Средняя продолжительность жизни Максима Семеляка

Так получилось, что сразу по горячим следам я не успела написать рецензию. Прошёл месяц, а то и больше. И самое яркое впечатление осталось такое: классно написано, хорошим языком. Герои, сюжет, смысл помнятся уже не так ярко, а вот ощущения чего-то очень хорошего, нужного, ценного остаётся.

Как автор это сделал?

О чём?

2008 год. Всё начинается с того, что герой-рассказчик выкапывает урну с прахом на Ваганьковском кладбище (и эта глава содержит необыкновенно красивые и точные описания) и везёт её на бывшую советскую турбазу, которая вскоре должна стать культовым местом отдыха, но пока сохраняет все приметы былого.

"Всякому, кто когда-либо обретался на позднесоветских базах отдыха, знакомо тусклое мерцание интерьера и это скольжение в восковой уют, когда уровень контраста и яркость выстроены не как у полноценного кино, но на манер телепостановки, отчего возникает эффект сонливой и не вполне существующей реальности — вроде бы все максимально приближено к жизни, но отчего тогда эта жизнь кажется такой непроницаемой?"
Здесь Максиму предстоит познакомиться со странными личностями: хозяйкой турбазы. Библиотекаршей. Лодочником. Каждый из них чему-то героя да научит. Или внесёт в повествование известную долю абсурда.

Что хорошо?

Я действительно с огромным удовольствием погружалась в текст. Отлично написано. Как вы знаете, мне иногда больше ничего и не нужно: я могу читать хорошую прозу совершенно вне сюжета и без запоминающихся героев. Мне сам текст доставляет столько удовольствия, что – только продолжайте, пожалуйста, в том же духе. Простите за длинную цитату, но я хочу, чтобы вы это почувствовали:

"Не всем городам к лицу гроза, но Москве она всегда в масть, особенно на ранних подступах. В предненастном мареве у города сделался шальной помутившийся вид, за который легко было полюбить и его, а заодно себя в нем. Тяжелые подвижные тучи приобрели стать и форму слонов, нацелившихся затоптать собственных погонщиков.

Перед началом стихии весь день распался на те самые обстоятельства места и времени, которым учили, да не выучили, выставив, как на ленте кассира, многообразие жизни во всей поштучности и несопоставимости: лица, тротуары, сумки, столбы, солнце, май, Арбат, любовь, и все нажитое и прожитое ехало к точке расплаты. На мгновение детали гигантского пазла разошлись, обнажив столь же проверенные, сколь и надуманные механизмы слаженности: вот шина рассекла лужу на две грязные волны, там вдали льнули друг к другу стебли еще не надорванных гвоздик у похоронных торговок, капля распрощалась с облаком, а я в это мгновение перебегал улицу по лимонно-белой зебре — она была какой-то чрезмерно яркой, словно предполагалось, что люди, шатающиеся вокруг кладбища, отличаются повышенной рассеянностью."

И при этом текст насыщен не только описаниями, но и короткими ёмкими афоризмами:

"В конце концов, если жизнь не пошла дальше кастинга, то и интерьеры должны оставаться в статусе реквизита.
Манера жить не вникая и уходить от ответа, не расслышав вопроса, никогда еще меня не подводила.
Знаешь первое правило тинейджера? Право на забвение детства.
Советский экзистенциалист на то и экзистенциалист, что даже скромные свои достоинства умел превратить в недостатки.
Настойка работала как гель для устранения сложных засоров в сознании.
Каждый, кто бывал даже на сравнительно невинных допросах, знает этот внутримышечный холодок, который стремительно переводит тебя из земноводных в пресмыкающиеся."
Остановите меня)

Перейдём к героям? Здесь всё сложно. Нет здесь у нас героических героев – все или странненькие, или причудливые или совсем уж дикие. И каждый выводит свою мелодию абсурда. Самое интересное во всём этом то, что рассказчик не дирижирует этим оркестром и не собирается выстраивать его в какое-то общее высказывание, но в результате все они собираются в абсолютно точную симфонию действительности тех времён.

Интересно, что отец рассказчика фотограф, и речь, обращённая к нему, может быть адресована и самому рассказчику, и даже читателю:

"Ты, надо отдать тебе должное, ни на что не жаловался и не желал ничего объяснять, приближая свой угрюмый несуразный финиш. Ты всего лишь терял цвета и превращался в негатив, зачерпнув с собой прощальные подробности здешних пигментов. Смею предположить, что в жизни ты не верил ни в Бога, ни в черта, не ценил любовь, не стремился к деньгам, не ценил чужого искусства, не завидовал никому, по-моему. Что же тебе все-таки было нужно?"

Удивительным образом именно этот вопрос и волнует нас в процессе чтения: что всё-таки нужно герою? зачем он всё это затеял? И каждый, я думаю, ответит на него по-своему. Но я воспринимаю это совершенно прямолинейно: остановить мгновенье, зафиксировать время. И чем дальше мы будем от него уходить, тем ценнее нам будет видеться эта книга.

В ней столько весёлого абсурда, очень странных положений, передвижений и встреч (один только Лодочник, обучающий боевым искусствам чего стоит!), что здоровый смех и улыбку я вам гарантирую.

Что не так?

Задумалась о том, что наши современники довольно часто пишут в последнее время тексты с урнами праха, которые надо куда-то везти, с неожиданным сексом в неподходящих местах, с осмыслением отношений с родителями и ностальгическими (или, на выбор, травмирующими) детскими воспоминаниями. Автофикшена стало не то чтобы слишком много, просто он стал какой-то он одинаковый, однообразный.

Но Семеляк сумел в рамках этого жанра написать нечто совершенно другое. И главное, написано всё это ловко, умело, красиво. Наверное, потому что здесь есть выход за рамки, какой-то необходимый взрыв или толчок, переход к несиюминутному, всеобщему, задевающему не только ровесников автора, но и их родителей, и их детей. Даже если вы принципиальный противник автофикциональной прозы, этот текст вам вполне может понравиться.

Чуть не забыла. Слушать или читать? Всё можно и нужно. Я слушала, а потом перечитывала некоторые места с классными цитатами.