвалит.

707
Треть храмов в пепле, и домов,
Почти, что семь с десятка тысяч,
Складов и лавок восемь тысяч,
Значительная часть дворцов.
Огонь пожрал библиотеку
Бутурлина, и весь букет
Реликвий древних картотеку,
Какие двести с лишним лет
В Москву везли из дальних мест.
Мир до романовской эпохи
Исчез во многом без следа,
Остались частные, лишь, крохи:
Свидетельства в монастырях.
Сгорел архив Карамзина.

708
Театр Петровский и Арбатский,
И университет пылал.
Немало душ огонь забрал
Из челяди - прислуги рабской,
Оставленной стеречь добро
Своих господ; бежать не смевших,
Когда огонь стучал в окно;
С добром господ, так и сгоревших.
Кончина жуткая в дыму
Досталась тысячам безвольным,
Израненным, больным - свезённым
Ещё от Витебска в Москву,
Из-под Смоленска, Вязьмы, Гжатска
Из ада при Бородино;
В Москве им было суждено
Сгорая заживо, держаться
И в муках смерти дожидаться.

709
И через двадцать лет - пожар,
Уже при Николае первом,
В окладе облика священном
О днях войны напоминал.
Поросших зеленью древесной,
На холмиках, в пучках травы
Угадывались повсеместно
Остатки кладок, труб печных,
Средь новых зданий столбовых,
Домов попроще, изб и улиц;
Москва ещё не расцвела,
Но, в камень прочно обернулась;
Как прежде стариной жила,
И мирно счёт деньгам вела.

710
Такие странности водились,
С незабываемой беды:
Худели древние роды,
Другие ж чудно возродились;
Людишки нищенских слоев,
С чего-то вдруг разбогатели.
Крестьяне тамошних краев,
Теперь кубышками владели,
И вспоминая об огне,
Смотрели вдаль прищурив очи,
Вздыхая грустно - но не очень,
Прикидывая, что в цене.
А господа, что положили
К родне, на временный постой
Заехать с жалостью одной;
Так приживальщиками жили,
И о Москве былой тужили.

711
Пожар свидетельства унес;
Историю, что нам давали,
Нам немцы дружно описали:
Что было спорно, то всерьёз,
Теперь типично - без сомненья,
Фривольный труд Карамзина
Добавил божьего веленья
В букет незрелого вина:
Династия ж в борьбе взошла
Умело действуя в интригах
За титул царственных кровей;
Потом забылось это в книгах,
Но кровь всё помнила с тех дней:
Вернувшись сущностью своей.

712
Не всякой крови в мире этом,
Назначено вернуться вспять:
Кровь может нации спаять,
Пролиться бурой краской цвета
За несравненный идеал,
Причём у двух одновременно
Враждующих сторон; оскал
Смертелен тут, но кровь священна
Добытая в пылу борьбы.
Быть может высших сил сраженье,
Так проявляет отраженье
Уравновешивать миры.
Но если кровь, от сальной цели,
И безыдейно пролита,
Вернётся кровушка тогда,
Сквозь годы и века из кельи,
Всё ж, не отмоленной капелью.

Глава 4. Окончательный поворот кампании.
                Скорбное поле брани.
713
Прошедший бой, был чем-то схож
Тактически со схваткой первой,
За Шевардинский холм, и верно
За ним последует кутёж
Ожесточенья огневого,
Как было при реке Москве,
Понятно это и не ново;
Военный проведён совет.
Но в удручённой голове,
Ответа нет, а путь торопит;
Наполеон пока молчит,
Здесь сердце – за, стратег же – против
И кто кого тут убедит,
Кто ж лучший ход определит…

714
- Довольно подвигов, с нас хватит.
Мы доблесть знамени несли:
Себя самих мы превзошли,
Отход не поколеблет стати
Свершений наших, завтра в путь
На зимние квартиры - полно,
Кто нас посмеет упрекнуть,
Здесь все герои поголовно,
Подумать стоит о себе.
Все дружно встали, поклонились
И в думах, молча, удалились.
Наполеон же о Москве
Опять подумал, ухмыльнулся,
На карту, хищником, взглянул,
Поморщился, и вдруг икнул,
Тотчас от карты отвернулся,
И живота рукой коснулся.

715
Кутузов пушки расставлял
Совет держа со ставкой шумной;
Толь говорил благоразумно,
Светлейший нехотя кивал,
Зевал, глаза его слезились,
Как вдруг дежурный генерал
Вбежал. На нём остановились
Все взгляды, он, светясь, дышал,
По струнке выпрямился, встал
Как вкопанный, как изваянье,
Как будто бога посетил
- Ну, что любезнейший? – молчанье
Прервав, светлейший вопросил,
И тот с восторгом пробасил.

716
И генералы зашептались;
Не в силах руки охладить
По карте пальцами водить
Наперебой усердно стали.
- Наполеон? Неужто сам?
Без боя отступил? Вот новость;
Не верю собственным ушам,
Голубчик, что за бестолковость?
- Так точно – гаркнул генерал.
- Ну, полно – светлость усмехнулся
- Ступайте – вестник повернулся,
И бодро к двери зашагал.
Глаза советников горели,
Они приблизились стеной,
И встали в бравый ровный строй
Упорно на главу смотрели;
Глаза, ладони их - горели.

717
- Ступайте – тихо произнёс
Кутузов, будто засыпая
От скучных тем, и верно зная
Чем этот кончится вопрос.
Переглянувшись генералы,
В недоуменье вышли вон
Из душной командирской залы.
Светлейшего же, будто сон
И вправду жал со всех сторон.
Он к карте вяло обратился,
Ладонь по ней повел ребром;
От пункта к пункту (точно бился,
Уже с податливым врагом),
Охватывая путь крылом

718
Вел фронт, все больше загребая
Пространства, ускоряя ход,
И вот смахнув прозрачный плод,
Как крошки, взгляд уже бросая
Поверх и карты, и окна
Зажал кулак, поймав кого-то,
И стиснув, вмял то в край стола.
Довольный собственной работой
Задумался, и мысль пришла:
Так заяц превратился в волка,
А лев, в спесивого ягнёнка;
Небесного царя дела
Неведомы простолюдинам;
Мы все под богом, все его,
Душой и телом одного;
Однако надобно земными
Делами заниматься ныне.

719
Светлейший встал, шагнул к окну,
Обуреваемый раздумьем
И удивился – что безумье
Успеха, всё сидит в углу.
Он даже зыркнул в угол ближний
Сощурив влажные глаза,
Перекрестился быстро трижды.
Привычка жалилась в мозгах:
Впервые, ведь, ушла гроза
- Чудно, по корсиканской воле…
Но радость выйти не могла,
Приняв, что враг оставил поле;
Она на цыпочках ждала
- Предусмотрительной была.

720
Мистический, у многих, ужас
Сей корсиканец вызывал:
Один придворный генерал
Глубокой мыслью удосужась,
В расстройстве сумрачном изрёк
- А человек ли он, простите,
Когда Европу всю обрёк
На поражение, примите
Как данность это, а не лесть:
Но, кто ж злодея остановит,
Кто первенство его оспорит,
Кто не позволит себя съесть?
И общество, скорбя, вздыхало;
Сопели в нос говоруны,
Утратив звучный глас струны;
И это в тему подливало,
Горчинку, той, что не хватало.

721
И господа возмущены:
Как он дома Европы губит…
Однако, пусть победакурит:
Для светских раутов важны,
Не только сплетни, но и темы
Глобальных мировых проблем
Вокруг сценической богемы,
Чтоб резануть небрежно всем,
О страшном роке перемен.
И разговор уже горячий,
И спорят в краске господа
О предстоящей неудаче,
Для тех, с кем хочет Бонапарт
Устроить зрелище петард.

722
Кутузов осторожно светел,
Он понимает верно суть;
Но, только б счастье не вспугнуть,
Не обратить мечтанья в пепел.
Он знает сердцем, что смешно
Искать изящного подвоха,
Что действие предрешено
Стеченьем сил, движеньем рока,
Неумолимого теперь,
И воплощенного стараньем:
Военной доблестью, страданьем.
Утратил волю страшный зверь
Утратил силы, обескровлен,
Прошли года его побед,
Все двадцать славных, грозных лет…
Неужто, в самом деле, сломлен?
Он глянул… угол был безмолвен.

723
Сомненья крались вслед за ним,
Привычка, враз не поддавалась,
Она на образе держалась
Непобедимости, и нимб
Диктатора, поблекший правда,
Ещё озноб мозгам внушал,
Ещё скреблась в груди отрава…
Но князь иным уже дышал,
И будущее предвкушал
Своим истерзанным сознаньем,
И вновь озлился на себя;
Что он снедаем ожиданьем
Другого знака, в даль глядя
Не может сбросить груз с себя:

724
Груз пораженчества кровавый.
Он каждой клеткой знал его,
И тяготился им давно;
Но отшатнулся, вдруг, лукавый,
Отпрянул как от ворожбы,
И вся привычность зашаталась,
Почти, что встала на дыбы,
Но за опасливость держалась,
И говорила - Погоди…
Кутузов, вдруг, развеселился,
И больше на себя не злился.
Сказал кому-то – Ну гляди!
И вышел бодро к генералам,
Заставив вздрогнуть их, шагнуть
Восторгом наполняя грудь…
И обведя их колким глазом
Отдал приказ – Сниматься разом.

725
Чудной, однако был маневр,
Две армии поворотились,
Друг к другу тылом, и смутились;
Как будто от дурных манер.
Их версты ненадолго сбились
- На день, с прибытком небольшим,
И вскоре снова совместились,
Но, не взбодрился в поле дым,
Ведь каждый шёл путём своим:
Старосмоленскою дорогой
Французы лямку волокли,
Новосмоленскою дорогой
Российские порядки шли,
А также арьергард пасли.

726
Сочится прелостью погода
Сквозь тяжесть серых облаков,
Дыханье вязкое холмов
Туманит бисер хоровода
Небесной хляби, сквозняки
Брезгливо расточают морось,
Ползут туманом синяки
Лесов, мохнатая промозглость
Везде: снаружи и внутри;
Всепроникающая жалость,
С водой холодной в плечи вжалась.
В сердцах французов пустыри,
Наполненные тем же суслом;
Москва в груди ещё дымит,
И зябко в спины им глядит;
По-русски пристально и грустно,
Хоть вешайся – такое чувство.

727
Десятки тысяч человек
Охвачены одним желаньем,
Одним вселенским достояньем
- Своею жизнью: здесь их свет.
Теперь уж в ней сокрыта слава;
На время может быть, потом
Она вернётся в днях угара,
Разверзнется как дикий гром,
И сталью ринется в пролом. 
Но вот как будто озаренье,
Внезапно прорывает свод
Лучами дерзкое похмелье;
За дымкой проступает плод,
Взирая нехотя с высот.

728
В уставшей прояснялись дали
Пейзажи раненой земли.
Смотреть солдаты не могли,
Но взгляды вниз, не опускали:
Магнитом их тянулся взор,
И взоры эти ужасались:
По лицам плыл немой укор,
Солдаты меж собой шептались
Как в церкви, чтоб не оскорбить,
Покойника излишним звуком.
Другие ж, сдавленные мукой
Молчали, и хотели жить
Упорней, видя лик геройства
- Сегодняшний, вдыхая смрад,
Где пятьдесят два дня назад
Спаялись натиск и упорство
В обезображенное войско.

729
Часть трупов не смогли зарыть:
Потери были столь громадны,
Что похоронные команды,
В срок не успели рвы отрыть.
Когда же запах разложенья
От тысяч неприкрытых и тел,
И страх заразы пробужденья,
Всем полем смрадно завладел;
Никто тревожить смерть не смел.
Обычно этим занимались
Крестьяне местных деревень,
Но здесь они не попадались,
В России не было людей:
Чернела лишь пожарищ тень.

730
На поле бренном было глухо,
Дремал в изрытой почве прах:
Обезображено в холмах
Лежали тридцать тысяч трупов
Веселых, некогда, людей,
Теперь гниющих, почерневших;
Во имя долга и идей,
Искрой на поле отгоревших,
Покрывших славою себя;
Кто - безнадежно мимолетной,
Как писк от птицы перелетной,
Как след от днища корабля,
Бурлящий в глади моря пенно
За ускользающей кормой,
Кто - самой светлой, коренной;
Но смерть на поле лицемерна
- Всех накрывает общей скверной.

731
Французов воспаленье жгло:
Победа подло ускользнула,
И мысль о павших, чуть кольнула,
Хоть горько, но не тяжело,
И без сердечного надрыва,
Без жажды сразу отомстить
Огнём душевного порыва;
Врага на части изрубить,
Иль смерть, иль славу заслужить.
О нет, пред ними смерть пустая,
Во всей чудовищной красе:
Без высшей цели - не святая;
Брезгливая в своей стезе,
На взрытой болью полосе.

732
Солдат уже не помышляет
Бравадным выплеском огня.
Он видит сумрачно, что зря
Старались жертвы; умирает
В душевной скорби гордый дух.
Бежать, бежать скорей отсюда;
Одна лишь мысль, как петух
Горланит истово повсюду:
В обозах осями скрипит,
На лицах тлеет униженьем,
Непониманьем, истощеньем,
В грязи подошвами сипит.
Наполеон проехал поле;
Без ноток жизни оглядел
Картину сотворенных дел,
Перчатки подтянул невольно,
И растворился в сером фоне.

733
Один бригадный генерал,
Причмокивая удручённо,
Смотрел на поле увлечённо,
Наружностью изнемогал…
Искал глазами самый дикий,
Из неприглядных видов вид;
Увидев страшные улики,
Вдруг напрягался в тот же миг,
И выдыхал как серый кит
Свернув уста по-детски трубкой,
Едва не брызгая слюной;
Наполеон взглянул, тот шуткой
Хотел отделаться пустой,
Уже вздохнул, но взгляд тугой,

734
Как плетью щелкнул зубоскала,
И тот, запнувшись, приотстал.
Наполеон заскрежетал
- Жалеть я не имею права:
Ни мертвых, ни живых, в войне,
Иначе хаос, пораженье,
Потери же придут втройне,
За жалостью - лишь, униженье.
Здесь враг не думает простить,
И выбор здесь прямолинейный,
Он в чем-то даже совершенный:
Погибнуть, или победить.
Вот так, мой Коленкур. Досаду
Скрывать не нужно, но желать
Одно при этом - побеждать,
Не умолить расстройством шпагу,
А кровью обагрить досаду.

735
Наполеона не убил
Ужасный вид прошедшей битвы,
Напротив, будто от молитвы
Его взбодрило, он ожил,
Хотя смотрел ещё сердито
Но с прояснением в глазах.
В нём снова мысль, пока, что скрытно,
Сжималась призраком в губах,
И розовела на щеках.
За ним следила, зорко, свита,
Но больше он не говорил,
Немая пауза повисла;
Их вождь стратегию творил;
Их жизни в жертву приносил.

736
Один невероятный случай
В тот день всю армию потряс;
Из уст в уста летел рассказ:
Как раненый француз, отмучась
Все дни на поле боевом
С раздробленными вдрызг ногами,
Был найден полу мертвецом,
Почти представший пред вратами
Небесной благостной тиши.
Забытый всеми, он не сдался,
За жизнь земную дальше дрался,
Отвергнув вечный рай души.
Вначале в трупе лошадином,
Меж ребер жизнь свою хранил,
К ручью сползая воду пил,
И укрывался как овчиной
От ветра падшею кониной.

737
Что бедолага в поле ел;
То мертвецы наверно знали,
Но, а солдаты лишь вздыхали,
Дивясь, как выжить он сумел.
Повисло умиротворенье,
Уж поле бранью не вскипит,
Туманом стелется забвенье;
У мертвых прочно память спит,
А у живых она болит,
Но отболев в годах, забудет
Непримиримый дух борьбы,
Оставит мутноватый студень,
О днях безжалостной войны;
И будут мифы взращены.

738
Спокойно поле: безмятежность
Укрыла буйство гнева; тлен
Взял всё, что было в мрачный плен
И не отдаст уж – бесполезно,
Терзаться видом и взывать,
Да и к чему – остыла бойня,
Глава закончена, печать
Оттиснута вчера, сегодня
Себя приходится спасать;
Эмоций нет, есть отчужденье
- Как в водах темных отраженье
Глядит безлико, стиснув пасть.
Так, в нескольких верстах от поля
Стоял Колочский монастырь,
Но не читали там псалтырь,
В нем госпиталь был обустроен;
Владения надежд и боли.

739
Здесь без продуктов и лекарств,
Старались несколько хирургов
Продлить мученья полутрупов:
Гуманность превращая в фарс.
Но не по злой душевной воле,
А по призванию врача;
Был состраданьем врач неволен
Прервать мученья сгоряча,
Надрезом легким палача.
Пред шедшими назад войсками,
Калеки выползали в грязь,
Моля, чтоб их не покидали;
Но мимо шли войска стыдясь,
Своей мольбой отгородясь.

740
Испытанных бойцов повергло
В унынье зрелище калек
- Их безнадежность. Человек
Военный знает кровь и пекло,
Он видел много раз следы
Прошедших огненных сражений:
И понимает, что труды
Войны не терпят сожалений.
Ведь рядом с каждым смерть идёт,
Она куражится на поле,
Но здесь она – совсем иное,
Здесь стыд, обман, и душу рвет
На части; тут же страх заплечный
Взывает думать о себе,
И мозг согласен с ним вполне;
Но этот бедолага встречный,
Вдруг нерв вскрывает человечный.

741
Не выдержал Наполеон:
Он приказал, садить в телеги
По одному их; дальше едет
В свои раздумья погружен.
Приказ исполнен: подобрали
Их маркитанты, только вот,
С дороги съехав, приотстали;
Прибыток – в несколько голов,
Спихнули в ров без лишних слов,
Как рыбу тухлую в клоаку.
Средь них был даже генерал;
Но он не покорился праху;
Дополз, о драме рассказал…
И Каленкур негодовал.

742
Не мог он с варварством мириться,
Не мог поверить, что пришло
В таком отвратном виде зло;
С которым крайне сложно биться,
В те дни, когда взяла беда.
Не далеко от Гжатска трупы;
У всех пробита голова,
Эмоции же войска скупы:
У многих равнодушный вид,
Наполеон хранит молчанье:
Не говорит об оправданье,
Но, и в расстреле не винит
Солдат своих, а лишь, мрачнеет,
Сжимает губы и сопит,
Глядя, как армия бежит,
Как дух беспомощностью зреет,
И как в округе вечереет.

743
Закончен дня больной удел:
Не погребенные останки,
И госпитальные подранки,
И русских пакостный расстрел
Поколебали самых стойких,
Прошедших многое вояк;
Носящих шрамы и осколки,
Добывших мужеством в боях
Непобедимость на полях.
И канет ли он безвозвратно,
И будет ли он худший день,
В истории войны; отвратно
За армией влачится тень
- Тень преступлений и потерь.

744
Сейчас же каждый понимает:
Удача двигается вспять,
Придется начинать опять
Немного позже, но внимает
Рассудок страху - смерти лишь;
Той сущностью, что управляет
Всем миром, что не разглядишь,
Пока победы сердцем правят,
Пока превыше смерти честь,
И радость от вершин щекочет,
Иль горе душит, и клокочет
В подвалах нравственности месть.
Когда ж упадок, безнадега,
И цель, как мутная вода,
Плывет неведомо куда:
Да и была она убога,
И скорбная лежит дорога…

745
Тогда, свой маленький мирок
Разрушенный враждебным миром,
Дрожит и жмется к сердцу клиром,
Ища укромный уголок;
Ища спасенья от ненастья,
Оставив гордые дела,
Желает, лишь, простого счастья,
Того, что мать ему дала,
Что тешила и берегла.
И маленький мирок упорно
Кукожась, обозлясь на всех
Бежит от бед, пусть и позорно,
Пусть вызывая горький смех,
К блаженной цели; жить не грех.

