Мне давно за сорок

Мне давно за сорок. Шепот ее  тихий, словно тень,
Жизнь прошла, оставив след сомненья.
Возраст – приговор, холодный, как мигрень,
И в глазах чужих – лишь осужденье.
Дом гудит от шума голосов чужих,
Я в нём невидимка, призрак бездыханный.
Только фон для них, средь декораций лживых,
Где зима сковала разум мой туманный.
Муж мой старше. Вечно занят, глух и слеп,
В сером взоре – скука и расчёт.
Каждый вздох мечты моей – нелепый бред,
Списана я вещь, что в утиль идёт.
Для него бумажка – сердца горячей,
В споре тихом я всегда бессильна.
Унижает скукой, делает ничьей,
И за ужином – постоянная  ругня .
Постели  редки, словно искорки в золе,
Смысл из слов ушёл, истёрся цвет.
Я люблю его отчаянно в этой кабале,
Боль моя – мой мир, где окон нет.
Нить терпения истёрта, порвалась почти,
И дрожит, натянута в тиши.
Он был солнцем на моём земном пути,
Но теряет связь с теплом души.
Дети… Как сказать о них, чтоб не вспугнуть?
Сын в дурмане вязком утонул.
Тень того, кто мог когда-то обмануть,
И его борьба – мой смертный гул.
Дочь ушла туда, где платят за тепло,
Где торгуют телом, душу рвут.
Там, где нет пути, где горе замело,
Крик мой о спасенье в горле жмёт.
Я люблю их, как последних из потерь,
От рассвета до глухой ночи.
Стыд терзает душу, будто лютый зверь,
Жалость режет сердце на куски.
Может, я – причина их разбитых дней?
Недосмотр, ошибка, тихий страх?
Эхо приговоров, что звучат больней,
Превратили мир мой в стылый страх.
В зеркале – лицо и раны на душе,
И тоска в глазах, как в бездне тьмы.
А внутри – натянутые нервы-клише,
Вот-вот лопнут от седой зимы.
Я не жду ни капли жалости пустой,
Дайте слышать, как ломается житие,
Где любовь – мотив, забытый за чертой,
Где молчанье – главное чутьё.
Выньте из презрения, из этой тоски,
Дайте имя горю моему.
Кухня, тыканье и боль – всё на клочки,
Прошлого не жаль. Я не пойму,
Как же так случилось? Лился детский смех,
Во взоре мужа не таился лёд.
Мир казался избавленьем от всех бед,
А теперь  всё -на гибельный излёт.
Сбросить бы усталость, словно едкий яд,
Крикнуть в пустоту: «Я человек! Живу!
Мне, как всем, бывает страшно, но это  невпопад!»
Но ломает голос… Тихо я зову…
И тогда, касаясь треснувшей струны,
Сквозь всю боль, что не даёт дышать,
Я пою ту песню, где ещё вольны
Мы любить, надеяться, прощать.
Я пою ту песню, что ещё живу.