Подборка на портале Золотое руно 29 октября 2025

Когда жить уже невозможно
 
***

Когда жить уже невозможно,
я хватаюсь за край строки.
Задержи же меня, таможня,
у последней моей реки.

Задержи меня чьим-то взглядом,
тёплым словом или звонком.
Надо, чтобы хоть кто-то рядом
был, пусть даже он незнаком.

Пусть не рядом, а просто где-то,
тот, кто думал бы обо мне.
Пусть навылет, жизнь не задета,
по касательной, как во сне.

На планете людей без счёта,
но уносит их вдаль поток...
Пусть не кто-то, а просто что-то,
звёзды, ветка или цветок.

***

Потому что люблю, потому что люблю...
Я слова те у Бога с ладони клюю.
Я ему глубоко доверяю,
даже если когда умираю.

Мой любимый глядит из кладбищенских плит,
он со мною отныне пожизненно слит.
Здесь избушка его земляная.
Я всё это откуда-то знаю.

Иногда прилетает тот самый щегол,
и тогда оживает любимый глагол,
небо нежно висит голубое…
Это связано как-то с тобою.

Пересохшее сердце земли просит пить...
На тот случай, коль некого больше любить –
есть растения, звери и птицы.
Твоё имя повсюду святится.

***

Это вовсе не глюк и не фронда,               
но мне будто на миг удалось
заглянуть за черту горизонта
и провидеть там, что не сбылось.

Я взглянула грядущему в морду
и, сорвав с него тюль и парик,
увидала ухмылочку чёрта,
корчи Босха и Мунковский крик.

Прав был Блок, предостерегая:
«будьте тише и ниже травы».
Современность кляня и ругая,
мы не знаем, что дальше, увы...

Превращаются в морги аптеки
или в виселицы фонари.
А стихи никому не утехи,
потому что кругом упыри.

Только ночь всё такая ж как раньше,
та же улица в древней пыли...
В остальном же всё страньше и страньше,
всё страшнее вблизи и вдали.

***

Мы знаем наше будущее –
и всё-таки живём.
Покуда мы всё тут ещё,
побудем же вдвоём.

Недавно я кузнечика
увидела в окне.
Он сел ко мне на плечико –
и легче стало мне.

А если занедужим мы –
пойдём на свет планет…
Зазора между душами
на самом деле нет.

***

Опять ты не попала,
судьба моя мазила.
Но счастье не пропало,
оно притормозило.

Оно захоронилось
до солнечной побудки...
И снова заронилось
из строчки-незабудки.

Родного силуэта
шаги почую, гулки,
когда я счастье это
достану из шкатулки,

где все твои записки
и старенькие фото...
Былого счастья писки,
души моей забота.

Очаг не погасило,
а лишь припорошило…
Не зря судьбу просила,
не зря я ворожила.

***
               
Судьба меня уберегла
от очень многого.
Дала мне теплоту угла
и сердца логово,

высоким песенным трудом
заполнив полости,
и слуха чуткий камертон
на мира подлости.

Лишь для меня уберегла
слова копимые,
глядеться словно в зеркала
в глаза любимые,

и неизбывную вину
за всё, чем ведаю,
и песню тысячу одну,
ещё не спетую.

***

Поэзия сошла со сцены
и говорит наедине.
Со мною всё, что мне бесценно,
с твоим портретом на стене.

Такая маленькая скрепа,
но всё же держит на краю.
А мой любимый светит с неба
и освещает жизнь мою.

***

Выступал психолог социальный,
плёл своё тончайшее витьё
о защите экзистенциальной,
как уметь выстраивать её.

Каждый шаг был мудро им просчитан,
я понять пыталась то и сё...
Ты сказал, что ты — моя защита,
я – твоя защита, вот и всё.

Ты сказал мне это как мужчина,
ты мой муж, а я твоя жена.
Экзистенциальная защита
нам была смешна и не нужна.

И другого счастья не ищи ты,
мудрость на подмогу не зови.
Ты – моя, а я – твоя защита, –
простенькая формула любви.

