***

Моему предку, подъесаулу Мрыхину, посвящаю

Степь молчит, ковылём седея,
Помнит ветер былые дни,
Как неслась по земле идея,
Зажигая в ночи огни.

Не пожары степных закатов,
А пожары хуторов, сёл,
Где ломали хребты укладов,
Где приказ был суров и зол.

Где срывали с груди награды,
Что от дедов и прадедов шли,
Где казачьей лихой отрады
Больше не было на земле.

Где лампасы сдирали с кровью,
Папахи топтали в грязи,
И над вдовьим немым безмолвьем
Громыхали грузовики.

Увозили на север, в стужу,
В край болот, где не всходит рожь,
Тех, кто волею был контужен,
Чью свободу бросало в дрожь.

Вытравляли и дух, и корень,
И старинный казачий род.
Был народ и велик, и волен —
Стал «опальный», «чужой» народ.

Но земля — она помнит лица,
Скрип арбы и нагайки свист.
И не может она смириться,
Что тот список навеки чист.

Он не чист — он пропитан болью,
Он написан слезой седин.
Над донскою и терской волью
Пролетел роковой гардин.

И сегодня, в полях широких,
Где гуляет степной орел,
Слышен шёпот времён жестоких,
Тех, кто память свою обрёл.

Степь молчит. Но в её молчаньи —
Плач по тем, кто ушёл во мглу.
Вечной памяти и признанья
Всем, кто канул в ту злую золу.