746
Спастись - во что бы то ни стало,
Сбежать, укрыться, переждать,
Чтоб вскоре силой грозной стать;
Вкусив и голод, и усталость,
И унижения пройдя,
Взлететь над разведенной бездной,
И снова веру обретя
Вернуться, поступью железной.
Позор свой в землю вколотить,
Чтоб пламенем земля умылась,
Удача кровью озарилась,
С тем честь вернуть, и дальше жить.
Так командиры рассуждали,
Ища врага по сторонам,
Так император думал сам;
Однако чувства досаждали,
И мыслить будущим мешали.

747
Не мог он море созерцать,
И не любил пространств бесплодных,
Ландшафтов плавных и свободных,
Где негде глазу точку взять:
Найти опору, для маневра,
Что б нанести затем удар,
В лицо, иль в спину кавалера;
Посеять панику, пожар…
А по сему Смоленск он ждал:
К иной стратегии успеха,
В уме пути свои искал;
Ждал от Кутузова огреха.
Сейчас же в грусти прибывал,
И от бездействия страдал.

748
Не видя точки приложенья
Энергии, мечтам, штыкам,
И даже собственным рукам;
Он был ведом до униженья:
Кутузов слева прикрывал
Калугу, южную Россию,
Так будто гостя провожал;
Чуть приотстав. Подобно змию,
Прикусывал, но не кусал.
А справа казаки терзали,
И ополченцы наседали,
И Милорадович держал
Французский арьергард под боем;
Давил отставшие тылы,
Выравнивая им углы,
И продвигаясь в след конвоем;
Под Вязьмой потрепал изгоев.

Глава 5. Народная, партизанская война

749

Войны неумолимый ток,
Как сель к Смоленску продвигался,
Барклай, как смел сопротивлялся,
Но одолеть врага не мог.
И отходил, держа удары;
На грани рассеченья сил,
На грани воинской опалы;
Терпел, боролся и сносил
Позор. Тогда Барклай вкусил
Всю прелесть скорых отступлений.
Ему всеобщий приговор;
Но он держался без сомнений,
Осознавая, что укор
Двора и общества был скор.

750
Его же план, как подтвердится,
Был делен и необходим,
Но многим, в тот момент незрим;
Вся армия желала биться,
И презирала взгляд его
На ход компании военной;
Но он тащил свое ярмо,
С уверенностью беспримерной.
Когда противника нога
В исконные вступила земли,
Барклай воззваньем дерзновенным
Призвал подняться на врага,
Всех, без различия сословий;
В нём описал, как воевать,
Как свой удел оборонять,
Как надобно огнём злословить,
И меньше лить российской крови.

751
С тех дней сгущалась пелена
Вокруг идущих войск тирана,
В народе воспалилась рана:
В отечество пришла война!
Но поначалу взвыв геройства,
Крестьян совсем не обуял:
Гнездился страх и беспокойство,
И поселянин убегал,
Очаг свой не оберегал.
Предполагая – обойдётся:
Потуги враг укоротит,
А там антихрист спотыкнётся,
И шею вскоре своротит,
Как было встарь – бог защитит.

752
Но слухи о чинимых бедах,
Бросали ярость в русский сон,
И барин вторил в унисон,
И были те, кто кровь изведав,
В леса пришли с огнём души:
Поддев на вилы фуражиров,
При стычках у своей межи.
Желали мстить неудержимо
И будоражили народ,
Но сокровенное, то слово
То, что сильнее площадного
Сказала церковь в нужный срок:
Антихрист попирает бога,
Тиранит батюшку царя,
Кощунствует у алтаря;
Вздыхал мужик от правды слога,
Хватал топор, и шёл с порога,

753
Чтоб защищать поводыря,
Где норма крепостное счастье,
Где святости блюдут причастье:
За веру божью и царя.
Не принужденьем, а посылом,
То слово божие в душе
Вздымало в чувствии остылом;
Внутри, с собой наедине,
В неграмотной людской толпе
Крестьян, и челяди дворовой,
Стремленье к правде вековой.
Пред почитаемой иконой;
Глубинный омут стволовой
Бурлил, ища в крови покой.

754
Невесть откуда убежденье,
Вдруг поражало в тот же миг,
Когда себя крестил мужик;
Он знал, по что…, и во спасенье
Себя повторно осенял,
Благодаря Отца за милость;
И лик его уже сиял,
И сердце с местью обручилось;
Ни шайка с кистенем – народ
Из церкви выходил к дороге,
И был у совести в залоге,
И был орудием господ;
Был царь унижен – совесть злилась,
Святая Русь была в беде;
Напасть Смоленска, как в воде
Волна кругами расходилась, 
И над отечеством глумилась.

755
А этого не мог простить,
Ни мещанин, ни поселянин,
Ни раб, ни барин, ни крестьянин
- Народ, коль кратко говорить.
Упорство и одушевленье
Росли как ком, день о то дня;
Давно известное явленье,
Когда правителям нужна
- Непримиримая война.
И государь не убоялся
Народ вооружать на бой.
В народе он не сомневался,
Позволив царственной рукой
Противнику чинить разбой.

756
Здесь следует сказать немного,
И смысл идеи прояснить,
Не для того, чтобы учить,
А для идущего пролога:
Стихийный взрыв народных масс,
Умело властью подготовлен,
Где церковь – главная из фаз,
И ей тот выплеск обусловлен.
Но разделить, придётся нам:
Вид партизанского движенья,
Крестьянских малых групп раденья,
И ополченцев пестрый стан.
Неверно укрепилось мненье,
Что партизанская война
Крестьянами освещена;
Здесь скрыто недоразуменье;
Не столь уж веско упущенье.

757
Кутузов чётко указал,
Что партизанам делать нужно,
А что крестьянам безоружным
(Топор и вилы не металл):
Крестьяне – самооборона
На приграничной полосе.
Их сила не боеспособна
Но охранить рубеж вполне
Пригодна, и с косой в руке:
От фуражиров разграбленья,
От мародеров хищных групп;
Отбить родные поселенья,
Забыв в разгуле мести вдруг,
Убийства грех, а с ним испуг.

758
У партизан другие цели:
Громить противника везде
На придорожной полосе;
И вихрем ратники летели,
Подбрюшью нанося урон:
Коммуникациям, снабженью,
Отрядам; враг со всех сторон
Мог стать внезапною мишенью.
Полезную идею дал
- Гусар, поэт Денис Давыдов;
(Врагу он бросил личный вызов)
Багратион о том узнал,
И оценил; Кутузов тоже,
Но, с осторожностью внимал
- Его не возбуждал запал;
Судил он нехотя и строже,
Однако согласился всё же.

759
Давыдову силенок дал:
Гусар и казаков немного;
Сто тридцать ратников – убого,
Но обществу был дан сигнал,
Пусть это даже блажь военных.
Что может горстка смельчаков
С налёта взять обоз и пленных,
Подкараулить языков;
Шумнуть, пальнуть - и был таков.
Та роль, какая отводилась
Давыдову и иже с ним,
Впоследствии переродилась
За рамки писаных картин;
Народ усвоил сей почин.

760
Давыдов, Дорохов, Сеславин
- Герои. Фигнер – сущий волк,
Он понимал в набегах толк,
Был изворотлив, смел и славен.
Не раз он выдавал себя,
За полновесного француза
И пробирался в стан врага;
Его похваливал Кутузов.
Но самый первый партизан,
Как рассказала пыль архива,
(Его история забыла)
В войне хорунжий Хмарин стал
- Тормасова лихой наездник;
С отрядом он в глухом тылу,
На белорусских землях гнул
Противника, был скорый вестник,
В лесах и лешему наместник.

761
Большой же конников отряд,
Барклай оформил у Смоленска;
В нем пять полков – и это средство
Винцингероде взял под стяг.
Отряд был связью с Виттгенштейном,
Как растяжимое звено;
Разведывать был должен, рейдом
Внезапным путать Удино,
И быть глазами у всего.
Здесь цели тактики решались,
А партизанские дела,
Скорей попутно совмещались,
Но важность их скорей росла,
Чем ближе виделась Москва.

762
Мещане, челядь, поселяне
С военными не знали слов,
Смотрели скупо из дворов;
Бойчее были горожане,
Но всё же люд не доверял,
Речам надменных командиров:
Молчанием их привечал
А партизан встречали мило…
И ширился тяжелый гнев,
Молва росла о славных стычках;
В соломе возгорались спички,
И вот уж надрывался зев,
И сотрясал вдруг вой округу,
Вздымались к небесам костры,
В руках сжимались топоры;
Священник, не жалея руку,
Благословлял народ по кругу.

763
И помаленьку занялось,
И с каждым днем пожар сильнее…
Москвы огонь шагнул скорее,
И стих уже. Но вкривь и вкось
Дела теперь у оккупантов,
Пожар другой не погасить,
Он не для воинских талантов,
Здесь лишь одним дано платить;
Иль умирать, иль уходить.
Но как же, можно цели бросить,
Когда дошёл, и восхитил
Европу всю; солдат же просит
Пайка теперь, а не могил;
И с каждым днём всё меньше сил.

764
Попировали три недели
С усладой ветреной в груди,
Но, а теперь друг – обожди,
Не может быть, да неужели…
- Расплата ждёт? Ужель, ужель?
Как птицы в осень улетели,
Предвидя скорую метель,
Так чары сладких сновидений
Растаяли. Являлись дни,
Как всадники - предвестье боли,
Помимо разума и воли
Они скакали впереди:
Неотвратимо, и жестоко;
Час краха предопределён,
И он страшней, чем жуткий сон:
Проснись, и морок скинь до срока
Но здесь, уж мчатся кони рока.

765
Наполеон теперь в мешке;
Напрасно пестует терпенье,
С тем ухудшает положенье
Кампании, и на песке
Возводит замки дорогие,
Мечтая поразить весь свет;
Задумки ж мужика другие,
Он дал себе иной обет,
Иной он жаждою согрет:
Крестьянские отряды ищут,
Как волк голодный след овец
У стен овчарни, ждут добычу…
И вот, дождавшись наконец
От сердца бьёт врага беглец:

766
Жестоко и немилосердно;
Москва, сгоревшая стоит,
И каждый час, и каждый миг
Взвывает к мщению усердно.
Настала челяди пора;
Москва обложена кордоном,
Ждут фуражиры топора;
Не прошмыгнуть в Москву с обозом,
И армия обречена
На голод в царственной святыни,
Сожжённой роком и гордыней.
Здесь, не оплачена цена
За огненный её упадок,
И будет забрана сполна;
Народная теперь война.
Мужик же на расправу падок,
И день грядет, и день тот сладок.

767
Сто тысяч войска в западне
Народ куражится в предместьях,
Лютует предаваясь мести: 
Его ужасен правый гнев.
И нет спасенья фуражирам:
Их убивают, не пленят;
Солдатам нынче не до жиру,
Им вилы из кустов грозят,
Их загоняют как ягнят,
И режут, колют, без разбора,
Коль главари из мужиков;
При отставных же – меньше вздора,
Тут могут без обиняков
Оставить жить - как языков.

768
Французы отвечают тем же,
Поймав с оружьем ратный люд,
Вздохнуть беднягам не дают,
Стреляют сразу в грудь невеждам;
Наполеон приказ издал,
Для поученья несогласных,
Но этим только разжигал,
Пожар упорства, и напрасны
Усилья были взять еду
Фураж и лошадей в придачу;
Невыполнимую задачу
Он ставил, и терпел нужду.
Десятки тысяч, взяли вилы,
Рогатки, косы, топоры;
В войне, пусть это школяры,
И силы не соотносимы;
Но рвались у французов жилы.

769
И день надлома наступил:
Надежды рухнули, а голод
Уже стучался, словно молот,
И бегство предопределил.
Фортуной попранный лукавой
Вспять тронулся Наполеон,
Считая, всё же, что он правый.
Гонимый голодом и злом,
Он верил, что придёт потом,
И непременно дело кончит,
Всенепременно победит:
И покорится русский кормчий,
И будет вспоминать Тильзит,
Как благо - лучший в жизни миг.

770
Неоценимая заслуга,
В развале армии врага,
Что треснула, как скорлупа
Принадлежит забитым слугам
Самодержавного царя,
Несущих бремя крепостное;
Народу, что у алтаря
Прощает общество больное
Не ведая иных свобод;
Кто возродясь в годину бедствий,
Не ждя напутственных приветствий,
Спасают собственных господ,
Считая, что свои добрее:
Так испокон заведено
Нести покорности ярмо,
Мечтать о правде бунтом зрея,
Но быть горячности мудрее.



771
Беда сейчас на всех одна;
Мечты далекие свободы
Не занялись огнём под своды
Зеркал небесных; топора
Достоин недруг, что же боле:
И наш крестьянин вымещал,
Свой, сжатый барскою неволей,
Бунтарский раж: как дух вещал…
А бог простить всех обещал.
Порой в забитых бедолагах,
Вдруг обнаруживался дар,
Водить засадные отряды,
Держать войны слепой удар
И горячить люд на пожар.

772
Таланты ратные проснулись,
Чего боялись господа;
Но недруг был страшней тогда,
И господа перешагнули
Свой страх пред буйною толпой;
Но неусыпно наблюдали,
Мурашки чувствуя спиной,
Успешно взгляды направляли
Крестьян на сильного врага:
Подбадривая населенье,
Всем миром пестуя спасенье
Во имя батюшки, творца.
Усердие ж излишне было:
Народ кровинку прикусил,
И больше робость не сносил,
Боролся с тем, что опостыло…
А время к зимушке сходило.

773
По линии военной всей,
Горел сопротивленья пламень,
К дороге главной был придавлен
Захватчик, словно Одиссей
Меж грозной Сциллой и Харибдой,
Однако ж бес не Одиссей,
И не божественной эгидой
Он защищён, а хор вестей
Кричал о тратах всех мастей.
Отрядов счёт идет на сотни:
От нескольких мятежных душ,
До сотен; выжимают соки
Из тощих каплунов, и глушь
Сжимает спазмом глас кликуш.

774
Из крепостных – Герасим Курин,
И Ермолай Четвертаков
- Солдат удравший от враго,
И цель его – окрасить будни;
Селения освобождать,
Водить крестьянские отряды
До двух, трех тысяч; эта рать
В бою не ведала пощады,
И нападала на войска,
На пушки, и на батальоны,
Пленяла вопреки законам
Вооруженного бойца.
Потапов Фёдор был изранен,
Оправившись от ран солдат
Немалый сколотил отряд;
Он был хитер и многогранен,
Стал штатным командирам равен.

775
Придумал Фёдор свой сигнал:
В особом колокольном звоне
Бил ритм не только в дар иконе
- О недруге предупреждал:
О численности, о движенье,
О прочих важных мелочах,
Какие могут дать в сраженье
Успех. В напутственный в речах,
Он зажигал огонь в очах,
И был любим и уважаем
Соратниками по борьбе…
Мы многих попросту не знаем;
Их имена ушли в огне,
Их кости преданы земле.

776
Но, вот ещё, какая штука:
И слабый пол с «мечом» дружил;
Французам горькая наука.
Прасковья с вилами в руках
Держалась от семи французов;
Отбилась, в них посеяв страх,
Полковника пырнула в пузо,
Нахмурив исступлённо бровь…
Затем в полковничьем мундире,
Отряд водила командиром
Лила вблизи Смоленска кровь.
О ней писал Наполеону,
Сам губернатор Жомини;
Когда ж он вспоминал те дни,
То сокрушался року злому,
И не желал те дни другому…

777
Другую, Ростопчин знавал:
Как старостиху Василису,
О ней сказал; подобно лиху,
В ней норов мщения взывал…
Когда убили её мужа,
Мегера за косу взялась:
Мужицким делом удосужась
Простая баба сорвалась,
И мстительницей назвалась.
История вполне известна;
Что правда тут, что давний вздор
- Судить сегодня неуместно,
Прошло и времени с тех пор,
Да, и о том ли нынче спор.

778
Росло народное волненье,
Приобретая общий план:
Наполеон залез в капкан,
И ждал монаршее решенье:
Как европеец полагал,
Что выход в мире будет только,
А царь мириться избегал,
И им обоим было горько
В дипломатической борьбе,
В извивах противостоянья;
Успеха личного исканья
Непримиримостью в войне.
Миряне же и партизаны
Довольно скоро обрели,
Согласие и вместе шли
Искать в снабжении изъяны,
Хотя к столу не были званы.

779
Кутузов, малою войной
Назвал: совместные деянья…
И новый облик пониманья
Стратегии как таковой;
Крупнее выдвигались силы,
Продуманней атаки шли,
И результаты их усилий
Начальный скепсис превзошли:
Народ оплотом был земли
Как прежде. Родину большую
Мужик постичь умом не мог,
Но знал свою, ему родную:
Обетованный уголок;
И брал вражину на зубок.

780
За разорённые селенья,
Как говорится – лыко драл,
И редькой с луком заедал,
Стремясь к минуте избавленья.
Конечно малая война,
Решительно не повлияла
На ход кампании; она,
Меж тем, паденье ускоряла,
В голодные брала тиски
Тянула из французов жилы
Навязчиво и одержимо,
Военной моде вопреки.
С народом воевать бесславно
Прославленным в боях мечом:
Здесь доблесть – стать лишь палачом;
Не всякому придется, право,
Такое поприще по нраву.

Глава 6. Забытая война.
781
По линии Смоленск – Москва,
Кампании решалось дело:
Москва захвачена, сгорела,
Врагом оставлена, едва
Отпразднованы им победы.
Едва вскружилась голова,
Уже стучатся в окна беды,
Уже риторика нова,
И нет следа от хвастовства.
Военная драматургия
Толчётся язвою у букв:
Их шесть, как заговор – Россия!
Испариной пришёл недуг
- Пол оборота сделал круг.

782
А дальше путь уничиженья
Наполеоновским войскам,
С бедой и болью пополам;
И омраченное спасенье
Той горстки, что из темноты,
Спаслась участием небесным,
Оставив сладкие мечты
Другим, пока ещё безвестным
Мечтателям - разбить Москву…
Здесь главный фокус всех событий,
Трагедий и кровопролитий:
Сошёлся в линию одну,
И упустил из виду важность
Двух точек яростной борьбы,
Какие вожжи у судьбы
Могли перехватить однажды,
И повернуть итоги тяжбы.

783
По линии Пинск – Кобрин – Брест
Была растянута шеренга:
Австрийский корпус Шварценберга,
С саксонским корпусом Ренье;
Тормасов был в районе Луцка
На раннем шествии войны;
Война же, здесь лишь тлела тускло:
Противники разведены,
Приготовленья не видны,
Что русские войска в прицеле…
Наполеон, вдруг, отозвал
Австрийский корпус ближе к цели,
Где главный бой предполагал,
Где сокрушенья русских ждал.

784
Движение Наполеона
К разделу русских войск вело,
И тем угрозой обожгло:
Отгородить Багратиона
От первой армии, затем
Взять в оборот и уничтожить;
Классически и без проблем.
Барклая далее стреножить,
Разбить, иль мирный договор
Принудить подписать Россию,
Предавшись скромному насилью,
Дабы не явный был позор.
Тормасову из главной ставки
Пришла депеша, в ней приказ:
Активно действовать сейчас
На правый фланг, не без оглядки;
Притом, что ставки были шатки.

785
Тормасов двинулся к Ренье
Атаковав его, взял Кобрин;
Саксонцев быстро успокоив,
Победу первую в войне
Принёс он разумом холодным:
Две тысячи враг потерял,
Чуть более солдат плененных,
На сотню душ, что бой отнял
У русских – это был сигнал.
Австрийцы вынуждены были
От Несвижа назад пойти,
Не ведая, что отложили
Бесповоротно те пути,
И будут дальше взаперти

786
Вести игру позиционно,
Надеясь как-то победить;
Но смогут пальцем лишь грозить,
И то не слишком виртуозно.
Второй военный инцидент
 - Сражение у Городечно,
Где также гордый претендент
Был русскими побит сердечно:
Хотя и превосходство сил,
Двукратное французов было,
Но армия их отступила,
И дальше свет о них забыл.
Два корпуса Тормасов свяжет:
С оценкой - тысяч в пятьдесят
Штыков и сабель. Этот ряд
Услугу в битве не окажет,
На поле главном речь не скажет.