***

Шаг вперёд, два шага назад –
так теперь моя жизнь проходит.
Всё возделываю свой сад,
но туда никто не приходит.

И не видит никто одежд –
белолепетных, лепестковых,
умирающих в них надежд,
мимолётных, полувековых.

И гуляю я в том саду,
где на лавочках мы сидели,
и любуюсь на красоту,
будто всё это в самом деле.

К окнам ласково льнёт луна.
Что-то нежное шепчет ветер.
И не верится, что одна,
и что мне ничего не светит.

Потому что огонь – внутри.
Потому что я сердцем с вами.
Ты прислушайся, посмотри,
как мой сад шелестит словами.

***

Подхожу с утра к столу я,               
а за окнами зима,
ледяные поцелуи,
кружевная бахрома.

Ты пришёл ко мне зимою
много лет тому назад.
В этот день над всей землёю
расцветал вишнёвый сад.

Нас как будто снова двое...
На портрет глядела твой.
Ты кивал мне головою,
улыбался как живой.

***

Тоска выкатывается из глаз,
пудовые руки кладёт на плечи.
Но открывает мне тайный лаз
к тому, кто нынче уже далече.

Тоска – мой воздух, каким дышу,
когда на горле слабей тесёмка.
Но я в себе её не душу,
как спартанец терпел лисёнка.

Тоска глядит изо всех щелей
и их не заткнуть никакою ватой.
Терзай, скреби меня, не жалей,
я пока что держусь бравадой.

***

Жизнь – пораженье, но стихи – победа,
ведь это то, чего нельзя отнять.
Пусть окружат обиды, гады, беды,
пусть некому понять или обнять.

Но есть стихи, счастливое рыданье,
«любить, обнять и плакать над тобой»,
моё на этом свете оправданье,
проигранный, но выигранный бой!

***

Между нами земля и трава.
Словно в сказке прислушаюсь: чу...
Ты ещё понимаешь слова,
что тебе по ночам я шепчу?

Бог со мной за тебя говорит,
но не в рифму, а белым стихом.
То ли русский, а то ли иврит,
то ли вовсе язык незнаком.

Начинается день мой. Итак…
Чем его в этот раз начиню?
Я Тебя понимаю и так.
Ты послушай, что я сочиню.

***

Я всё вспоминаю Ахматовой фразу
о роще, куда друзья привезли,
которую так полюбила сразу,
считая лучшим местом земли:

"Так она всё же есть? Она существует?
А мне казалось, что это был сон...".
Её прочитав, поразилась родству я,
словам и мыслям моим в унисон.

Пусть я не вижу тебя вживую,
но сердца нащупывает курсор...
"Так она всё же есть? Она существует?
А мне казалось, что это был сон...".

Любовь вопреки всему торжествует,
я слышу её колокольный звон.
"Так она всё же есть? Она существует?
А мне казалось, что это был сон...".

***

На самом деле жить нельзя.
Мы просто этого не знаем.
По краю пропасти скользя,
не ведая, что сталось с нами…

Но если кто-то может, боже,
судьбу вперёд перелистать…
И если человек без кожи –
не надо ею обрастать.

Пусть он впитает эту брашну,
вберёт в себя всю это взбесь,
за то, чтоб было вам не страшно,
не видно и не стыдно здесь.

Он не пойдёт путём лукавым,
хоть этим сокращает век.
Как жить по дьявольским лекалам,
не разжимая губ и век?

Но день встаёт под облаками,
мелькает будней круговерть…
И он обеими руками
опять отталкивает смерть.

Проснуться… ты не на голгофе.
Пусть жизнь нелепа и пошла –
отдёрнуть штору, выпить кофе
и – жить пошла! Пошла, пошла!

Тропинка ластится лесная,
в страну весеннюю неся…
Но сердце знает, сердце знает,
что жить теперь уже нельзя.

***

Как хорошо мы – хоть плохо – жили,
что же взамен в наши лбы вложили?

Но наступает сну пробужденье.
Нет, не потери – освобожденье!

