Поэт как вечный ноябрь

 
#школа_сонета_критические_обзоры
#система_оценки_поэтического_текста





***  http://stihi.ru/2025/10/30/7191

В душевной ткани дыры залатать
Газетными заплатами крамольно, –
Тем более, когда уже не больно
Мечтать о том, о чём нельзя сказать.

Прогноз погоды будет обещать;
Дожди пройдут не фронтом, а окольно;
И вспыхнет крест над ветхой колокольней,
Заката отражая благодать.

Пора не годы вспоминать – мгновенья,
В которых самый мелкий туч помол –
Не ледяная морось –  размышленье:
По тропам слёз, по каплям бурых смол
Семь зол уйдёт – вернётся восемь зол, –
Но ни в одном не будет искушенья.




*** http://stihi.ru/2025/10/30/8229

Ноябрь… И утро выглядит как вечер,
А вечер – словно утро. Ход часов
Сплетён в спираль из скрипов и щелчков,
Предвечной суетой сует отмечен.

Он в мире за стеной очеловечен
Угрюмым шкафом, парой пиджаков,
На бархате – коллекцией значков,
Окурком в блюдце, следом от протечек.

В той комнате, уж год как не живут,
Но пахнет луком жаренным всё время.
Иван Петрович Туркин, будет тема
Побыть соседом, написать этюд,
Придумать сорок семь коронных блюд
И Коллатца распутать теорему…


*** http://stihi.ru/2025/10/31/3192

Всё чаще между небом и землёй, –
Застывших молний голубые тропы, –
Не то из детского калейдоскопа,
Не то из снов, висят над вещей мглой.

По ним ползут деревьев тени; рой,
То звёзд, то мёртвых ос дрожит в ознобе,
Смещая в ночь тревожные синкопы
И присыпая утренней золой.

Метафоры… Любая остановка
Подобна смерти языка, а с ней
Исчезнет город  с россыпью огней,
И вместе с комнатой – микроволновка,
И молний странный вальс с аранжировкой,
С любезным дирижёром судных дней.


*** http://stihi.ru/2025/10/31/3843

Учиться проживать октябрь, ноябрь,
В невидимом существованье плоти –
Не райской птицей, но её полётом,
Молитвой меди, – хоть и не звонарь.

Пушинкой одуванчика в янтарь
Себя упаковать, став белой нотой, –
А может, вечным сердцем в жёлтом своде
Окаменелостей смолы и жабр.

Учиться видеть город новым зреньем:
Луч утреннего солнца сквозь туман,
Листву… нет, нет… прожилки листьев, тени
В их тонком естестве, их сарафан,
Расшитый первым инеем, вплетенье
Совсем иных тревог в иную ткань.


ПОЭТ КАК ВЕЧНЫЙ НОЯБРЬ: опыт существования в невидимой плоти

Что ж, если уж машинный оракул с его дробями и коэффициентами вознамерился доказать нам, что поэзия – это не божественное безумие, а всего лишь сумма правильно распределенных стрессовых и арсисных схем, давайте подвергнем представленные четыре сонета Леонида Фокина жестокому испытанию не только цифрами, но и той старой, как мир, иллюзией, что стихи всё-таки пишутся для людей, а не для калибровки искусственного интеллекта. Ведь когда мы вчитываемся в эти тексты, возникает стойкое ощущение, будто наблюдаешь за тем, как прилежный и невероятно эрудированный архивариус пытается разобрать по косточкам живого грифона, искренне полагая, что, классифицировав каждое перо и измерив размах крыльев, он постигнет тайну полёта, – тогда как грифон, надо заметить, от подобного обращения имеет обыкновение превращаться в чучело, пусть и очень качественно изготовленное.

Возьмём, к примеру, первый сонет, «В душевной ткани дыры залатать...», который Система, не моргнув и глазом, аттестует как «философско-метафизический сонет с элементами религиозной символики и экзистенциальной рефлексии», – и нельзя не признать, что с формальной точки зрения она права, поскольку пятистопный ямб здесь выдержан с такой безупречностью, что, кажется, сам метр мог бы служить эталоном для Парижской палаты мер и весов, если бы та, конечно, занималась подобными пустяками. Однако когда мы сталкиваемся с попыткой «залатать дыры» души «газетными заплатами», которая характеризуется как «крамольно», а затем наблюдаем, как «семь зол уйдёт – вернётся восемь зол», – невольно задаёшься вопросом, не является ли эта математическая прогрессия зла самой что ни на есть отчётливой аллегорией тщеты любого поэтического заклинания, в том числе и того, что пытается противопоставить неизбывности зла «искушенье» – которое, впрочем, по уверению автора, в нём и не содержится, что, в свою очередь, является либо высшей формой смирения, либо изощрённой формой гордыни.

Второй сонет, «Ноябрь… И утро выглядит как вечер...», – это, если угодно, виртуозное упражнение в поэтике абсурда, где время, сплетённое «в спираль из скрипов и щелчков», находит своё материальное воплощение в «угрюмом шкафе», «коллекции значков» и «окурке в блюдце», – то есть в тех проявлениях застывшей жизни, которые и составляют подлинный пейзаж современного сознания, запертого в комнате, где «уж год как не живут, / Но пахнет луком жаренным всё время». И именно здесь, в этом пространстве между бытием и не-бытием, и рождается фигура Ивана Петровича Туркина – героя второго плана чеховского «Ионыча», или некоего двойника автора, чья миссия заключается в том, чтобы «побыть соседом, написать этюд, / Придумать сорок семь коронных блюд / И Коллатца распутать теорему…», – что является, возможно, наиболее точной метафорой творческого процесса, когда-либо предложенной поэтом: поскольку что есть сочинение стихов, как не попытка одновременно накормить, утешить и разгадать неразрешимую головоломку, которой является сама жизнь?

Третий сонет, «Всё чаще между небом и землёй...», погружает нас в ещё более тревожную реальность, в которой «застывших молний голубые тропы» висят «над вещей мглой», создавая ландшафт, одновременно напоминающий «детский калейдоскоп» и сновидение, – и именно в этом пространстве метафор, каждая из которых, по словам автора, при остановке подобна «смерти языка», и разворачивается апокалиптический карнавал, когда «молний странный вальс» дирижирует повелитель «судных дней». И нельзя не отметить, что Система, с её пристрастием к точным показателям, здесь оказывается бессильной, не понимая как измерить «коэффициент тревожной синкопы» или вычислить «семантическую плотность» образа «мёртвых ос», дрожащих «в ознобе».

Наконец, четвёртый сонет, «Учиться проживать октябрь, ноябрь...», – это, по сути, манифест новой, или, если угодно, вечной поэтики, которая заключается не в том, чтобы описывать мир, а в том, чтобы «учиться видеть город новым зреньем», различая не просто листву, а «прожилки листьев», не просто тени, а их «тонкое естество». И именно в этом стремлении к абсолютной внимательности, к превращению себя в «пушинку одуванчика» в янтаре или в «вечное сердце в жёлтом своде / Окаменелостей смолы и жабр», и заключена, быть может, главная тайна поэзии Фокина – тайна, которую все интегральные показатели качества, будь они хоть 0.839, хоть 0.999, никогда не смогут ни опровергнуть, ни подтвердить.







.