787
В сраженье у Москвы реки,
Австрийцы верно б пригодились,
Они б в атаку устремились:
По мановению руки;
Все тридцать тысяч строем бравым,
Вперёд, под барабанный бой
Пошли бы; смерть и крылья славы
Снискать, и стяг над головой
Метался бы как гений злой;
Но не раскрылись крылья славы,
Пред Шварценбергом и Ренье;
Они старались, видно слабо;
Петух топтался на дворе,
И в августе, и в ноябре.

788
А с севера дела глобальней
Где Витгенштейн рубеж держал,
И проиграй он, то кинжал
Наполеонов мог буквально
Достать до города Петра;
И политической столицы
Открыть лукавые врата.
Первопрестольные зарницы,
Не столь встревожили тогда,
Когда бы длань Наполеона
Коснулась позолоты трона,
Когда б в имперский дом беда
Змеей вползла, и в государство
- В законность власти жало ткнув,
На кормщика и не взглянув,
Цедила б смертное лекарство
В устои русского пространства.

789
Ростки и здесь не вышли в свет:
Зачахло вскоре наступленье,
Французы маются томленьем
И ждут парад иных планет.
Два маршала на фронте этом:
Магдональд, также Удино;
Но, выступление дуэтом
Не вышло, наглухо окно
Закрыто, и разобщено
Их дело действиями русских:
Умелым ходом в нужный срок.
Не дался замысел французский:
Прорваться Удино не смог,
И с севера прикрыть мешок.

790
Напомню: корпус Витгенштейна,
Близ Витебска был отряжен
Барклаем, чтоб создать заслон
Для северного направленья.
Чрез Себеж, Псков на Петербург
Была открытая дорога,
И стольный град трепал испуг.
Хоть сил противника не много,
Чтоб захватить чертог Петра;
Но враг тираном гениален;
И факт угрозы стал реален;
При троне разрастался страх.
Причина веских опасений
Надуманна, но царь решил
Всё важное направить в тыл:
Архивы высших учреждений,
И ценности - без промедлений:

791
Отправлены в Петрозаводск
Дорогой водною - на баржах
Сокровища из Эрмитажа,
Пока, не перерезан мост.
Град под тактическим ударом;
Скорей он в печень он уязвлен,
И голова пылает жаром:
Политикой монарх пленен
- Столицею обременен,
И дума государя гложет:
Дворянство смотрит на него,
Что он поделать с этим сможет:
Сколь враг заступит далеко;
Ведь две столицы ждут его.

792
К началу войсковых движений
Пехотный корпус прикрывал
Динабург с Ригой, правый фланг
Российских сил; распоряженьем
Квартиры главной отступил,
Форсировав Двину, и вскоре
В Покоевцах у Дриссы был;
Но Витгенштейн обеспокоен
Позицию он понимал:
Макдональд к Себежу от Риги
Спешил, как по военной книге,
И корпус в сети загонял.
А с юга, через взятый Полоцк,
Без боя, впрочем, Удино
Туда же двигался. Окно
Могло захлопнуться; был повод
Считать, что срок решать - не долог.

793
При промедлении исход
Один, дороги нет к другому,
Ведёт он к полному разгрому:
И путь открыт в Петров чертог.
На Клястицы идти скорее,
Что б Удино перехватить
Не допустив соединенье
Двух корпусов, перехитрить,
И с божьей волей их разбить.
С утра тридцатого июля
Был выдвинут вперёд отряд;
Им предводительствовал Кульнев
Отличный тактик и солдат;
Но пункт врагом уже был взят.

794
Французы западнее Клястиц:
Вблизи Якубово кордон
- Дивизия Леграна, он
Подхода ждёт всей главной части;
Теперь же время за него,
И с каждым часом перспективы
У русских тают. Суждено
Атаковать; альтернативы
Как недруга отбросить – нет.
Кавалерийская атака;
Упорство, сабельная драка,
И враг к селу прижат. В ответ
Ружейные дымы клубятся,
Летят горошины в огне
Из сомкнутого в строй каре;
Раскаты эха веселятся,
Навал отбит; и снова браться…

795
Но Кульневу не помогли
Ожесточенные наскоки,
Хоть ставки были и высоки,
И лучшие бойцы легли:
Враг удержал в руках селенье,
Однако следующим днём,
В сраженье двинулась пехота,
И поднажав, прошлась огнём:
В порядках сея смерть и гром.
Противник Клястицы оставил,
И к Дриссе спешно отходил
А Кульнев конницу направил,
В обход, и вскоре угодил
Под пушки, где застрелен был.

796
В Париж, любимой  Жозефине
Наполеон, о том писал,
И не стесняясь - восклицал:
Убит один из лучших ныне
Кавалерийский генерал,
Знаток атаки и отхода,
Каких немного я знавал…
Однако смерть его, дохода
В кошель побед не принесла;
Французы вслед за авангардом,
Пошли в атаку с твердым жаром
Отбросить русские войска,
Потом зажав, принудить к сдаче,
Иль уничтожить - всё равно,
Убрать с дороги лишь бы… но,
И Витгенштейн готовил сдачу:
Свалив французскую удачу.

797
В расстрел дивизия Вердье
Попалась, как днём раньше Кульнев,
Но, здесь трагичней жалят пули,
Шквал ядер дымного колье
Полу кольцом, взбешенным рыкнув,
Чугунной ринулся волной,
Сметя ряды, и перепрыгнув
Лихой атакой штыковой,
Распотрошил французский строй.
Французы спешно отступили
Под стены Полоцка, и там
Вполне надежно укрепились
С досадой грешной пополам,
Тактически грозя врагам.

798
Под Ригою застрял Макдональд,
Его тревожил гарнизон
В тылу у корпуса, и он
Горел активностью не долго,
И как-то сник, не проявив
Упорства армии французской:
В сраженье крови не пролив
Как должно: ни своей, ни русской.
А Витгенштейн мог угрожать
Теперь и линии снабженья;
Опасность сдвига положенья
Наполеон стал исправлять:
Баварским корпусом Сен-Сира
Коммуникации прикрыл
Упрочив свой глубокий тыл,
Но с этим и ослабил силы,
На основном пути прорыва.

799
Угроза лишена клыка,
Петрополь защищен от лиха;
Свалились кандалы, шумиха
В домах и клубах неспроста.
Все разговоры о победе:
Детальности припасены,
Внимают росказням соседи;
Так убедительны лгуны,
Своей же миной пленены:
Из первых рук, из эстафеты!
Ведь я на дружеской ноге
С таким-то …, он открыл секреты…
Прошу учесть, ведь только мне,
Князь доверяется вполне.

800
А через пару дней, уж, спорят
Чуть не до драки, в кулаки
Боев суконных игроки,
И им находятся кто вторят,
Смакуя веские слова:
Об армии и государе,
А что победа - не нова,
Толкуют старые гусары,
И общество опять живёт,
Волнуясь, но не так, как прежде
Уже в осознанной надежде,
Что бог, иль черт страну спасёт,
И будет главное сраженье:
Другим сраженьям не чета,
Оно расставит на места
Миропорядок, и спасенье
Само-собой ворвется в сени.

801
- Петрополь, да и вся страна…
- Страна? Позвольте, нет! Святыня
Её божественное имя;
Вот-вот, и будет спасена,
От посягательств корсиканца…
- Но, а каков Наполеон!
Наглец в короне самозванца,
Не богом коронован он,
Им не по праву занял трон.
- Но гений! - Выскочка и только.
Европа пала перед ним.
- Чёрт с ней - с Европой, здесь насколько
Задержится сей господин?
На месяц может быть один.

 802
Но, вот прошёл с боями месяц;
Кровавое Бородино
К Москве две рати увлекло,
Её огни в Неву уж светят.
Встревожено опять жужжит
Имперский город, точно улей,
Но населенье не бежит;
Люд не такой, как был в июле.
Пожар великий обозлил;
Народ от власти жаждет действий:
Готов принять грозу последствий
Любую, только бы не мир.
И вот известье золотое:
Москва оставлена врагом,
И государь, да не тайком,
Опять любим; и всё пустое,
Как сна видение худое.
.
Глава 7. Вязьма. Начало зимы.

803
На Запад армия брела;
Французы к Вязьме подходили,
И тут им путь отгородили
Их донимавшие войска;
Внезапно на дороге встали,
Разрезав корпус Богарне
Ударом с юга, и поймали
Даву в критическом котле,
И меч над ним сверкнул во мгле.
Даву отрезан: сзади Платов
С Паскевичем, а впереди
Серб Милорадович с ухватом,
И в лоб преграду не пройти.
Даву свернул тогда с пути;

804
Пошёл болотами, полями
В обход, и был бы истреблён,
Иль в лучшем случае пленён,
Коль мир, не полнился б друзьями
- Соратниками по войне,
Какие в час беды помогут:
Здесь Понятовский с Богарне,
Увидев арьергарду омут,
Пошли на выручку к нему;
И оттеснили русских в бое,
Соединились, но не боле
И к Вязьме двинули войну,
Под сильным фланговым обстрелом.
Там поджидал их верный Ней,
Храбрейший воин славных дней
Растраченных здесь странным делом;
В огне, казалось бы, победном.
 
805
Французы отбиваясь шли;
И Милорадович взирает,
Как приз, добытый, ускользает:
Не могут русские полки
Перешибить оглоблю плетью,
Резерв, и срочно, нужен им,
И в ставку мчится опрометью
Один известный господин,
Который, крайне, не любим
Командующим с дня приезда;
Он на повышенных тонах
Немедля требует резерва;
Презренье, гнев в словах;
Тут государь уж при делах.


806
Кутузов тих и мил, но мрачен,
Он смотрит Вильсону в лицо
- Как смотрит мир на подлецов;
Строптивостью не озадачен,
И лишь вздыхает грузно сев,
Куражась старчеством и властью;
Как умудренный жизнью лев
Над изнывающею страстью
Безгривого ещё самца.
Исходит Вильсон, как пучина,
Грозится. Перед ним лучина
Чадит и колет храбреца
За самое, что есть живое;
Спокойным возгласом своим
- Ступай милейший мы решим,
Что там случилось, вдруг, такое…
Меж строк: Оставь меня в покое.

807
По-своему, был Вильсон прав:
Желая выиграть быстрее,
И от того дышал резвее
И возмущался, не поняв,
Медлительности командира.
Изменником его назвал,
Но светлость честь свою мундира
Пред ним оправдывать не стал;
За пыл к ответу не призвал.
А продолжал вслед за подранком,
Поодаль армию вести,
Дав пищу думать: в чём обманка,
В чём суть, что не пересеклись
У Вязьмы в бое их пути.

808
Тракт лег от Малоярославца
На Вязьму чрез Медынь – Юхнов.
Тиран увидеть был готов
Там армию, с тем опасаться
Запруды русских верно мог,
И гнал вперёд своих гвардейцев:
Прибыв к слиянию дорог
Дивился: не было пришельцев;
У Вязьмы не стоял заслон,
Хотя имел Кутузов случай
Противника и свет не муча,
Ударами со всех сторон
Разбить его и меньшей силой:
Войска растянуты, в кулак
Их не собрать на бой никак;
Всю пробивную мощь усилий
Картечью б русские гасили.

809
Так тридцать шесть часов стоял
Наполеон ища тревогу
В осевшей дымке, непогоду
Всем телом зыбко ощущал.
Он был мерзляк, и даже летом
Не расставался никогда,
С печуркой. Был он человеком
Великим, но дрянной пустяк,
Такой, как небольшой сквозняк
Пытал его немилосердно;
Он хохлился, как сыч ночной,
Был раздражён; закономерно
Взирал простудой обложной;
Но той же был величиной.

810
Наполеон оставил Нея
Прикрыть дорогу от врага,
Встречать отставшие войска;
Даву, который шёл последним,
Он должен в Вязьме заместить,
Приняв повинность арьергарда,
И лишь в Смоленске уступить
Другому тяжкую «награду».
В войсках, для всех был Ней пример:
Военных дел умелый практик,
Храбрец и вместе с тем прагматик,
Им восхищался сам Клебер,
Когда был Ней ещё майором;
Его по службе продвигал.
Когда же Ней стал генерал,
Остался скромен его норов,
Лишь, первый титул матадора

811
Делить с другими не желал.
В богатстве, знатности не видел
Больших достоинств. Ненавидел
Бахвальства сытого, считал,
Что смерть военного в постели
Бездарна в сущности своей;
В войне лишь видел жизни цели;
Таков герой кровавых дней
 - Сын бондаря, и маршал Ней.
Уже, как, семь часов вздыхают
Пригорки пушечной грозой,
В ружейных залпах изнывают
Поля, и эхо стрекозой
Разносит гвалта треск и вой.

812
Французы к городу пробились,
Но русские загривок рвут,
Идти без боя не дают,
И словно осы ополчились;
Пыл неприятеля силён,
Азартен - видя отступленье.
Даву, практически сметён,
И нависает пораженье,
Но, встали твёрдо три полка;
Вдруг вспомнив, что они герои,
Что слава выше всякой крови;
Так пусть же смерть её цена.
Вперёд – дивизия Компана:
Навал, и враг остепенён,
На время, впрочем, оттеснён:
И не случилась в Вязьме драма;
Не взяли клещи «Тамерлана».

813
Мосты за Вязьмой сожжены,
Река противников разводит,
Французы на пригорок всходят,
И там стоят – поражены,
Считая новые потери:
Семь-восемь тысяч - два полка
Со всей обслугой, и поверить
Придется – линия тонка,
И императора рука,
Уже воинственно бессильна.
В войсках усталость и надлом,
Но, вера в гения – всесильна;
К Смоленску! Там Наполеон
Разбудит спящий легион.

814
И Милорадович убыток
В сражении при Вязьме счёл,
С тем лишь уверенность обрёл;
Две тысячи солдат убито
И ранено, а у врага
При перевесе сил на поле
На треть почти, совсем беда:
Потерь в четыре раза боле…
Впервые, надобно сказать:
В войне на главном направленье
Российские войска уменье,
И превосходство показать
Смогли решительно и твёрдо,
Что у воюющих сторон,
Сомнений не осталось в том:
Кто натянул струну аккорда,
А у кого сломалась хорда.

815
Смоленск! Смоленск, как добрый суд,
Как при потопе переправа,
Как дар небесный, как отрава;
(Потомки вряд ли то поймут)
Надеждой виделся, спасеньем,
Возвратной точкою войны;
Он в головах был упоеньем
Почти Эдемом старины,
Где плотью насыщают сны
Свои желания к успеху:
Тот пункт, где отдых и еда
И где сойдёт проклятье в Лету
Забвения: Смоленск - Москва
- Победа – голод – бег - тоска.

816
Отход страдальческий продолжен,
Прошли два неспокойных дня,
И вот, шестого ноября;
Сгустившийся туман, из ножен
Извлёк ужасного врага,
С которым биться бесполезно;
На землю опустилась мгла,
Тяжелой мертвенною бездной:
Окрест медлительно взяла,
И в души глянула идущим,
Своим намерением сущим,
Но успокоившись легла,
И на минуту просветлела,
Как будто сжалилась совсем,
Прощая блуд случайно всем,
Кто шёл внизу; она несмело,
Вдруг, пухом снежным забелела.

817
Воздушный, невесомый пух
Покачиваясь уплотнялся,
Летел под ноги, умилялся
Касаясь иссушенных губ.
Умильно щекотал ресницы
И застилал поля собой;
Темнели ели черепицей,
За непроглядной пеленой;
Над миром нависал покой.
Но нет же, вдруг остервенело
Поднялся вихорь, закружил,
И бросил с ветром пепел снега
В лицо, всем тем, кто шёл, кто жил,
Кто гнев природы заслужил.

818
Неузнаваемо смешалось
Пространство, мир заволокло;
Людей неистово секло,
Гудение перемежалось
С унылым воем сонмом пуль,
Летящих в ветреном разгулье;
Их леденящий поцелуй,
Скукоживал тела безумьем,
Смиренной кротостью к судьбе;
Шалящей бешено снегами,
Глядящей сивыми глазами
На мир, придавленный к земле.
Свирепый ветер рвал одежду;
Под кожу, в кости проникал,
Теплом последним насыщал
Свое невежество, и в бездну
Тащил промёрзшую надежду.

819
Суровый русский генерал
Забрал под длань свою погоду,
Направил конницу – невзгоду
На отступающих. Напал
Жестоко. Болью откровенья;
Глумилась и хлестала плеть
Встречая дрожь и сожаленья;
В сердцах солдат угасла медь
И мысль стучалась – не успеть…
Наполеон смотрел сердито
Как быстро прибывает снег,
Как море белое разлито,
Как в нём тщедушный человек
Пытается спасти свой век.

820
Он подставлял лицо зарядам
И к ветру направлял коня,
Конь шею гнул, дрожал хрипя,
Пытаясь повернуться задом
К потокам, колющим глаза.
Топтался, встряхивая мордой,
Но нет, хозяйская рука
Его удерживала твёрдо;
Ещё один коварный враг,
Какого, впрочем, ожидали,
Явился в гневной белой шали,
И подал непреложный знак
К началу больших испытаний,
Ещё невиданных в войсках;
Тех, что останутся в веках,
Предметным списком назиданий,
И мемуарных содроганий.

821
Наполеон стоял и ждал,
Испытывая ветром волю;
А ветер гнал метель по полю
- Вот дьявол! – буре он сказал;
И буря, проглотив посланье
Ещё и прыснула вдогон
Своё истошное рыданье,
Окутала со всех сторон,
Размазав слизью горизонт.
Сугробы быстро наметались,
Средь них усталая змея
Ворочалась; заряды рвались,
Месилась под ногами грязь,
А буря силилась смеясь.

822
Промокшая одежда вскоре,
Покрылась коркой ледяной.
А снег валил уже стеной
В обозреваемом просторе:
Простор же виден был на три,
Четыре может быть сажени.
Тревога комкалась внутри:
Сознание стремилось к цели,
Как никогда: идти скорей,
Бежать, спасаться, но источник
Неведомых событий точит,
Сжимает хваткою своей…
Не человеческий здесь гений
- Сама природа нанесла
Удар искусный: пала мгла
Как жуткий бред ночных видений:
Всей русской непроглядной тенью.

823
Уже, мистически солдат
Воспринимал каприз погоды;
Путь высшим силам неугодный,
Был обречён дорогой в ад;
И демон северный проснулся,
Дыхнул один лишь раз всего,
Впервые только чертыхнулся,
И сжалось в поле существо
Пытаясь уберечь тепло.
Внезапно ветер истощился,
И просияли небеса
Спокойным видом; снег ложился
На умудренные леса,
Блестел затихший, как роса.

824
Пурга Кутузова застала
В дороге посреди колонн;
Он слушал ветра перезвон
И морщился. Кибитка встала,
Пред нею прыгнул офицер,
Шагнул к светлейшему с докладом,
Навытяжку встал, как пример:
Геройской выправки под стягом,
И что-то быстро произнёс.
Кутузов не расслышал фразу,
Махнул рукой, полковник сразу
Кивнул, и вихрь его унёс.
Кибитка тронулась, как в дрёме;
Скрипели оси, воздух стыл,
Но через четверть часа был
Светлейший в неприглядном доме;
Хрустел ногами по соломе.

825
В дому скамейка со столом,
Уже светившаяся лампа,
Кофейник, сложенная карта,
Окно с пробитым пузырём.
Два денщика прикрыть хотели
Тулупами проём дверной;
Старались молча – не успели:
Кутузов их погнал рукой;
И стал смотреть, как снег одной
Волною накрывал другую,
Как мир напружено страдал
Сеча себя напропалую;
Кутузов вдумчиво молчал,
И пальцем по столу стучал.

826
Морозы в этот год серьёзно
Привычным делом занялись
Без промедления: взялись
Студить без оторопи слёзной…
И всё же странно: так всегда,
Когда в России недруг с войском,
Когда решается судьба
Отчизны, власти – беспокойством
Себя не мучает зима:
А полновластием лютует,
Пришельца истово бичует,
До почернения нутра.
Не стоит убеждать, однако,
Что русских не берет зима,
Когда она особо зла,
Когда мороз промеж лопаток,
Возьмёт и жизнь себе в задаток.

827
Но русский человек привык
Терпеть, и знает, что поможет
Лишь сам себе, он скажет – Боже!
Но без надежды на владык
Пойдет взъерошено коряжась,
Покрякивая с матерком:
Мороз защиплет, и обвяжет
Скоропалительным дымком
Дыхания, и сразу льдом
Покроется картуз и ворот,
Иль мех ворсинками в пушок.
Иголочками цепкий холод
Укутает лицо в кружок,
Как пудра сладкий пирожок.

828
Морозы с каждым днём крепчают;
Какой тут к чёрту пирожок,
Холодный князь берёт должок:
На бивуаках замерзают
Солдаты в звёздной глубине,
Под блеск наперсницы жеманной
- Растущей словно смерть луне,
Своей красою первозданной
Готовой дух свести с ума.
Угасли мужество и силы
Снегами кроются могилы:
Над жизнью царствует зима.
Редеют массово колонны;
Ослабленные отстают,
Им боле не найти приют:
Безвольным и ошеломлённым,
Раздавленным и побеждённым.

829
Им в тягость собственная жизнь
Они бредут поодиночке,
Сбиваясь в группы, гибнут ночью,
А поутру, куда ни кинь
Голодный взгляд: там – сям сугробик,
Припорошённый силуэт
С застывшим взглядом, просто холмик,
Который вскроет по весне,
Секрет забывшихся во сне.
В последний миг им было сладко,
Жизнь в красках разовых ушла;
Так говорят, и в том загадка,
Ответ наука не нашла;
Им смерть дорогу перешла.

830
Восток бесчувственно бледнеет,
Уходит ночь, встает заря
- Оранжевого янтаря,
Упругость неба коченеет
Над ней густеет бирюза
И сочный плод, растя стеною,
Слепит промёрзшие глаза;
Но замешавшись с бирюзою
Разводит блеклую пастель:
Тягучесть выхваченной сферы
Перетекает в бело-серый;
Ступил хрустящий новый день,
Осыпал лес морозной дымкой,
Как будто вздрогнул ото сна;
Сверкнула яркостью блесна
- Враждебной колкою ухмылкой,
Застывшей холодностью пылкой.

Глава 8. От Смоленска до Березины.

831
Ежеминутная борьба
Теперь все думы поглощает,
Она ведёт и поражает,
Мир заметает без следа…
Борьба за жизнь теперь святая;
Кто может совесть упрекнуть,
Сказав, что цель не та – иная,
Что не должна быть сжата грудь
Безумством страха – здесь уснуть,
Пропасть отчаясь - безнадежно,
В колючих северных снегах
Обняв всем телом неизбежность,
Заиндеветь в пяти шагах,
Для вечной жизни в облаках.

832
И вот Смоленск – пути награда;
Гвардейцы первые идут
В порядке, провиант берут,
Однако блеска нет парада:
Амбар запасов - с гулькин нос,
На всех провизии не хватит,
Обеспечения - вопрос,
Открыт по-прежнему, что значит:
Надежды нет, уж, никакой
Достойного сопротивленья,
И близость срока пораженья
Встает за сизой пеленой
Морозных дней; нет средств отбиться.
Наполеон взбешён, суров;
Расстрелян интендант Сиофф;
Сейчас он может лишь смириться,
А, должен как-то закрепиться.

833
Но, не случилось - блеф во тьме:
Пришло известие плохое,
Разрушившее схему боя
- Потрёпан корпус Богарне;
Лишился половины пушек
Всего обоза, и идёт
К Смоленску спешно меж опушек,
И сам уже защиты ждёт,
А Платов с казаками жмёт.
Другая следом весть, мгновенно
Пришла, и снова обожгло;
Как будто вся собралась скверна
Теперь: бригада Ожеро,
Разбита напрочь, как стекло.

834
Не всё: поспешно отступает,
На той же пагубной волне
К нему дивизия Иллье;
Тем путь на Красный открывает;
Довольно – нет, не всё ещё:
Под Витебском - одни печали,
Виктор и Удино расчёт
Его совсем не оправдали:
Их вынуждает фронт ужать
Тот самый Витгенштейн, какого
Они проспали бестолково;
Теперь не могут удержать.
Паденье Витебска позволит
Борисов русским оседлать
И линию затем прервать
Дороги главной; заяц гонит,
А волк и слова не проронит.

835
При Чашниках бит Удино,
И при Смолянцах бит он снова,
В день выхода Наполеона:
Когда всё стало решено,
Для всей кампании военной,
Когда спасенье – только бег;
И мысль явью откровенной
Без вывертов и без одежд,
Внедрялась в сущность без надежд.
И с юга тени посещают;
Там Шварценберг, и с ним Ренье,
Завоевания теряют…
Успехов значимых там нет:
Отброшены, потерян Брест.

836
Дунайской армии порядки
Пришли к Волыни в сентябре;
Чичагов к северной земле
Их вёл поспешно, без оглядки;
Привёл, когда Наполеон
Сидел в Кремле, и стыли камни.
С Тормасовым сплотившись, он
Главенство принял над войсками.
Впервые превосходство сил
У русских стало ощутимо,
Но и не столь неумолимо,
Как полагалось дни годин.
Чичагов Брест заняв, остался
На отдых с армией своей,
На долгих восемнадцать дней;
Добить французов не пытался,
И каверзы не опасался.

837
Четырнадцатого числа,
Пробыв пять грустных дней в Смоленске,
(Не в опере, однако, венской)
- В ненастье, в окруженье зла,
И не дождавшись арьергарда,
На Оршу вышел «властелин»,
Без отдыха и провианта;
Он здесь мираж похоронил,
И армию во след за ним.
Он приказал сжигать, что видно;
И командиров подгонял;
(Лицо терял он очевидно)
Приличий маску здесь он снял;
Смоленск вторично запылал.

838
И дальше всё уничтожалось:
Всё поджигалось, что могло
Ещё гореть; и войско жгло,
Последнюю в том видя радость;
Агонией предсмертных мук
Великой армии, дорога
Вела в пучину, правый суд
Свой вынес уж вердикт залога;
И это мозг осознавал.
Дома солдаты поджигали,
И здесь же в пепелищах спали;
Не каждый поутру вставал.
Кто ж просыпался, харкал кровью,
И угоревший брел к судьбе,
К не вставшей льдом Березине,
Где враг надменному герою
Лазейку выползти устроит.

839
Я забежал сейчас вперёд
Невольно; тоже утомился,
Как будто сам на поле бился,
И приближал победы срок;
Как будто, и огонь, и славу,
И смерть, и волю испытал,
И у судьбы попал в опалу,
И возродился, и пропал,
И случай, случаем поймал
- Невольно…но, до апогея:
Разгрома полного, ещё
Есть время – поприще лакея;
Надежд пленительный расчёт,
Какой до смерти в нас живёт.

840
Вставали дни с лучом прекрасным,
И освещали поле битв:
Ночей морозных и молитв,
Тяжелых, истовых – напрасных,
Поскольку жатва началась,
Судьба, поток, не соизволит
Остановить; она взялась
И будет до конца неволить:
Трепать израненную стать.
Теперь же русские под Красным
Разрезав армию опасным
Ударом, стали наседать.
Взял Милорадович дорогу;
Часть сил французов пропустив
С тираном вместе, преградил
Даву и Нею путь к порогу;
Намереваясь взять с них пробу.

841
В трехдневном споре боевом
Преподан вновь урок кровавый;
Орёл здесь царствовал двуглавый
Над римским золотым орлом.
Потери несопоставимы
Французов с русскими: урон
К пяти один, и три руины
От корпусов; со всех сторон
Французов поражает гром,
И довершение к убитым,
Ещё, до двадцати шести
Плененных тысяч; перекрыты
Возможности, да и пути,
Передохнуть и отползти.

842
Но ближе к делу – как иначе:
Шестнадцатого ноября,
Когда, ко сну плелась заря,
У Красного был перехвачен,
И обескровлен Богарне;
И если бы хотел Кутузов
Сраженья – этот день, вполне,
Мог стать последним для французов.
Но светлость отозвал войска,
Поближе к Шилову, и к ставке;
А ночью корпуса остатки
Пробрались в Красный. Так легка,
На следующий день задача
Казалась корпусу Даву:
Дождаться Нея, но игру,
Вдруг, итальянцев неудача
Сконфузила, и корпус начал

843
Скоропалительный отход:
Покинули в три ночи Красный,
А на рассвете под ужасный
Попали ядер хоровод.
В упор почти, что в них палили
Орудий чёрные стволы,
Картечью кровь в снегу месили;
Как стебли скошенной травы
Ложились целые ряды.
- Не преграждать войскам прохода
- И тут Кутузов дал приказ.
- Но бить до полного исхода,
Как будто бы в последний раз
Чтоб свет за ядрами погас.

844
И артиллерий лупила,
И каждый выстрел брал свой куш:
Вскипал снег красным будто пунш
В гусарских ветреных квартирах;
Но, всё же было суждено
Пробиться им сквозь гвалт картечи:
Наполеоном решено
Ещё в ночи идти навстречу:
И он пошёл - как генерал,
Встрою со шляпой неизменной,
В рутине доблести священной;
И тем солдат преображал.
Они готовы были сгинуть,
Забыв про голод, страх и лёд.
В движеньях ад, в лице полёт
 - Кумир в строю. Пред ним погибнуть;
В том счастье высшее постигнуть.

845
Наполеон атаковал
Гвардейцами, воздев знамена;
Резерв впервые убежденно
Он под орудия послал.
Ведь ставка ныне много выше,
Чем было раньше: он терял,
Два корпуса тогда, и ближе
К разгрому был - худа беда.
С тем, старую и молодую
- Всю гвардию вперёд послал.
Расчёт был верен - не впустую:
И русских отрезвил навал.
Кутузов этого не ждал:

846
Не мог поверить светлость в бредни:
Что вспять пойдет Наполеон
Что вздумает подставить он,
Не битый свой резерв последний
Под орудийный ураган.
Светлейший занял оборону;
И Милорадовичу дан
Приказ - Освободить дорогу,
И силы выдвинуть на фланг
С Голицыным соединяться;
С Наполеоном не равняться,
Создать увесистый кулак.
К тому периоду Голицын,
С Тормасовым объединён,
Незыблем их рубеж, огнём
В рядах противника глазницы
Вскрывают ядра – не укрыться.

847
У молодых гвардейцев – ад,
Уварово французы взяли,
И в крошеве огня завязли,
Вперёд ни как, нельзя назад.
Для гвардии стал день ужасен:
Один из самых худших дней
В её истории. Стал ясен
Исход сражения: потерь
До половины всех людей.
Но вот колонны показались:
Даву преследуемый шёл,
И ядрами, и казаками;
Бывалый корпус оглушён,
Их путь, почти их предрешён.

848
Но Милорадович маневром,
Не мог Даву перехватить,
И всех лишенцев перебить:
Зажат приказом был неверным,
И лишь в досаде наблюдал
Как из клещей выходит корпус;
Но, что мог сделать генерал,
Когда командующий опус
В той обработке приказал
Исполнить здесь; долой сомненье;
Он прежде воин – подчиненье
Есть долг святой, и он стоял.
А в середине дня светлейший
Послал Тормасова в обход
Капкан захлопнуть; тот лишь смог
Рассечь обоз отяжелевший,
И арьергард в дыму поблекший;

849
Даву, признаться, повезло.
Снега гвардейцы окропили,
И следом тоже отступили,
Оставив Нея одного
На произвол судьбы военной;
Искать удачу самому
Среди врагов и пыли снежной.
Ней верил – шанс дадут ему,
И полагая, что Даву,
За Милорадовичем в Красном,
Он восемнадцатого днём,
Пошел в атаку, но напрасно:
Был опрокинут, смят огнём,
Отброшен в лес, и окружён. 
 
850
Отвергнул предложенье сдаться,
И ночью, только с третью сил,
Пошёл сквозь лес; он уводил
Всех, не желающих поддаться,
А остальные, уж, сдались:
- Шесть тысяч корпусных, и прочих,
Кто рядом с корпусом плелись,
До дел военных не охочих,
Ещё от Вязьмы. В Оршу он
Спустя два тяжких дня явился,
Наполеону поклонился,
И тысяча солдат при нём.
Сгребла последних переправа;
Днепра, ещё не вставший лед
Взял сотни две; кто ж ведал счёт,
Когда хрустело слева – справа,
Когда вода к себе сзывала.

851
Соратники поражены:
Погибшим все считали Нея,
А тут пришла сама потеря
Нежданно. Сверх краев души
Всех обуяло восхищенье:
Вернейший подан им сигнал:
Побед грядущих, за терпенье…
Наполеон за плечи взял,
И молча маршала обнял.
Но чувства и его коснулись:
Увидев изможденный вид,
Его глаза слегка блеснули;
А Ней был истинный гранит:
И тень не выказав обид.

852
Но корпус Нея – корпус славный
- Разгромлен; что тут толковать,
Он перестал существовать,
В земле холодной и коварной…
И это небольшая часть,
Всех сокрушительных трагедий;
Неделя вся не удалась:
Чичагов Минск взял, и потерян
Весь припасенный провиант.
Отобран Витгенштейном Витебск,
Спешит Чичагов на Борисов;
Откат идёт по всем фронтам.
У Риги, тоже нет просвета,
Там обозначен паритет,
И перспектив французам нет;
Кампании не ждать рассвета,
Успех уж поглотила Лета.

853
Устроил смотр Наполеон
Боеспособных сил; ужасны
Потери армии при Красном
- Невосполним людской урон:
Лишь двадцать тысяч смогут в строе,
Сопротивленье оказать;
На одного, негодных двое:
Больных, гражданских - прочих рать,
Кто смел в дороге потерять,
Достоинство, оружье, волю.
Виктор и Удино пришли,
Оставив позади погоню,
С собой, однако, привели
Солдат, до двадцати пяти

854
Боеспособных тысяч; ныне
Как дар. Кто б летом думать мог,
Что эта горстка, видит бог,
Как ключ живительный в пустыне,
Даст шанс, продолжить скорбный путь,
Позволит избежать разгрома,
И в бездну смерти не взглянуть,
Когда хребет, уже надломан,
И армии скелет дрянной,
Лишенный мышц, и сухожилий,
Готов распасться без усилий,
Лишь от ветрянки ледяной.
Замёрзшие коряги трупов
Не вызывают боль и дрожь,
Привычен холода скулёж,
Но голод, голод ноет глухо;
Ежесекундно – неотступно.

855
И русским, также, тяжело:
От Малоярославца в схватках,
До Красного, ущерб в порядках
Был в десять тысяч, не дошло ж
До пункта пятьдесят, потери
Вне боя - слишком высоки,
И здесь не стоит лицемерить:
Раздеты русские полки,
Скудны армейские пайки,
Обеспечение хромает,
Как лошадь осенью в грязи,
Солдата вошка донимает;
Всё, как обычно на Руси;
Иди солдатик, не дерзи.

856
Кутузов, зимние шинели
Ещё в Тарутино прислать
Указывал; пошли искать,
Доставили, но не успели:
Войска, уже, вперёд ушли,
Повозки двинулись по следу,
По их разбитому пути,
Неспешно; точно гость к обеду,
Который к тетке на приём
Внезапной благостью допущен;
Обязан быть - да праздник скучен,
Однако вежливость при нём;
И он, страдая всей душою,
Отвязный брякнет анекдот,
И губы к ручке поднесёт…
Так полз обоз пустой тропою,
Томясь поклажей дорогою.

857
Не доходя Березины,
Процессия нагонит войско,
И сбросит, всё же, беспокойство:
Приказ исполнен; снабжены
Солдаты зимнею одеждой,
Страданий меньше, и войска
Победу видя неизбежной,
Определенно свысока,
(Хотя дорожка и скользка)
Посматривают на француза,
Не находя грозы былой;
Одна нелепица конфуза,
Бредёт с разбитой головой,
Под ветра вой - за упокой.

858
Кампания, как волны в море:
Подошва водяной горы
- Затишье, гребень - силы взрыв,
Но в этом вздыбленном просторе,
(Чему название война)
Периодично возникает,
Большая пенная волна
- Девятый вал: она вздымает
Неколебимость двух сторон
Сразиться, кардинально чтобы,
Не тратя время низкой пробой,
Решить кроваво давний спор:
Грубейшим методом, известным
С доисторических времён,
Где кто-то будет уязвлён,
Растерзан и падет безвестным,
Военный долг исполнив честно.

859
Смоленск, Бородино, Москва;
Хотя последняя не билась,
Но, сутью битвы отразилось
Её пожарище в умах;
И Малоярославец, Красный,
И Клястицы – всё то сродни, 
Что изменяло ход бесстрастный
Стратегии былой войны,
Что в пику у Березины
- Финальной точкой апогея
Противоборства привели;
Шипеньем крови багровея,
Трудом неистовым борьбы,
Потерь - девятые валы.

860
С Наполеоном мы расстались,
Когда к нему явился Ней,
А через шесть морозных дней
Французы с русскими встречались
На берегах Березины.
Но время есть, пока колонны
Бредут надеждами полны,
Страшась нутром, неблагосклонной,
Уже начертанной судьбы;
Мы их оставим на мгновенье,
Дабы озвучить поясненьем:
Условности больной игры
В мироустройстве русской ставки:
Какие, сутью всей должны
Искать викторию войны,
Какие были в ней порядки;
На чем гнездились неполадки.

Глава 9. В Русской ставке.
                Продвижение к Березине.

861
С Наполеоном, всё легко:
Он главный, и в войне и мире,
- Сам полководец. Жозефине
Черкнуть предметное письмо
Он может по своей охоте;
Сам отвечает за себя,
Определяет стиль в работе
- Защитник, прокурор, судья.
Кутузову же так нельзя:
Обязан он смотреть направо,
Налево, чувствовать спиной,
Кто, миловидною отравой
- Подметной искренней молвой
Тревожит мастера покой.

862
Он был назначен командиром
- Верховным пастырем войскам;
В действительности, знал он сам,
Единовластие мундира
Его над армиями нет;
Возвышен он монаршей волей,
Но это больше этикет;
Распоряжаться он лишь волен
Войсками первой и второй
Подручных армий, что до прочих:
Его бразды - из многоточий…
Их государь ведёт порой,
Приказы лично направляя:
Куда перемещать войска,
Во благо дел – издалека;
Кутузова ж не посвящая;
За результат не отвечая.

863
С тем, предоставлены себе
Чичагов, Витгенштейн, Тормасов,
Где первый узаконен властно
Быть независимым везде,
От всякой воли. Был обязан
Отчитываться посему
- По высочайшему указу,
Не подчиняясь никому,
- Лишь государю своему.
Поэтому приказы ставки
Чичагов не воспринимал,
Вносил иной раз в них поправки,
Иль сразу, напрочь забывал,
И делал так, как понимал.

864
Кутузов был знаток привычный
Эпистолярного пера,
(Не удержусь: et cetera)
Во многом, даже, поэтичный;
Двуличной же назвать нельзя
Его манеру изложенья;
Что брал он пешкою ферзя
- Какое ж в этом преступленье;
Пусть кто-то будет и взбешён,
Твердя, что меньшие потери
Понёс противник, кто их сверит
Да и зачем – вопрос решён…
За предводительство в сраженьях
Кутузов в титул возведён
- Отныне князь Смоленский он;
Рескрипт не терпит обсужденья,
А лишь, с поклоном уваженья.

865
Монарх от сердца льет нектар:
Так Платов графом стал отныне;
В кругах и радость, и унынье:
Не тухнет в головах пожар;
Москвы утрату не забудут.
Ревнивцы прямо говорят:
В собраниях, да и повсюду
- Кутузов в этом виноват;
И тем настойчивей твердят,
Чем дальше недруги уходят.
Беда отхлынула волной,
Теперь же мысли не находят
Той обреченности былой;
Отсель и спрос - совсем иной.

866
Под Красным проявилась явно
Черта Кутузова в войне:
Событий ждать на стороне,
В баталии не лезть подавно;
Пока не грянула пора
Для верного уничиженья
Неизлечимого врага.
Светлейший прежнее терпенье
Упорно фронту насаждал:
Тут возмущались генералы
Туша сердечные запалы,
Смотря, как враг сквозь них бежал:
Когда ж само – собой случалось,
Что недруг в спешке отставал,
Ляп небрежения давал,
Иль прочую, какую шалость
- Тогда порубка поощрялась.

867
Кутузов не надоедал
Французам войсковым давленьем:
У офицеров было мненье,
Что светлость многое проспал,
И осторожничал напрасно.
В итоге: упускал врага,
Когда успех светился ясно,
А в предпосылках, для броска,
Не видел шанс наверняка
Добить французского гуляку.
Противник недоумевал,
Искал в стратегии отгадку,
Заочно мненье разделял
Не сговорившись; и бежал.

868
Так, даже Вильсон - недруг верный,
В истерике, подозревал,
Что тайна здесь; он не метал
В Кутузова, как прежде стрелы,
И Александра не просил
Немедленной его отставки,
А лишь с оглядкой поносил;
Меняя на ходу повадки,
И раздражением страдал.
Венцом же странностей для многих:
Явился отдых на дороге,
Какой войскам светлейший дал,
Не став преследовать подранка,
По окровавленным следам;
В то время, когда пришлый стан,
Понизил собственную планку
До крайности, забыв осанку.

869
Война к исходу верно шла:
Сомнения давно пропали,
Кто победит, и чьи печали
Укроют русские снега;
Но парадокс второстепенный
Передвижений ноября,
Сводил, и так, разгром военный,
Грядущий в близком свете дня,
Ещё к сильнейшему. Глядя,
Что вял Кутузов, по причине,
Возможно слабости своей,
Наполеон тянул к кончине,
Весь арсенал, и тем сильней
Задерживал в пути людей.

870
Колонны с пушками тащились
По два – четыре лье за день,
И с каждым днём росла мишень:
Обозы крайне истощились,
Падёж был страшен лошадей;
Да и на льду они скользили,
Случалось, тяжестью своей
Животные солдат давили;
Потом их было не поднять,
Они брыкались, голосили
И обессилено ложились,
Всё понимая – умирать;
Вращали красными белками
Навыворот, и вот вздохнув,
Штыкам подставив, тощий, круп;
Подёргивались и дрожали,
В то время как их объедали.

871
Случалось, сам Наполеон
На ягодицах вниз спускался,
Но детством он не забавлялся:
Он отступал; вставал, и шёл.
Он мыслями уже в Париже;
Осведомлен – там был мятеж:
Встревожен он; подлог бесстыже
Состряпал чокнутый Мале;
Мятеж подавлен, но в рубеж
Его твердыни просочился
Сквозняк, который и почил,
Однако здесь он оступился;
Он всех к победам приучил,
И будет ли, как прежде чтим,

872
Боготворим в сердцах народа;
Так, может чернь его сметёт,
Когда он вновь в Париж придёт,
А знать направит гневность сброда:
И к гильотине подведут
Все двадцать лет его свершений,
И оправдаться не дадут.
В карьере высших достижений,
Один лишь слабый эпизод,
Которым можно поступиться;
Упорней с тем, за власть сцепиться
С дородной низостью господ.
Он многое прощал, теперь же,
Любой с их стороны подвох
Придушит сразу, даже вздох
Сомненья будет вмиг повержен,
Ещё в зачатке обезврежен.

873
- Я занимался, лишь, войной,
И слишком добр был к этой своре,
Они узнают меня вскоре;
Подавятся своей слюной,
Сожрёт их собственная злоба…
Он вдруг очнулся – Коленкур!
Для Франции, и для народа
Я флаг войны поднять дерзнул.
Арман немедленно кивнул.
Наполеон взглянул нахмурясь,
Подумав – Ты в смятенье друг,
Похоже, всех коснулась буря
Неверия, взял всех испуг.
В Париж, пока не сомкнут круг.

874
Очнуться ж русские когда-то,
Возьмутся с делом за него,
И он не сможет ни чего
Ответить им; его солдаты
Посыплются наверняка,
От маломальского удара
Превосходящих сил врага;
Кампанию постигнет кара
Ужасная, в чужой земле…
Но, странно, самообладанье,
Держалось в нём, как изваянье,
Как свет его звезды во мгле.
Он знал печенкой, сердцем, кровью,
Своею сущностью нутра,
Что не окончена игра,
Что срок финала пустословью
Не здесь подступит к изголовью.

875
И вот - река Березина;
Плоды событий, эпизоды
Военных действий, сил природы
Кощунство - русская зима,
Соединившись, сжались в точке,
Аккорд финальный дать войне;
Звено конечное цепочки,
Порвать на русской стороне,
И завершить уже вполне
Великой армии бесчинства:
Всесильность силою пресечь;
Воспоминания единства,
Затем легендою облечь,
И сквозь столетия беречь.

876
Всё так, надежда эфемерна
Для войск французских; налицо
Их окружение в кольцо,
И далее закономерно,
Уничтоженье или плен;
Здесь бесполезно обращаться
К китайской книге перемен
- Всё ясно. Можно обольщаться,
Ища к спасению пути,
Но даже полководец штатный,
Поймёт, что день пришёл ненастный
И армию не увести.
Чичагов быстро взял Борисов;
Вперёд, к своим – как полагал,
Бригаду Палена послал,
А сам, с зазнайством сценаристов
Стал поджидать вестей артистов.

877
Хоть Витгенштейн ему писал,
Что враг стремиться на Борисов,
Но мер он не предпринял быстрых,
Как видно в грёзах пребывал:
Вдали не ставил караула
Полками фронт не укреплял,
Не целил на дорогу дула,
Село ж матчастью наводнял;
И вовсе не подозревал,
Что близок час его конфуза…
Когда же Пален вдруг возник,
А на плечах его французы,
Чичагов словно ученик,
Перед учителем поник.

878
Оставил в спешности Борисов,
Убрался за реку, сжёг мост,
Забыв про пушки и обоз,
Хотя отпор мог дать без риска,
Поскольку втрое был сильней,
Чем авангард французов. Вскоре
С усталой армией своей,
И скрытым сумраком во взоре
Изгнанник появился сам.
Кутузов отставал порядком,
Не видя в этом недостатка
Он не сверял путь часам,
А следом шёл в своей манере:
Дистанция в сто десять вёрст
Меж ними, и теперь всерьёз
Был темп Кутузовым потерян,
Но вместе с тем и планомерен.

Глава 10. Сражение при Березине.

879
Вопрос в истории открыт:
Но мало, кто им задаётся…
И я не буду; мне ж сдаётся,
Что тут и впрямь бесёнок скрыт.
Оставим недоразуменье;
Оговоренный, ловкий ход
- Монаршей длани проявленье,
Карьерной робости господ,
Иль сонмов злоключений свод.
Решайте сами, где взять правду,
Чему вниманье уделить
Разбив молчания преграду,
Сокрытый тайной лаз явить;
И общество, тем, поразить.

880
Но близок час судеб решений:
Мороз и солнце, счастье, страх,
И смерть на вражеских штыках
- Оплата мига искушений;
Случается, что просто - жизнь,
Дрянная, та, что непосильна,
И проклинаема всю жизнь,
Теперь намереньем всесильна:
Её за вечный рай не взять;
Душа и разум цепко бьются
И в сети рая не даются;
Желает боль существовать,
В том, зная истинную прелесть:
Вдыхать и видеть пошлый мир,
Всем ощущением своим;
Когда в надорванные цели
Нет сил, как прежде слепо верить.

881
Глаза собрания пусты,
Отчаянье друзья скрывают;
Но все прекрасно понимают,
Насколько беды их сильны.
Наполеон кругами ходит,
А полководцы вслед за ним,
Глазами исподлобья водят,
Следя, что скажет исполин:
Что дельного предложит им.
Как никогда хотят исполнить,
Спасительный его приказ:
Приказ подобный вспышке молний,
Который выручал не раз,
Когда и Марс в бою угас.

882
Наполеоном план составлен;
Открылся, пойманный мужик:
Вблизи Студянок брод лежит;
Рассказ с натурой сопоставлен;
Шанс есть к спасенью – он и взят.
Направлен Удино с Мутоном,
К Студянкам в ночь, пока все спят,
Чтоб там, под сумрачным покровом,
Две переправы навести.
А, чтоб Чичагов был спокоен,
Южней Борисова устроен,
(Все как положено, в чести)
Спектакль будет, при артистах,
При реквизите – лучший вид…
Наполеон в трубу глядит;
Возводят мост его статисты;
Чичагов ждёт, и жерла чистит.

883
На броде, чернь воды кипит:
В стремнине ледяной - по плечи,
Солдаты жизнь свою калечат,
Эбле борьбой руководит.
Одним из первых он в потоке
- Великий главный понтонер,
Как назовут его потомки;
В час дня, ценою многих жертв
Устроен мост, второй в пример
Готов в четыре; к переправам
Допущены не все войска,
(в том положенье это – здраво)
Лишь те, где стать сохранена,
Где дисциплина высока.

884
Деталям свойственна ничтожность,
Так, например, здесь многих спас
Эбле, не выполнив приказ
Наполеона: уничтожить
В пути понтонный арсенал,
Что б русским только не достался,
Однако верный генерал,
При мнении своём остался,
И шесть повозок дотянул,
С необходимым инструментом;
Не ожидая комплиментов
- Навёл мосты; и улизнул
Наполеон, но, а герои
Оставят мир почти что все,
Умрёт и генерал Эбле:
От истощения в дороге,
И будет графством удостоен,

885
Уже посмертно. Храбрый Ней,
Что твёрд был, как орешек грецкий
Одарен – князем москворецким,
Сен-Сир стал маршалом. При всей
Своей не жадности к наградам,
Наполеон в России скуп.
Неодолимая преграда:
Московский каверзный уступ,
Компании зловещий труп,
Ежесекундным беспокойством
Занозил сердце, уязвлял,
Не вдохновляя за геройство,
Давать чины; как раньше б дал,
Когда изящно побеждал.

886
Быстрей, сошёл на берег правый,
Любитель трубок Удино,
И слева встав, прикрыл звено
Незащищенной переправы.
Чичагов к броду поспешал.
А Витгенштей всё колебался,
Французам издали мешал,
Ударить первым не решался;
Как и Чичагов полагал,
Что армия французов вдвое
Сильнее, чем была на поле;
Их пыл Наполеон связал
Одним присутствием, как личность
- Военного искусства бог:
Здесь каждый оступиться мог;
И говоря, вполне, прилично,
Знать не желали - как критично

887
Дела лишенцев обстоят.
Французы ж, верили с натяжкой,
Что русские дадут поблажку,
И не испортят маскарад.
Но Витгенштейн был осторожен;
На Минск Чичагов полагал
Наполеоном путь проложен;
Обманку он оберегал,
В итоге к славе опоздал.
По мненью общества - он главный,
Кто Бонапарта упустил,
Кто праздник - день триумфа славный,
Отечеству не посвятил
- Бездарностью перехватил. перехватил

888
Но, а Петрополя спаситель,
Остался в радужной тени,
Не поплатившись за те дни:
Не отыскался обвинитель;
И более, нашли его
Талантливым и прозорливым.
Довольно было одного,
К тому ж – морского командира,
Кому, так верил государь;
Кто не сберег монарха милость,
И сердце Цезаря разбилось;
Войны продолжен календарь.
Но, Витгенштейн повинен делом
Не менее, чем адмирал:
Он не давил, а надзирал
За герцогом Беллюнским, следом
Лишь крался; был ему неведом,

889
Рискованный французский план.
И если б он провёл разведку
Поглубже, то и оперетку
Наполеона – распознал.
Пошёл бы на Студянку сразу,
И далее… но только вот:
Случился пресловутый казус;
Не давший свежий оборот,
Который ожидал народ.
Граф Витгенштейн к реке рванулся,
Когда уж сутки враг сходил
На правый берег, и наткнулся
На арьергард французских сил;
Довольно быстро их разбил.

890
В Борисов Платов и Ермолов
Вошли сменив там Партуно,
Оставившего, вдруг его
При их подходе, впрочем, молот
Дивизию не миновал:
И Партуно был Витгенштейном
Разбит, пленён, и шпагу сдал
Ему оружием трофейным;
Остался жив и невредим,
Чем вызвал гнев Наполеона,
Всей ставки хмурого патрона;
А Витгенштейна убедил,
В разумности атаки скорой,
Какую он и произвёл,
Идущим следом светлым днём,
Но с хода не пробил Виктора;
Ни голод, холод, и ни порох

891
Французов дерзких не смели;
Им предавало больше силы
Отчаянье, и край могилы,
Разверзнувшийся позади
Неумолимостью позора,
Всей безысходностью потуг,
Всей гадливостью приговора;
Всем тем, что поражает, вдруг,
Упадка гнилостный недуг,
И возбуждает кровь к ответу,
Ведёт на смерть в последний бой,
Не к призрачному, даже, свету,
А в драку с подлою судьбой,
За обладание собой.

892
Весь день французы отражали
Атаки, сами шли в штыки;
Потери были высоки,
Но фронт к потёмкам удержали;
Семь тысяч против двадцати.
На возвышеньях батареи
Не дали ставить, и вести
Огонь по жизненным трахеям;
На время путь смогли спасти;
Себя, и тысячи смятенных,
Несчастьем общим завлеченных,
Промерзших душ. Уже в ночи,
Исполнив долг, в порядке полном,
Дабы разгром предотвратить:
С позиций стали отходить,
С прикрытием своим колоннам,
К мостам - безумством осажденным.

893
На правом берегу реки,
Старался Чаплиц без успеха:
Произошедшая огреха
Не позволяла превзойти
Создавшегося положенья.
Двадцать восьмого ноября,
Он попытался дать сраженье,
Но, предыдущие два дня,
Истекшие без сил огня,
На укрепленье дали время;
Встал корпус Удино в заслон,
За ним резерв - отряды Нея;
Навал, был скоро отражён;
В Брилях стоял Наполеон.

894
Приказано сходить на берег
Частям воинственно живым
- Боеспособным, всем иным
Запрещено, и в должной мере
Порядок заданный блюли:
Отставшие солдаты, группы
Увеченных, гражданских лиц;
Отверженные полутрупы,
Смотрели истово вперёд,
Огромным табором сгущаясь,
На волю неба полагаясь,
В тревоге ждали свой черёд.
Когда же ухнул залп орудий,
И первого раската гром,
Долину обошёл кругом;
Истошно дрогнул табор, люди
Рванулись, сотрясая груди,

895
К реке препятствия круша,
Не разбирая кто пред ними
В снежки сжимались грязевые
- Утробной паникой дыша.
Сквозь гомон прорывались вопли
Толпою сдавленных детей,
Подхватывали их и глохли
Надрывы бедных матерей,
И всех, кто был толпы слабей.
Поток сметает охраненье,
И устремляется к вратам;
Как вязкое кровотеченье,
Сочится гнойником по швам
Набухшей раны, тут и там

892
Трещат надломленные сходни,
Дрожат смятением мосты
Ожесточение толпы
Бросает в воду неспособных
Пробиться к центру переправ:
С водой боролись и тонули
Десятки душ; нещадный нрав
И жажда жизни захлестнули
Всех без остатка. Спёртый страх
И тот уже переродился
Стремлением вперёд, и бился
Иным проклятьем в существах,
Утративших свое начало:
Всё человеческое - вмиг,
Как только внятно звук возник
Их опасений, и вскричало
Тогда подкожное начало.

897
Но вот, как будто гвалт притих;
Толпа в натужности гудела
Дрожа, но всё ещё кипела
Разноголосицей глухих;
Щемящим оглашала гулом
Окрестности, трудом пыхтя
Мрачнела, вроде бы шагнула
Туда, куда идти нельзя,
И приостывшая, знобясь
Качаясь длинными волнами
Ползла, сжимаясь в плотный жгут;
Вдруг, ободрившись бурунами,
Срывала ропот грязный с губ,
Закручиваясь в нервный круг,

898
И обессилив затихала,
Копить энергию в себе,
Для новых приступов в борьбе
- Очередных витков накала,
Затихших в чреве бедолаг;
Теснимых черною рекою
И страхом вражеских атак.
Когда же мир покрылся мглою,
И гром стрельбы стал утихать,
Червлёное людское море,
Вздохнув тревожною неволей,
От сгустка стало отползать;
И расползаться вширь неспешно
Проталинами на снегу,
На страшном левом берегу;
Костры плеядою потешной
Роились в массе безутешной.

899
Двадцать восьмое ноября;
Французам удалось отбиться,
Но, понимали все: продлиться
Затишье до восхода дня.
Одна осталась переправа,
Вторую не восстановить:
(Её толпа переломала)
Нет бревен сходи удлиннить:
Одна осталась с жизнью нить.
У переправы суматоха:
Счастливцы бренною ногой,
По шатким доскам, одиноко
В толпе, ступают в мир иной;
Как к свету тянется больной.

900
Их взгляд доселе безнадежный
- Преображён, в них жизни миг
Чудесным образом возник
Из страха; путами надежды
Обвита сердце и душа;
Отчаянье толкает в спину,
Сжимает грудь, но каждый шаг,
Пропарывает паутину,
И с каждым метром всё смелей,
Уверенней движенья, лица;
Ещё неверием ресница
Примерзнув к спутнице своей
Слипает веки. Холод режет;
Бескровность щек, шершавый нос
- Двадцатиградусный мороз,
Под сапогами снега скрежет;
И ад как прежде неизбежен.

901
Стремление людей одно:
Не лицезреть здесь Персефону,
Не даться старому Харону
- Пройти, коль это суждено,
Поток Березины и Стикса;
Забыть весь этот жуткий сон…
Пока ж заморенные лица,
Узнавшие Армагеддон,
Спешат пробраться сквозь загон,
На тот, невзрачный берег правый,
Подсвеченный седой луной,
Луной холодной и лукавой,
Смотрящей дикой глубиной,
Над замерзающей водой,

902
В которой шевелятся тени,
Покачиваясь на волнах;
Другие, спаянно во льдах
Чернеют жутью сновидений…
Но, вот опять невольный вскрик,
Волненье, давка нарастает,
Как будто сель обрушил вмиг
Лавину грязи, он сметает
Всё, что попалось на пути:
Телеги, лошадей, кареты,
Тряпьем дрожащие скелеты
- Всё под обочины летит.
Штыками арьергард Виктора
Проламывает путь к мосту:
Сквозь живность - точно пустоту,
В безликость вязкого простора;
Как гончих жаждущая свора.

903
Быстра управа - без прикрас:
Затор на переправе прорван,
В потоке оказалось чёрном
Всё, что мешало в этот час
Проходу воинским колоннам;
Под сапогами скрежет, вой,
Теченье в страхе потаённом,
Бурлит живой ещё душой;
Но та, вдруг давится волной,
И где-то в хляби под настилом,
Зажавшись в ледяной воде
Глотая муть, теряет силы;
Ещё минута, может две,
И жизнь теряется во мгле;

904
Но арьергард неумолимо
Сбивая ритм на мостках,
С одною думой у виска,
Проходит отрешенно мимо.
Сверкает теменью вода,
На перекате рукотворном;
Из скарба, тел, карет, и льда;
Журчит отвратно, тошнотворно,
Но слух не трогает она,
Ни состраданием, ни болью;
Идут солдаты рваным строем…
А вот уже заря видна:
В округе виды проявляет
Разбавленною синевой,
Деяния поры ночной;
Мороз предутренний крепчает,
И к переправе заставляет

905
Стремиться от углей костра.
Людское море содрогнулось,
Зашевелилось, поперхнулось;
Пробил девятый час утра.
В холмах движение… тревога;
По снегу тени, дрожь земли, 
Орудий залп, и эха говор
Пронесся, вспыхнули клинки,
И вопль страшный - Казаки!
Обрушивается лавиной,
И повергает всех и вся,
Как рык грудной из пасти львиной,
В саванне жаркой проносясь,
Срывает с пастбища косяк.

906
Толпа панически взревела,
Всей массой ринулась к мосту,
Сдавив солдат, как скорлупу;
У переправы закипела,
И устремилась ручейком,
На вожделенный правый берег.
На левом же бесился ком,
Осознавая, что отмерен
Им срок последний, и ни всем,
Спасение предложит руку:
Так пусть хоть дьявол на поруку
Возьмёт и душу в свой гарем
- За жизнь теперь; потом расплата,
Когда-нибудь, в конце пути,
Когда годам уж не цвести,
Когда тоскливый луч заката,
Поддастся вечной страсти мрака.

907
Но не сейчас. О, бог! Не тут
- Не в этом холоде России,
Не в этой омертвевшей сини,
Душа с сознаньем отойдут.
Судьба не дайся в руки грому,
Бесстрастный лик, не подходи,
Ступай к кому ни будь другому…
Или немного обожди
- На жизнь, что будет впереди.
Но лишь мгновенье ловит слово
Рассудок, новая волна
Вздувает паникой лиловой
Кромешный ужас, пелена…
Короткий всплеск…  и темнота.

908
Сильнейшие давили слабых,
Живых затаптывая в снег;
Войны бесчеловечный бег,
Корежил, даже самых храбрых.
Не взять так просто храбрецов;
Ни страх, ни испытанья бездной,
Ни виды бледных мертвецов,
Ни боль, ни смерти неизбежность;
Ни что упорство не сомнет,
Пока их цель в душе согрета,
Тем ожиданием рассвета,
Тем, что отечески зовет…
Но если в тело, точно шило,
Вползёт сомнения змея,
Тогда осклабится судья
Душевных грёз; и все что жило,
Вело - сомненье придушило.


909
Упорству нужен дух и свет
От сердца, от ума, от воли;
Тогда лишь бесподобен воин,
Тогда не ищет он ответ:
Идёт вперёд, в огонь сраженья,
Не думая совсем о том,
Кто обеспечит продвиженье
Своих идей его хребтом
- Его и славой, и крестом...
Сейчас же армия без света,
Фундамент обратился в прах,
Мечты военного успеха,
Переродились в головах
В апатию, в упадок, в страх.

910
Толпы безумство выедает
Остатки доблести и сил.
Хаос надежду раздавил,
И бросил в гущу тел: хватает
За горло, душит, и орёт
Истошно, надрывая разум;
Огонь окрасил темень вод;
Он вспыхнул весело и грязно,
Мосты восторженно - горят
На левый берег рвется знамя
- Всепожирающее пламя
Охватывая всё подряд.
Десятки факелов, как брызги
Салюта, прыгают, ища
В воде спасенья от огня;
Барахтанье, стенанья, взвизги,
И муть воды берёт их жизни.

911
Мозг не дается осознать
Трагедию, и отрешённо
В молчании заворожённом,
Не в силах взгляда оторвать,
На зрелище взирает тупо
На скачущие огоньки
Живых людей, на сизый купол
Над пеной взмыленной реки,
На рушащиеся мостки,
На обгорающие ребра
Изъеденной огнём змеи,
На берег дикий и хворобый,
Где мысли данность обрели,
Где косы смерти расплели.

912
Погоня снова опоздала:
Наполеон не побеждён,
Опять судьбой он награждён,
Вновь в стане русских лишь досада;
Сраженье при Березине
Не стало Каннами для оных,
Чичагов виноват вполне
И Витгенштейн вполне законно.
Кутузов, здесь не при делах;
Его история не прочит
В соратники виновных, впрочем,
Здесь важно, в чьих она руках:
Как факты могут толковаться,
С каким намереньем их слог
Столетья свяжут между строк,
Затем, чтоб всуе умиляться,
И славным предком похваляться.

913
Когда обрушились мосты
И стало ясно, что несчастье
Свершило полное участье,
И нет причин для суеты:
Все разом, вдруг, угомонились,
Как будто завершился акт,
Известной драмы; поклонились
Артисты, пыл борьбы иссяк;
Зловеща сцена – в поле мрак.
Как быстро всё переменилось,
И будто не было тревог,
И жути в том, что совершилось,
И точно каждый знал итог,
Предписанный в заветный срок.

914
Предстали страшные картины;
Трагедия обнажена:
Запружена Березина
Всем вперемешку: трупы, льдины
Кареты, лошади, добро;
Нагромоздились плотным валом,
Их в цепь течение снесло,
И смертью общею спаяло.
Рекою сделан третий мост,
И по нему идти, возможно,
И смотрят люди осторожно
На этот водяной погост.
В долине, перед переправой,
Кошмар не меньший – смерть язвит,
Изорвано тараща вид:
Небрежностью своей кровавой,
Фортуны призрачной забавы.

915
Французы, гнали этот миг:
Всем существом, умом, страданьем,
К судьбе затравленным взываньем;
Когда же ад и всех настиг,
И сокрушил, затем смирился;
Все разом свыклись, будто час
Суда, давно уже случился;
Теперь же воспалённый глас,
Остепенился и угас.
И те, кто в вихре уцелели,
Смотрели под ноги себе
Понуро, точно не хотели
Касаться трупов на земле,
Топтались, чувствами сомлев.

916
Но русские их утешали,
Им по-французски говоря:
Война мой друг, et cetera…
Французы головой качали,
Не понимая, как могло
Такое с ними приключиться.
О, как же им не повезло,
И как теперь им излечиться
От падшего на них стыда…
Ошеломлён и победитель,
Теперь он в поле только зритель;
От жажды мщенья нет следа.
С другого берега взирают:
Эбле, его глаза пусты,
И Серюрье - кто сжёг мосты;
Солдаты взгляды направляют
- Вот и конец, все понимают.

Глава 11. Золото Наполеона.

917
На левом, русском берегу
Обоз, почти, что весь оставлен;
И был огню он предоставлен
Частично правда. Но к чему
Наполеон распорядился
Пустить огонь; ответа нет.
С чего он гневом ободрился:
Три сотни вспыхнуло телег.
Здесь тоже кроется секрет.
История плюсует числа:
Утрат, побед… и вес казны,
И в этом нет потери смысла;
Без золотых, хоть вы умны,
Не случится большой войны.

918
Так с армией Наполеона
В России шёл обоз с казной,
С монетой чисто золотой:
На шесть десятков миллионов.
А после взятия Москвы,
И разорения столицы,
Обоз с трофеем боевым,
Дал повод многим поразиться:
И золота, и серебра,
Расплавленного из окладов,
В телегах, у солдат - не мало,
Помимо прочего добра.
С добычей тысячи повозок,
И сотни три – ценнейший груз;
Москва - невиданный искус;
Добра в ней, как в хлеву навоза;
Ах, если б не огня заноза,

919
То сколько б взяли – Боже мой,
Подумывал солдат и маршал,
И брёл, с надеждой выйти дальше:
Прийти с добром к себе домой;
И наслаждаться жизнью томной,
Воспоминая про Москву
Фантазией неугомонной;
Но эту рассказать главу
- Москва не даст шанс никому.
Уже спустя два дня с исхода,
Поклажу начали бросать,
Косила лошадей дорога;
Упавших было не поднять,
И нечем было подменять.

920
Ещё до Малоярославца
Порядок армию держал,
Но после боя задрожал;
Разноплемённые красавцы,
Теряли выправку и вид;
Подразделенья оставляли,
Сбивались в стаи; колорит
Тщедушный взгляду представляли,
На радость, тамошних крестьян:
Селяне их подстерегали,
И кровь беднягам выпускали
По праву мирных россиян.
Так вот, в смоленских землях, где-то
(Ни ведает, никто о том)
Пропало золото; потом
Его искали, ищут слепо,
Однако луч почил секрета.

921
Предположенья сквозь века
Искателей богатств пленяли;
В поверье головы страдали,
Но, золотого нет следа.
В озерах, будто бы сокрыты,
И даже в дне Березины:
Исхожены и перерыты
Места сокровищ, но, увы,
Они скорей - у сатаны.
Часы, цепочки находили
У переправ, в самой реке,
И безделушки уходили,
Добытые мусье в войне,
По самой бросовой цене.

920
Легенда мнит, что всё в России,
Под недрами погребено,
Что златокудрое руно,
Вот-вот растопит лёд уныний,
Заклад Московский, и казны,
Откроет веки давней тайны,
Явив на свет златые сны
И оторопь былых страданий.
Представьте: что уступ, кирка
Пробив поверхностную корку
Вдруг лязгнет матовостью звонкой,
О краешек золотника.
Сердечко ёкнет недоверьем,
Пытаясь ровность сохранять;
Но это так, чтоб не взорвать,
Обрушившимся исступленьем,
Предсердий резвое биенье.

923
Но, к делу ближе господа:
Опустим домыслы прелюдий,
Чтоб избежать былых иллюзий,
И обратим свой взор туда,
Где серые листы бумаги,
Лежат недвижно много лет,
Пылясь в обложках с вензелями,
И ждут, когда увидит свет;
В них тайны спрятанный ответ.   
Неумолимо продвигались
Войска по скорбному пути,
И, несомненно, испарялись
Сокровища: как ни крути,
А всё, что было - не спасти.

924
Начнём с того, что жизнь дороже,
А неприятности дорог
Перебороть не каждый мог;
А золото горит и гложет,
Но жизнь дороже, чем металл,
И ценность сердца зарывали:
Зарыв; солдат, иль генерал,
Прийти обратно полагали;
Ведь их Наполеон ведёт,
Воитель дерзких устремлений,
Гроза и слава поколений.
Разлука в скорости пройдёт,
И обретет своих владельцев,
Нетленный призрак золотой,
Объятый доброй теплотой…
О! Это важно погорельцам,
Что б славно завершилось дельце.

925
Остались сведенья в делах,
Что золотишко находили,
И даже им семейства жили;
Но было, впрочем, в сундуках,
По меркам слухов, архи скромно.
Писал в последствие Бертье:
Часть перла довезли до Ковно,
Обозом в несколько телег;
А до Парижа дерзкий бег
Донес лишь скарб Наполеона,
И то обрубленную часть.
Немало выпало урона,
Под Вильно, где в солдатах страсть,
Разграбить золото взялась.

926
Понарская гора за Вильно
Обледенелостью крута;
Телеги встали – суета,
Неразбериха, непосильно
Тяжелый груз по льду катить;
Призыв в толпе, вдруг, зародился…
И массу не остановить
- Поток к обозу устремился,
И началось… тут казаки,
К расправе верно курс почуяв,
Наживой легкою волнуясь,
Забыв, что тут же их враги,
Слетелись к пиршеству подранков…
Кто, сколько взял – уж всё равно:
Сокровище разорено
На десять миллионов франков;
Опять же часть от всех подарков.

924
На падаль словно - стая птиц,
Набрасывались в жажде злата:
Борясь с врагом, и кровным братом,
Оставив помыслы спастись;
Бочонки, дутые ломая
И в вожделении сопя,
В их чрево пальцы запуская;
Дрожали, как у алтаря,
Дрожало б тело упыря.
Потом их казаки рубили,
И отнимали весь улов,
Тот, что они себе добыли
При разграбленье городов,
Селений, храмов и домов.

928
За Неманом картина та же,
Свидетельствовал, в том Бертье:
Разграблены почти, что все
Повозки, с охраненьем даже…
Так, что на деле пуст заклад;
Наполеоновская тайна,
Растащена в руках солдат.
Оценка фактов не случайна:
Другой не вышел оборот;
Наверняка б, за два столетья,
Нашлись бы чудные соцветья;
Пока ж, всё тот же анекдот.
Предполагаю, укрывалось
Немало ценного в пути,
И что-то повезёт найти,
Но, это будет, явно, малость
От той, что домыслах осталась.

Глава 12. От Березины до Немана.

929
До Зембинского дефиле
Дошли, примерно тысяч сорок;
Три четверти не годный порох,
Лишь девять тысяч при ружье,
Все остальные потеряшки,
Без командиров и знамён;
Оголодавшие бродяжки,
В злосчастье смешанных племён
Бредут по следу, без имён.
Их даже в строй не принимают;
Они обуза, прочим стыд.
Их, стиснув зубы, отстраняют:
Порой жестоко бьют - навзрыд,
Они покорны – смерть их быт.

930
Одна дивизия осталась
- Не полная, из тридцати
Великой армии; в пути
Такое море расплескалось!
Немыслимо – водой в песок
Ушла отборнейшая сила,
Какой ни видывал Восток,
Ни Запад, и ни Юг от мира.
Полгода в русской стороне:
В полгода армии не стало,
Такого краха не бывало
В истории, и тем скверней
Сосёт под ложечкой тирана;
Но, впрочем, он уже другой,
Воспрял в нём дух, а мир дрянной
Отвергнут волей; станет драма,
Началом свежего романа.

931
Он поглощен; его закат
Ни здесь, и ни теперь. В Париже
Он мысленно, и даже ближе
Чем был, пожалуй, год назад
К своей несбывшейся идее:
Он снова соберёт войска,
Но будет жёстче и мудрее,
Он волей крепок, и рука
Как прежде поприщем дерзка.
Европа не сойдёт с коленей,
А Александр будет бит,
И здесь не может быть сомнений;
Судьба не зря его хранит,
Спустя шесть дней в Париж он мчит,

932
Оставив армию Мюрату:
С ним Коленкур, Дюрок, Мутон,
За ними залпов перезвон:
Чичагов произвел атаку
У Молодечно, где Виктор
Пытался задержать погоню,
Давая яростный отпор,
Но был подавлен сильным строем,
И принужден был отойти.
В дальнейшем весь характер схваток,
Свой не изменит отпечаток
До Немана, на всём пути.
При каждой стычке – отступленье,
Потери, пленные. Мороз
Коварней воинских угроз;
На бивуаках разоренье,
Как после бурного сраженья.

933
Мороз и голод люд косил:
Кладбищем стал и берег правый.
За пять дней после переправы,
Двенадцать тысяч прихватил
В дорогу вечного скитанья,
Смертельной хваткой добрый сон,
Забрав с дыханьем и страданья;
Отдал солдат последний стон,
И лёд взял плоть его в полон.
Для обывателя, за гранью
Понятий здешние поля,
Однако свойство к привыканью,
Внедряется быстрей, скуля,
Коль боль, такая же своя.

934
И всё же жуть для иностранцев:
Так ночью, холод не снеся
Замерзла, почитай, что вся
Бригада неаполитанцев.
Беду потерь не отвести:
Отряды, те, что прибивались
К разбитой армии в пути
Потери войск не возмещали.
Редеют силы с каждым днём,
Сдаются пушки и обозы,
Глубокие метаморфозы
Необратимы – крах дождём.
Последних дней приобретенья
- Двенадцать тысяч свежих войск:
Пришли под Вильно, но уволь;
В три дня сгорели пополненья
- Уж, путь начертан искупленья.

935
Спустя два дня, как сожжена
Наполеоном переправа,
Южней сошли на берег правый,
Квартиры главные войска;
Эскизно, тем же местом узким
Где Карл двенадцатый сходил
Идя к Полтаве всыпать русским;
Но верх взял русский господин,
И век прошёл, как день один.
Построил к Вильно путь фельдмаршал,
И мерно двинулся вперёд,
Не встретив недругов на марше
- Лишь перепуганный народ
До самых Ковинских ворот.

936
А впереди всё те же лица,
Чичагов, Платов, Витгенштейн,
И Милорадович, как тень
Спешат по следу – бьют; гробница
Всё неотступней для врага; 
Сеславин и Орлов-Денисов
Уже стучались в ворота…
Роман войны почти дописан:
Но не дописана глава,
Последних дней войны в России:
В районе Ковно выходили,
К пятнадцатому декабря,
За Неман, в сирости разгрома
Остатки армии. Всего
На землю Пруссии ушло
Примерно тридцать тысяч сброда
Европы, всякого народа.

937
Все маршалы оставят ад,
Две сотни с лишним генералов,
Пять тысяч офицеров, бравых:
Три месяца тому назад,
Ещё мечтавшие победой;
Чуть больше тысячи солдат
Готовых встретить в строе беды,
И с ними антиквариат:
Который лишь бедой богат.
И как в насмешку – девять пушек,
Мюрат достойно уберег
Почти из тысячи игрушек…
Таков кампании итог;
Так обнял их душой Восток.

938
Наполеон часы считая
В санях стремиться поскорей,
Добраться до своих дверей,
И там уже осознавая
Весь перечень зловредных бед,
Постигших армию в России;
Найти приемлемый ответ
Для не поверженной стихии,
Для общества, и для себя…
Но сзади, будто бы собака
Вгрызалась в спину русским мраком.
Луна, прищурив глаз огня,
Плывя, давила сквозь пространство;
Кокошник тоненький надев,
Вселенским ханжеством замлев,
Соча морозное коварство
Ознобом северного царства.

939
Оставим беглеца; а мы,
Пройдем до Ковно в две недели:
Посмотрим, как войска редели.
Не будем, тем, поражены
- Уже привыкли, а иное,
Нам было б странно ожидать;
Не сложно пиршество ночное
В холодной вьюге угадать;
А трупы поутру считать.
Декабрь задул настроем зимним,
Застыл у берегов торос,
Искрится снег ковром могильным,
В кору деревьев иней врос
-Тридцатиградусный мороз.

940
В два дня Березина схватилась,
И лёд мог пешего держать,
В четыре, конным проезжать;
Но армия уже струилась
По следу бледного врага.
Со дня чудесной переправы;
(Ведь знаем, тут зевнул капкан,
Где мог Наполеон отравы
Хлебнуть, лишившись всех надежд,
И жизнь уж верно б подытожил,
Но увернулся и продолжил,
Свой беспримерный, скорбный бег)
В неделю первую терзались,
Огни не титульных боев,
В них арьергард Виктора лёг
- Осталась треть, но удержались,
Французские штыки на зависть:

941
Не предвкушая скорый взлёт:
Всю обреченность понимали,
И с этим, в строе умирали,
Лишь за достоинство свое.
Да здравствует, солдат примерный,
Встречающий свой смертный час,
Не думая, что милосердный
Окажется к нему сейчас
Сильнейший враг: он без прикрас
Уткнётся пулею сраженный,
В горячий неприютный снег,
В душе своей не побеждённый,
Не нужный миру человек
Спасавший худших - кончит век.

942
Погибнуть: землю защищая,
Народ, иль кровное своё,
Когда духовность восстаёт,
И разум гордость ощущая
Толкает как на торжество,
На неминуемую гибель
Всё без остатка существо
- Понятно; здесь на перегибе
Облагороженный порыв
Возносит дух над слабым телом,
Отваге нет уже предела
Один призыв, один надрыв…
Сознанье это понимает:
Но разум чувством поглощён,
Он счастьем боя увлечён,
И путь другой не принимает
- Вперед! И смерть вознаграждает…

943
Но, в час, когда разбитый путь,
Лишь рок судебный предвещает
- Всё решено, и не решает
Уж ни чего, когда и суть
Была ущербна изначально
В затее, и устройстве дел.
Страдать суждением печально,
Предвидя мыслями удел;
Предвидя, что на куче тел
Растерзано лежать придётся.
А проходящий лишь скользнёт
Случайным взглядом, отвернётся
И стороной своей пойдёт,
Туда, где жизнь всего лишь ждёт.

944
Вот, это мужество без грима:
Без освященной правоты,
Без той духовной высоты,
Какая пестует кумира
В душе, над пропастью неся,
Наперекор судьбе и миру;
Литаврой сердца голося,
Крепя с отвагою и силу
В себе, себе наперекор.
Я не нарочно повторяюсь,
Я стержень уловить пытаюсь:
Ту суть, что окрыляет взор.
Здесь долг бесспорен, где же разум?
Инерция ему взамен
- Долг без отчета перемен?
Привычка следовать приказу,
Без домыслов рассудка - сразу?

945
Так было б проще, да не так…
Не дам ответу развернуться,
Противоречию проснуться;
Ответ полнее, знает стяг,
Или мертвец, в снегу почивший:
Ядром прорубленный насквозь,
Свой пар кровавый источивший
На белое, как алый дождь,
Как падшая рябины гроздь;
Расклеванная скуки ради,
Разбросанная на снегу,
Шумливым вздором птичьей стаи,
Принесшей нервность, суету,
И упорхнувшей в пустоту,

946
Внезапно, как и появилась;
Ответ у смерти не спрошу,
Но в дополнение скажу:
Война собою тяготилась;
Усталостью истощены
И командиры, и солдаты.
Кто брел от рубежей Москвы
- В последней степени. Утраты
Друзей, их собственная жизнь,
Теперь потёмками мерцают.
Они уныло созерцают,   
Окрестных видов миражи;
Приказ стрелять - они стреляют,
Приказ идти - идут гурьбой;
В штыки, в последний в жизни бой,
И в этот миг всем всё прощают,
Финал безропотно встречают.

947
Полки Виктора держат строй,
Их не коснулось разложенье:
Тот грязный омут униженья
Вслед за победой над Москвой
Не душит их всечасной мукой,
Им голод не сковал оков,
Ещё не стал заглавной буквой
Ежесекундных дум голов.
Скорее он как у волков:
Подстёгивает волю биться;
И пусть француз не больно свеж,
Огнём он сдюжит озариться;
Упорством воли, без надежд
Он в силах поразить невежд.

948
Для русских меньшее мученье,
Лишь от того, что их рука,
Утюжит вражьи потроха,
В грядущем видя послабленье:
Когда закончится борьба,
В отечестве для всех суровом,
И глас военная труба
Подаст об отдыхе готовом.
Пока ж гнёт мука хладных дней:
Часть войск по-летнему одета,
И так же с угасаньем света
Мороз тиранит плоть людей.
Две армии изнемогая,
Ощерясь к прошлому идут;
Но, разного от встречи ждут,
По сути, об одном мечтая;
К концу друг друга подгоняя.

949
Развязки пристань в трех шагах:
Седьмого декабря покинул,
Сожравшею войска пучину
Наполеон, не проиграв
В войне ни одного сраженья.
Приказ дал: Вильно защищать,
Однако вектор пораженья,
Не отвести, и не сдержать;
Одно спасение - бежать.
Три дня спустя захвачен Вильно:
Защиту Чаплиц проломил,
Где Ней, в который раз, бессильно
Остатки войск поворотил;
И стопы к Ковно навострил.

950
Днём позже, прибыл князь Кутузов.
Отчасти подивился он,
Что город цел, да и с добром,
Доставшимся из рук французов;
Настолько быстрый был удар,
Что не успели уничтожить,
Иль прихватить военный скарб
Французы – тем успех дороже.
Двенадцатого декабря
Последние отряды Нея
Достигли Ковно; одиссея
Пришла к началу, где стезя
Зеркальной скорбью отразилась.
Мюрат всех маршалов созвал:
Ней арьергардом к русским встал;
В нём смелость воина крепилась
Привычно, что бы ни случилось.

951
Три батальона, лишь, привлечь
Смогли для обороны Ковно;
И это всё, из той огромной
Военной силы; словно печь
- Россия гневная, поленья
Из душ людских подобрала:
И все почти, без сожаленья
Перемолола и сожгла…
Четырнадцатого числа,
Последнюю защиту Платов
Из Ковно выбил; маршал Ней,
За Неман, следом за Мюратом
Вёл обезумевших людей,
На этом был окончен день.

952
Границы западных окраин
Пятнадцатого декабря,
Последний воинский отряд
Из главной армии оставил.
Россия освобождена
От разорительной напасти,
Но не окончена война:
В Прибалтике у Риги части
Макдональда – их ждёт отход,
И Шварценберга группировка
Кружившая у Брест-Литовска;
Теперь идёт на Белосток
От Слонима скорее к Польше.
Туда же, где спастись верней,
Спешит с саксонцами Ренье…
Нет сил на южном фланге больше:
Два корпуса в пределах Польши.

Глава 13. Окончание войны.
                Манифест Александра.

953
Без столкновенья Гродно взят:
Давыдова отряд летучий,
Противнику сказался тучей;
И Фрелих отступить был рад.
Союзники уже не гнались
Отвагу в схватках показать;
А лишь с усердием пытались
Манер достоинству воздать,
Сберечь солдат и выжидать.
Незыблемый досель качнулся,
Наполеонов пьедестал,
Как дуб от бури встрепенулся,
Тревожно с ветром зашептал;
Поток листву его трепал,

954
Ломались ветки, с ним встречаясь;
Убранства вид, метясь, тощал,
Ствол наклонялся, но стоял,
Корнями в почву упираясь.
Но вера всё ж крепка была,
Ещё эрозией не взята;
Привычно меж корней ждала,
И дубу доверяясь свято,
Смотрела лишь на фронт угроз.
Об этом после, а теперь же,
Вернёмся к Вильно; самодержец,
Из Петербурга сквозь мороз,
За день до своего рожденья
Приехал в город, где война
Его застала, повлекла
Путем тревог и униженья,
Бессилия, огня и мщенья.

955
В свой день рождения монарх
Озвучил манифест полякам,
Дав повод им умильно плакать,
Топя в слезах души кошмар
- Клейма недавних прегрешений:
Всемилостивый государь
Прощение от всех гонений,
Великодушно даровал:
О чём прилюдно возвещал
С лицом победой озаренным,
И чудной кротостью в глазах.
Вид польских дам, досель смущенный,
При первых же его словах
Расцвел улыбками в устах.

956
Неловкость бала испарялась;
Кутузов меж гостей ходил;
Георгий на его груди
Внушал почтение и радость.
Военным государь сказал
- Спасли вы, не одну Россию,
Спасли Европу! Светлость знал,
Что ждёт его; и как насилью
Над армией и над собой,
Сопротивлялся высшей воле
- Идти в Европу, биться вскоре
За всех, кто попран был судьбой.
Старик скрипел, вздыхал протяжно,
Себя ж, как личность сознавал;
Советов прытких не давал,
Как прочие, с минутой каждой,
Но ведал то, что было важно.

957
Он сдвиг душевный претерпел:
Ещё под Малоярославцем,
И более того - под Красным;
Незримый внутренний предел,
Раздвинул рамки представлений
О данной богом на земле
Верховной власти. Мир суждений
Остался прежним на челе.
В сугубо ж личной глубине;
Без трепета былого к трону
Соотносил себя с венцом,
Уже по новому закону,
Где венценосец образцом
Не представлялся пред творцом.

958
Давая вольности раздумьям,
Кутузов странности ловил
Внутри себя, но обходил
Их тон тропой благоразумья.
И удивляться был готов
Несвойственной ему манере,
В волненье открывая рот;
Но странности не пламенели,
Не гнал румянец на щеках
Их смелость, с ним они сроднились
Как будто рядом находились
Уже порядком в закромах
Его души, его рассудка:
Угодливость терпела стыд,
И царедворный паж забыт:
Паж не прислушивался чутко,
Когда сорвется злая шутка.

959
Он грузным телом осознал:
Что выше всех стал пересудов,
И не наградами, не чудом…
А тем, что под Москвой познал.
Он это осознал недавно,
И ужаснулся правоте,
Содеянной тогда бесславно,
Под принуждением, в стыде,
Уже в далеком сентябре.
Когда же нервность государя
Металась желчью перед ним;
Что он в погоне был бездарен
Топтанием своим одним,
Что «брат» остался невредим,

960
Из-за тактических ошибок
Неспешности; его вина,
Что не закончена война.
Казалось, ореол был зыбок
Освободителя страны,
И, что близка его опала;
Но странность – вознаграждены
Ошибки были, высшей славой.
Нарадоваться не успел,
Гнездившимся в закутках Вильно
Претензиям монарха Вильсон:
Здесь государь не захотел
Расстраивать любовь дворянства:
С тем князя и вознаградил,
Себя ж, попутно, оградил
От умозрения мещанства,
Неблагодарности и чванства.

961
В командные доли подтверждён
Над всеми силами Кутузов,
Но, чтоб не ожидать конфузов:
Любезной свитой окружён,
При главной армии остался
Сам Александр. И он пылал,
И в след Наполеону рвался;
Монарх духовно воскресал…
Кутузов доводы искал,
Отсрочки даты выступленья
Измотанных в сраженьях сил,
Но государь без промедленья
В Европу двигаться решил,
И прочих мнений не сносил.

962
К тридцатому числу в России
Остался прусский корпус лишь,
От Риги шедший на Тильзит,
И русские перехватили
Его в дороге. Авангард
Российский, много был слабее;
Не смог бы выдержать удар
И испарился б, в жарком деле,
Но, Дибич – русский генерал,
Прекрасно зная обстановку,
Не стал крутить инсценировку
Пред Йорком: честно указал,
На скудость сил, но, правда эта,
Не стала веской, чтоб грубить:
Не помешала заключить
Конвенцию нейтралитета.
В России, собственно, на этом,

963
Война закончена была.
Второго января, приказом
Был заграничный путь указан
Всем армиям; война пошла
В пределы Пруссии и Польши.
Наполеону дан ответ:
В Европе не один он больше.
Шестого января на свет:
Явился царский манифест
Об окончательном изгнанье,
Непримиримого врага,
И неизбежном наказанье
Непрошенного сапога:
Войной открывшего врата.

964
Бог Наш свидетель: как уверен
Был недруг в алчности своей,
Что он заведомо сильней;
Излить весь ужас был намерен
Опустошительной войны,
И беспредельность горькой чаши
Доставить нам, и зол иных,
В любезности пределах наших.
Узрели ярость крови Мы,
И меч свой, с богом, обнажили,
И с твёрдым сердцем положили,
Не кончить праведной войны,
Доколь один хоть неприятель
С оружьем будет на земле
России, клятвенно сие
Скрепили словом - как печатью
Пред высшей божьей благодатью.

965
Какой невиданный пример:
Упорства, мужества, терпенья
К неистовым врага стремленьям,
Пред лютой злобностью химер
Россия свету показала.
Пожары, ограбленья, кровь,
Бесчинства, поруганье храмов,
Лишь умножали дух её.
Душа единства всех слоёв
В согласье общем восставала;
Нам богом, вверенный народ,
Имущество и жизнь во славу
Страны и веры не берёг,
С единой целью - от ворот

966
Отечества врага отбросить;
Принёсшим в грудь её огонь,
Опустошение и боль.
Беду вторженья не отсрочить:
Надменный враг пощад не даст;
Полмиллиона пеших, конных
Из двух десятков государств
С ожесточеньем непреклонным
Прошлись по нашим рубежам…
Ушли шесть месяцев походных;
И где он – нечестивец злобный,
Где армия его, где стан?
Подобные зловещей туче,
Ветрами нагнанной, враги
Разверзли раны на груди,
И лили дождь крови кипучий
На землю Нашу, люто муча.

967
А ныне, обращаем взор
С сердечной радостью и горью,
Мы к верноподданным с любовью
- Ликуем! Враг снискал позор
Невиданный; и в высшей мере
Исполнилась и превзошла
Надежда Наша, так отселе
В пределах наших нет врага,
Их предводитель смог едва
Спастись. Оружье преклоняя
Пред Нашим воинством враги
К великодушию взывая,
Сдавали целые полки,
Другие ж гибель обрели:

968
Пространство кровью напоили
От стен Москвы, и до полей
Литовских; в участи зверей,
Услали путь костьми своими.
Кто ж будет счастлив в дом прийти,
Тому, слова о казни страшной
Придётся миру возвестить:
Какая всех, и полной чашей,
Постигнет в недрах на Руси.
Дерзающих огнём и бранью;
Неимоверному страданью
Придется жизнь преподнести.
Так - не иначе, будет с каждым:
Кто мысль лихую возжелал,
И меч в союзники позвал;
Тот кровь прольёт в пределах Наших,
И путь его здесь будет страшен.

969
Возможно ль, собственным глазам,
Довериться, узрев погибель,
Великой армии. Кто видел
Подобный крах, подобный срам.
Вождей, заслуг не умаляя,
И полководца, скажем Мы,
Главу пред Богом преклоняя:
Сверх сил содеяли то вы
- Отечества богатыри.
В том промысел Мы знаем Божий,
И пред Престолом ниц падем
В смирении, и кротость вложим
В уста свои пресветлым днем;
С тем волю Бога познаем.

970
Велик Господь наш в светлом гневе,
И в милостях! К Нему путём,
Всей чистотою чувств пойдём
В храм святости Его, в напеве
Молитвы теплой: да продлит,
Свою над нами милость. Брани
И битвы, да Он прекратит,
И воцарится радость в Храме.
Мы благодарность шлём к Нему
За все щедроты, славя веру;
Да, ниспошлет Он к нам победу
Желанный мир и тишину.
Предвестье Песнопевца сбылись:
Свободна русская земля.
Тринадцатого января
Два полководца помолились,
И через Неман устремились.

26 апреля 2017 года (12:21)

Эпилог.

971
Взят Кенигсберг был в январе
- С востока Пруссия досталась;
И Польша не сопротивлялась
- Варшава пала в феврале.
Затем Берлин, и Дрезден позже,
Но, к маю раж перехватил,
Тот, кто низложен быть уж должен:
Всё тот же, грозный господин,
Упавший с облачных вершин,
И вновь, взлетающий на крыльях
Ошеломительной судьбы;
Теперь не ждут его всесилья,
Но опасаются беды;
Он вновь наперсник у борьбы.

972
Невероятно, в самом деле:
Как смог войска он снарядить,
Кампанию возобновить,
Когда недавно на пределе,
Считай на кончике иглы
Он балансировал над бездной;
И сочтены его часы,
В той канцелярии небесной,
Уж были. Вновь он при войне;
С ним двести тысяч свежей силы,
Готовой драться, и вершины
Монблана сызнова огне.
Наполеон – из букв лишь слово,
Но заключен в нем мистицизм,
Необоримый магнетизм
Идеализма площадного;
И миф пришествия второго.

973
Вновь разгорается война.
Пока, союзник у России
Один лишь; не смогли осилить
Российско-прусские войска
Француза, как предполагалось,
И отходили на восток:
Саксония опять подпала
Под Бонапартовый каток,
Однако на недолгий срок.
Ещё в двух битвах пораженье
Найдут союзные войска;
Но будет летом примиренье. 
И в срок, когда молчит пальба
Союзники найдут себя.

974
Так коалиция, шестая
По счёту, рамки обрела;
И как всегда в себе несла,
(Где есть Россия звеньевая)
Досаду, с первых же шагов,
Пренебреженья к ней, и гордость
- Ступившую за ряд флажков,
Откинувшую, смело робость,
Пред уязвленной силой зла
- Ещё властительного мужа;
Высокопарно чванством тужась
Россию в спутники взяла,
На время, правда - по дороге;
Пока намеренья близки;
Воюет пусть медведь с тоски,
Коль вылез из своей берлоги
- Так рассуждали «педагоги».

975
Не мог, ни видеть Александр:
Сколь непочтенную заботу
- Спасать надменную Европу
Он на Россию возлагал,
Однако принцип - выше крови
Своих, российских, мужиков:
И вот полки, по царской воле;
На стали северных штыков
Несут триумф, в, им, чуждый кров.
В начале октября решался
Под Лейпцигом вопрос тугой:
Кто главный здесь, кто возвышался,
А кто с поникшей головой,
Уйдёт искать момент другой.

976
Позднее – битвою народов,
Сраженье это назовут
- Крупнейшее в своем ряду,
Из всех, кровопролитных споров
Случавшихся в Европе войн:
Полмиллиона рвали пузо
В непримиримости сторон;
Где двести тысяч у французов
И триста у союзных сил.
Разгром французы потерпели;
А совокупный счет потерей
Сторон войны - ужасен был:
Сто двадцать тысяч перебито
И ранено в пылу огня;
В год водяного петуха
Гармония была забыта,
И кровью притязаний смыта.

974
Год канул в мелкой пробе сил;
В день годовщины перехода
Чрез Неман, русский царь немного
Потешился - за Рейн ступил.
Наполеон сопротивлялся;
Почти, что втрое был слабей.
Он гениально упирался,
Ища успех среди «камней»,
Но неприятель был сильней.
Уже тогда союзный лагерь
Единства дум не проявлял:
Россия с Пруссией желали
Разгрома; Альбион внимал,
Но спешных мер не одобрял,

978
И Австрия туда же зрела:
Российское влиянье их
Тревожило. Металось в них
Преддверье нового раздела
Оставленного пирога
Наполеоновской эпохи;
И здесь окрепшая рука
России вызывала охи:
Французы стать должны скорей
Противовесным инструментом,
И быть покладисты при этом,
Для нужд владычицы морей.
Политика тускла без боли;
У сильных мира - свой подход,
Где доминанта - сладкий плод:
Ценней обыденных сокровищ,
И приторней горячей крови.

979
Вот сник и суматошный год,
Начавшийся с побед героя:
Который вновь с Европой споря
Мешал невиданный компот.
Историки полей сражений
Два месяца, те, назовут
- Его вершиной вдохновений.
Маневры, впрочем, не спасут:
Российский стяг в Париж внесут,
И узурпатор отречётся…
Париж имперский - не Москва:
Он воле сильной отдаётся
Привычно, зная, что беда,
Как ветер, улетит в года…

980
Париж – мечта дворянской знати;
Он с колыбели покорял,
Душевный трепет вдохновлял,
Изыскан был, и деликатен
Для восприятий тонких чувств.
Не смел он, вдруг, зайтись пожаром,
Огнем целительным вздохнув…
А почитал предаться чарам,
Чтоб недруг полно их вдохнул;
И русский, в милом восхищенье,
Не думая о грешном мщенье,
В них с наслаждением тонул.
Париж! Париж! – ты бесподобен…
Но вот, пожалуйста, опять,
Я начинаю стиль терять,
Париж! Париж!.. но я упорен,
Хоть и войною обескровлен.

981
Тиран отрекся - всё конец;
Людовик снова при короне
- Монарх потомственный на троне
Трагичный круг свершил Венец:
На этом всё? Готов некрополь
Историю сокрыть, но нет:
Сто дней ещё встряхнут Европу
Прощальный вздох победных лет
Блеснёт, и кончен будет век;
Не случится прыжка второго
Упустит шанс Наполеон,
В сражении при Ватерлоо…
Шесть лет ещё, средь диких волн
Он будет грезить о былом.

982
На острове Святой Елены,
Где флаг британский каждый день,
Тоску внушает и мигрень,
Своим бахвальством откровенным;
Где можно вольно лишь тужить.
Десятки лет ещё Европа
С бонапартизмом будет жить:
Борясь с ним жестко, но глубоко
След личности в умах застрял:
И он теперь непостижимость,
Для многих миф и одержимость,
Тот несравненный идеал:
Сверкающий на расстоянье,
Непогрешимостью своей,
Так и не сбывшихся идей;
Когда держава в увяданье,
Тогда и деспот - достоянье.

983
Вернёмся ж к армии своей:
В конце апреля умирает
Светлейший витязь в польском крае,
В Бунцлау, чтобы быть точней.
На смену Витгенштейн приходит
- Спаситель города Петра,
Но счастья в доле не находит,
- Не тех масштабов генерал,
Надежд царя не оправдал.
Здесь, нужен: с волею железной
Боец, и тактик, и стратег,
Тот, кто с холодностью прилежной,
В пучине может видеть свет,
Кто говорил уж свету – нет.

984
Пожалуй, здесь один достойный;
Не сомневался государь,
И не искал в уме словарь,
С рифмованной к войне персоной…
Читатель, ну же, угадай:
Кого ж царь взглядом удосужит…
Конечно, так и есть – Барклай;
России он ещё послужит.
А общество, как должно быть:
Кивнуло: миг осознавая,
Благопристойность одевая
- Желало прошлое забыть.
Немногим ранее, в июне,
В Петрополь прибыл светлый прах
Фельдмаршала; слезой в очах
Встречали полководца люди;
И шли с поклоном, накануне

985
Величественных похорон
В Казанский, где три дня давалось
Проститься с ним; душа сжималась,
Народ под колокольный звон,
К Собору шествовал в печали,
Любовь и скорбь в себе неся;
Его к святому причисляли,
Молились по душе вождя,
Успокоения прося.
Народ с сыновнею любовью
Взирал на гроб, и на цветы,
Что ниспадали к изголовью;
И у невидимой черты
Осознавали, что горды,

986
В постигшем горе, чем-то светлым:
Как будто прах, их очищал,
Напутствовал и защищал
Настойчиво и незаметно.
Народ единостью дышал
Под басы гулких песнопений,
Лак гроба строго целовал;
Вдруг, кто-то падал на колени,
И совесть чуткая в одном
Отечеством – Россией тлела,
В другом же пламенем горела,
Набухшая слезой в ином,
Вдруг водопадом прорывалась;
И с чувством, скомканным вздыхал,
Усатый старый генерал.
В чинушах, искренность боялась
Открыться всем, и стойко мялась;

987
Но чувства пережили все…
И двадцать пятого июня,
В последний раз народ волнуя,
Кутузов предан был земле.
Масоны Шведской ложи также,
Обряд масонский провели.
Ранг у Кутузова был важен:
«Вечнозелены лавр» сродни
Был старшим побратимом им.
Тем временем к сраженьям новым,
Дивизии и корпуса
Союзников уже готовы;
Подходит срок вздуть паруса,
И веху чиркнуть не греша.

988
История ж здесь не простая:
Пусть схожий, но другой сюжет,
А лица те же, впрочем – нет;
Сомненьями не докучая
Устройство мыслей, бравый вид,
Воители Наполеона
По зову сердца, без обид
Врата былого «Вавилона»,
Желают страстно покорить.
Но, а политик озабочен
- Союз с Россией вновь не прочен:
А сразу двух не истребить,
И потому… да бог уж с ними…
Сошли в отечестве снега,
Разливом вспенив берега,
Потом ушли и обнажили
Всё то, что люди сотворили.

989
По главным линиям путей,
В деревнях, селах - разоренья,
Всей тошнотворью откровенья,
Смердят болячки пустырей.
Повсюду трупы и останки;
Обезображена земля,
Пугают взгляд немые знаки
Недавних выплесков огня.
Но, вот и тлена колея
В канавах, на полях сражений
Травой высокой проросла;
Природы сочность вдохновений
Как никогда теперь ярка,
И солнце жар льёт свысока

990
На землю где ползут болезни:
Не погребенные тела
Тяжелый источают смрад,
Наполнен воздух омерзеньем,
В «гнилой горячке» тает люд,
И эпидемий черный пояс
Разносит бедствие вокруг.
Усопших душ не упокоя
Бежит народ подальше в лес,
За ними страх влечётся следом;
В домах не пахнет свежим хлебом;
Страданье, голод, смерть окрест.
Там, где дивизии рубились,
Жилых построек больше нет,
И много канет ещё лет,
Чтоб вновь селенья возродились,
И люди с памятью ужились.

991
Огнём неистовым прошлась
Война по белорусским землям;
По городкам и по селеньям
Нещадным горем обожгла
И обездолила. В уездах
Затронутых пятой войны,
Жизнь угасает без надежды:
Поля не сеяны, пусты
Хлева, овчарни. Табуны
Не скачут лугом угорело,
На выпасах не виден скот
- Дыханье жизни омертвело;
Такой послевоенный год,
Год испытаний и невзгод.

992
Людских потерь в иных поветах
До двух третей, и больше всех
Весна взяла, как стаял снег,
И часть прибрало за ней лето.
Последствия самой войны,
Для населения плачевней,
Чем враг, зашедший вглубь страны,
Стоящий у родных ступеней.
Приносит враг огонь и боль,
А оставляет лик победы,
В придачу мор повальный – беды
Страшнее, чем войны юдоль.
Мор поражает без разбора:
Младенцев, баб и стариков.
К святителям напрасен зов;
Для эпидемий нет забора,
Щеколд, и прочего затвора.

993
Царю, министр Балашов
Докладывал о погребенных
По главной линии, свершенных
В местах движений и боев,
От врат Москвы до взгорков Вильно:
И если к ним приплюсовать
Потери, где не так обильно
Война выказывала страсть,
То в оторопь возможно впасть;
До полумиллиона трупов
Людских пришлось лишь закопать,
Сжечь на кострах; считая скупо,
Записывая всех в тетрадь,
Чтобы затем отчет писать.

994
Война – войной, беда бедою,
Но канцелярия должна,
Заполнить в точности дела:
Учесть, что забрано войною,
Что предстоит, затем, поднять,
Отстроить, запретить, возглавить,
Куда и сколько денег дать,
Как жизнь привычную наладить.
Страданием земля полна;
Ещё смердит по весям тленье,
Ещё в разброде населенье,
Но власть права уже взяла.
Потом ущерб посчитан будет,
Описан главами статей:
На прочный миллиард рублей,
Обескуражит власти убыль;
Российский путь всегда был труден.

995
Опять я верно повторюсь,
Воспоминая путь столетий,
Где упоенный чудный ветер,
Принёс блага; я уморюсь,
Истратив понапрасну силы,
И не найду тот день и час,
За всю историю России,
Когда бы бог иль рок, хоть раз
Щедроты в долг, за так, припас:
Швырнув заветные желанья
По доброте, и по уму…
Но нет: сквозь горечи изгнанья
В бореньях, сквозь огонь и тьму,
Россия к свету своему

996
Дорогу костью пробивала.
В растратах находил народ,
И веру, и души оплот;
На том Россия и стояла;
Стоит… Окончена война;
Разгромлен враг, и русской силой
Европа освобождена…
Россия волю устремила,
И земли новые взяла:
Молдавию, в границах Польшу,
Финляндию – амбиций больше
На континенте не нашла,
Однако на четыре года
В Париже русский корпус встал;
Он мирной жизни не мешал,
И более, примеры подал,
Как должно пестовать свободу,

997
И честь блюсти в чужих краях,
Как к побежденным относиться,
И как прийти, и как проститься,
Слезой глаза посеребря:
Кокеток, парижанок томных,
Хозяев шумных кабаков,
Салонов приторно нескромных,
И выпивох, и игроков;
И выдох умащенных ртов
Под шепот вяло равнодушный
Вельмож французского двора
Сорвать приветствием послушным.
Последнее вскричав – Ура!
Восславив бога и царя.

998
И в завершение – ремарка:
Приятный обществу толчок,
На много тысяч пустячок;
От графа Воронцова чарка:
Всем кредиторам погасил
Командующий, в полной мере,
Долги солдат - за всех один,
По личной воле, твёрдо веря,
Что этот шаг необходим.
Он средства личные потратил;
Увёл войска без обязательств,
Как рыцарь, друг и дворянин.
Париж Россия покидала,
И более не будет там,
Судьба её другим волнам,
С неумолимостью вверяла;
Топила, но и поднимала…

Постскриптум

999
Два века кануло… и три
Пройдёт с поры той незаметно.
Потомкам - беззаветно светло
Оставят след в душе те дни:
Той главной мерой единенья,
Народных сил, перед врагом,
Всей глубиною убежденья
В любви к отечеству, что дом
Един для всех, и в нём одном
Есть средоточие всей жизни:
Того тернистого пути;
Пути к себе, в стезе к отчизне,
Тот, что немыслимо пройти:
Без духа, веры и любви.

1000
Москва, объятая пожаром:
Уже мифическим огнём,
Застывшим в сгустке хрусталем;
Елейным спрыснута нектаром,
Патриотических оков;
Стоит, разброд предупреждая,
По сути, тех же мужиков,
Какие так же осеняют
Себя спасительным крестом,
Но дух и вера в них другие:
Без связи временем – нагие,
Проникновенные умом,
Не сердцем – отчего пустые,
И потому не далеки
- Не более длины руки;
И молча зрят с икон святые
Как к ним возносят отступные…

1001
Кроваво был разомкнут круг
Ветрами грез и устремлений;
Ещё ползут года затмений,
Ещё сидит в костях недуг:
Недуг благого искушенья
- Путь к правде, в вечности тревог;
Но этот путь, как искупленье
Указан был, вот и всего,
От провиденья самого;
Так может быть - он самый верный,
Какой быть мог, из всех путей:
Неистовый и милосердный,
Спасавший горечью своей
Историю грядущих дней.

1002
И подвиг там - всего дороже:
- Осознанная волей смерть
По долгу совести; ни месть,
Ни ярость вспышки… нет, там строже;
Там должно жизнью оплатить
- Осмысленно порвав земную,
Свою единственную нить;
Оплеванным толпой, вслепую,
Под смех, свой долг к концу нести;
И только так, путь поколений
Продолжится в годах лишений,
Лишь так он сможет расцвести.
Отечество родством незримым
В идущих следом временах
Поправ гордыню, боль и страх,
Оплотом встанет нерушимым
Взяв силы у костей гонимых.

1003
- Какой же несусветный бред
- Взревёт ревнитель в пенном стоне,
У коего и в лексиконе:
Отечества в помине нет.
Иные ценности свободы
- Свободы личности, и вот
Идёт сближение с природой,
Где личность – проявленье мод,
Лишь потребительства оплот.
Не будем же строги к Европе;
И в праве ль, прочих обличать,
Тот, кто не жил ни час в сиропе:
На ком оттиснута печать
- Смирять свой дух, и бунтовать.

1004
Стареет матушка Европа;
Как прежде смотрит свысока,
Ища в России дурака,
Пытаясь опознать холопа,
Однако в этом и беда:
Не видя собственного носа,
Она холопствует сама.
Роль мирового пылесоса
Ей радостна; как ни признать
Что с самым лучшим побужденьем
Европа грезит заблужденьем,
И не желает осознать,
Что главный недруг – они сами,
Что мир давно уже иной,
И занят новою игрой,
Игрой не притчами и снами:
Игрой циничными страстями.

1005
Культура, этносы и сталь
Закручены в клубок горячий,
И тот, кто сиротливо плачет,
Кого по-человечьи жаль,
Глядишь, уже права меняет
В том доме, что их приютил,
Культурный слой не принимает;
Он град страданий пережил…
И что? – Теперь ему должны.
Извольте судари… и боже
Вас упаси, вдруг намекнуть,
О том: что надобно построже,
На нормы старые взглянуть,
И фанаберию свернуть.

1006
Я не злорадствую лукаво,
Я откровенно огорчен;
Во мне, сосуд запечатлен
- Тот образ европейской славы:
Барокко Лувра, классицизм,
И готика немецких храмов,
Научный, философский мир
- Мир творчества былых титанов:
Коперник, Галилей, Бруно,
Макиавелли, Ньютон, Кеплер,
Юм, Фарадей, Пастер, Мор, Беркли,
Дидро, Вольтер, Паскаль, Руссо.
Их сотни, всех не перепишешь;
Великих мастеров ума
И сердца; их душа вела,
Из маленьких своих домишек,
К олимпам озарений вспышек.

1007
И это чудо – ренессанс,
Толчок развитию культуры:
Искусства и архитектуры,
В Метафизичности пространств
Изящества воображений,
Невиданного мастерства
Досель; был дан чредой явлений
- Высвобожденья естества
От чар духовных божества,
И обращенья к человеку,
К его влечениям земным:
Искать в себе другую реку,
И править к новым позывным:
К пластичным, тонким, кружевным.

1008
Сошлись явленья в крайней точке:
Свой век сжевал феодализм…
И возникает гуманизм,
Как движитель всей оболочки
Свободомыслия идей;
Средневековье отступало,
Волшебный бес манил людей,
Европу просвещенье ждало:
Рождался параллельный мир,
И гениальные полотна,
Ученья новые, барокко,
И классицизм, за ним ампир;
Вперёд немного забегаю.
А на исходе, ренессанс
Чудесный выдал резонанс,
И в нём планета утопает;
По сей день лучшего не знает.

1009
Но, а тогда, наполнен был
Дрожаньем тонов клавикорда
Весь воздух, замки графов, лордов
Сановников; простолюдин,
И тот мгновения хватая
Прислушивался и мечтал
В страну мелодий улетая;
И новоявленный портал
В себе душевно открывал.
Гармония тогда владела
Умами нищих и господ;
Сознание, вдруг, цепенело,
Когда в подлунный небосвод
Тёк дивных звуков хоровод.

1010
Европа музыкой дышала,
В чарующем волшебном сне,
Как лес озябнувший - в весне,
И чуткость вкуса пробуждала.
Стремилась чувства заразить,
Изысканностью пониманья,
И утонченностью сразить
Общественные ожиданья.
Невежеством считалось то,
Что раньше было в обиходе
- Отныне ж mauvais ton. А моде
- Высоконравственный почёт,
Чтобы не выйти обскурантом
Пред светом - недалёким, но
Играет общество в лото,
И принята уже константа,
Для подобающего франта.

1011
В сосуд божественный эфир
Плывёт искусством романтизма,
Однако сторона цинизма
Не оставляет грешный мир:
Он не становится добрее
- Свобода порождает льва
Который насыщаясь ею
Спешит к сражению с утра,
Под стон орудий и пера;
С той разницей, что командиры
Не только сведущи в крови:
У них великие кумиры;
Есть взгляд на мир искусств, любви,
И философской болтовни.

1012
За пьянкой, запросто - Вольтером,
Или Руссо, под звон, блеснуть.
Бокал вина, чуть отхлебнуть
И ненавязчивым манером,
Под смех товарищей своих,
Не раздражаясь, невниманьем
Прочесть запавший в душу стих.
Набраться, до непониманья
Не только мыслей и стихов,
А времени, и лиц собратьев;
Очнувшись ото сна, проклятья,
Не видя вовсе берегов
Ползя к налитому порфиру,
Всем без разбора раздавать,
А завтра в бойне погибать;
С душой, превозносящей лиру
Сойти в холодную могилу,

1013
Но это к слову – так сказать.
Европа чудо сотворила,
Блеск красоты в себе открыла
- Ту каноническую вязь,
С которой мозг времён дальнейших
Соотносить свои труды
Невольно будет в днях скромнейших,
Желая формы красоты
Затмить, раскрыть глаза и рты
У публики в другом теченье…
Какое время! Мадригал
Порхнул высоким изреченьем,
Изяществом оттанцевал,
И мир без бурь завоевал.

1014
Всё, та же, впрочем, суеверность,
С какой Европа на восток
Бросает взгляды между строк,
Да и в строках, храня надменность 
По отношению к Руси,
Страдая мыслью просвещенья:
Втемяшенной колом - нести
В веках подобие крещенья,
Для неразумных дикарей;
Но, время круг свой совершило,
И превосходство остудило,
Однако отзвук давних дней,
Без основательной причины:
Как прежде вызывает блажь,
Взирать на сладостный мираж;
Не принимая величины…
- Надев отребья той личины.

1015
Но больше голова больна,
От умозрения размеров,
Неведомых её пределов;
И язва тем обнажена:
Из поколений, в поколенья,
Смотреть на то, что бог не дал,
И ждать всечасно пробужденья
Дремучих сил; что б, вдруг, ни встал
Однажды в рост потенциал,
Свободно выйдя на арену
Из замороженных берлог,
Осознавая себе цену;
И всей Европой пренебрег
Наметив именной прыжок.

1016
Последние века с востока:
Угроза вешнею водой
Несла Европе непокой
Крепчая силами потока;
Мешала томно почивать,
Привычным наслаждаясь бытом,
И воевать, и ликовать
По поводам, почти, забытым;
Но, непреклонная страна,
Чей дух Европе, стал зловреден;
Подобно спящему медведю
Была намереньем страшна,
Который в сумерках гадали;
На балы светские сходясь,
Ложась в постель, за стол садясь;
Догадки же в серьёз не брали,
Но, моду эту поощряли.

1017
И так, в Европе повелось:
На всякий выдуманный случай,
Чтоб мозг, и так больной, не мучить
Бросать друг другу эту кость.
И умиляясь общей долей,
Воспитывать в себе дурман
Осознанной, вполне, неволей,
Глядя презрительно в туман:
Как встречно смотрит истукан…
Но не дай бог ей стать Россией;
Сгорит Европа без следа
Жестокой кончив тиранией.
Европой стать и нам беда;
Раскрошится страна тогда.

1018
И вот, глаголют две «мессии»,
Часов мечтая сдвинуть ход,
Смотря на запад - на восток,
- Как вопиющие в пустыне…
Желая мир преобразить,
И доказать, что путь их верен
Без всяких – но…, и может быть:
На идиллическом примере
Воображений и надежд,
Под рассуждение метафор
В потоках истовых анафор
Учить неслышащих невежд.
Века, навряд ли, время свяжут;
Скатилось колесо с горы,
И старый мир уже закрыт,
О нём история расскажет…
И где-то узелок завяжет.

1019
Подумать только, из всего,
Что сделано на свете этом,
Достойно в памяти согрета,
Лишь гордость предками. Легло
Пусть время черной полосою,
Но гордость с прошлым единит;
За непроглядной пеленою,
В чащобах нравственных хранит
Корней таинственный магнит.
И так случилось, что спаяла
Междоусобицу греха,
Весь русский мир под общим стягом,
Для всех народов на века
- Первопрестольная Москва.

1020
Москва! – как лаконично слово,
Но сколько в нём заключено,
Сокрыто и обнажено
- Всего: заплечного, святого,
Истоком, бьющим сквозь века;
Как в ней сошлись -  любовь, и воля,
Суровость, нежная рука,
И дух отеческого поля,
Надежда, радость, и тоска,
И гнева стыд, и боль смиренья,
И непреклонность воскресенья
И верность дула у виска.
Москва – оплот страны державный;
Как на духу я вам скажу
- Любите отпрыски Москву,
Любите Кремль своенравный,
Часы на Спасской башне главной.

1021
Любите отпрыски Москву
Умом и сердцем беззаветно,
Душою трепетно и светло,
Как свой очаг, как жизнь свою.
Москва с Россией неразлучны:
Зеркальная у них стезя;
Они потоками созвучны
Как два пробившихся ключа
Из мрачных недр небытия.
Москва - начало вдохновила,
Как путеводная звезда,
Открыв дорогу: воедино
Скрепляла земли, города;
И Русь Россией возросла.

1022
О, путник погоди немного,
Умерь свой пыл, остановись,
И к тайне древней прикоснись:
Взгляни на строгости чертога:
На золотые купола,
Сверкающие зыбью солнца.
Гляди, вон тень под свод легла;
Блюститель смотрит из оконца
Напутственно перстом грозя.
Ты, не ищи «Ковчег завета»
Он здесь, как раз на месте этом,
В пределах старого Кремля.
Россия в путь отсюда встала,
Здесь было свыше суждено
Взрастить чудесное зерно:
Москва ростку дала начало;
В Россию Русь перековала.

Пожаром истинным скажу
- Любите граждане Москву!

21 июня 2017 года.
Санкт-Петербург - Псков
(Петров Д.А.)