Я этой падалью не питаюсь – 
освобождаюсь, освобождаюсь,

от розовых стёкол, от дружб ненужных,
от кагэбэшных объятий душных,

от песен строем и одобрямсов,
от площадных кумачовых плясов,

от заученья фальшивых гимнов,
от непрочтенья о судьбах гиблых,

от непризнанья талантов стёртых,
от отлученья живых от мёртвых.

В тесных помочах не нуждаюсь.
Высвобождаюсь. Освобождаюсь.

Как в среде, где чегоугодно,
изловчиться дышать свободно?

Это трудно. Но необходимо,
чтобы не затянула тина,

чтоб глаза без стыда глядели,
чтоб свобода была на деле,

без оглядок и укорочек,
и не пряталась между строчек.

***

Улиц опустевших коридоры,
вой сирен, обыденный, как речь.
Свет тушу, задёргиваю шторы,
словно это может уберечь.

«Крекинг», атакованный ракетой,
факелом пылающий вдали...
Что ещё уместится в строке той,
в пепле, в окровавленной пыли?

В вазочке лежит вчерашний крекер,
и, как будто мне теперь в вину –
до сих пор в ночи горящий «Крекинг» –
мама там работала в войну…

***

Куда идём? Откуда родом?
Всё наугад.
Как крик, пронзающий природу,
горел закат.

Когда, в каком накроет месте
вдруг холодень?
Как хорошо, что неизвестен
нам этот день.

Мелькают дни, за годом годы,
свистя в ушах.
Чему или кому в угоду
наш каждый шаг?

О чём в ночи глухой стенаем,
во сне орём?
Как хорошо, что мы не знаем,
когда умрём.

А смерть мудра и человечна.
Нас тьмы и тьмы…
Как хорошо, что мы не вечны.
Что вечны мы.

***
Жизнь сложилась, как карточный домик,
обнаружив неверный расчёт,
уложилась в стихов моих томик,
что никто, может быть, не прочтёт.

Загораются блики и тени,
словно чувствуют, что их пора.
И на месте былых обретений –
только горстка золы от костра.

Я покой твой земной не нарушу,
где травинки ты учишь расти
и цветы выпускаешь наружу,
удержу твою душу в горсти.

Ты навстречу мне выйдешь, я знаю,
сквозь любые снега и пески.
Память сердца, степная, лесная,
сохраняет от смертной тоски.

Жизнь летит, словно старенький «Омик»,
рассекая речную волну,
распадаясь, как карточный домик,
оставляя меня не одну.

***

А моя любовь глядела
из любой дали,
перешедшая пределы
неба и земли.

Без тебя никак, ведь мы же
были два в одном.
Дерево ко мне всё ближе
за моим окном.

Мы когда-то любовались
вместе им с тобой.
Что-то от тебя едва есть
в дымке голубой.

Ты теперь стал выше кровель,
выше облаков.
На тебя похожий профиль
плыл – и был таков.

Кто-то рвётся на Мальдивы
или на Бали,
мне же счастья рецидивы
брезжатся вдали.

Месяц выглянул из черни,
облаком таим...
Некого назвать теперь мне
именем твоим.


Обнимаю тебя без конца…


***

Обнимаю тебя без конца,
дольше жизни объятие длится...
Нет со мною родного лица,
с кем навеки хотелось бы слиться.

Бог не в помощь и корм не в коня,
и не так легла звёздная карта.
А ведь кто-то задумал меня
в предрассветную оттепель марта.

Дать дорогу потоку тепла,
растворившемся в пепле и дыме,
что лучом, прорезавшим тела,
упирается в милое имя.

Отворить ему душу и плоть,
чтоб затеплился шёпот и лепет,
всё впустить в себя, перемолоть,
пусть всё заново Бог перелепит.

***
Там, где горизонты все распахнуты
и нет места точным адресам,
я тебя когда-то встречу, ахну: ты?! –   
не поверив собственным глазам.

Я тебя ведь числила потерянным,
солнцем, закатившимся за плёс.
Счастье моё с запахом сиреневым,
со следами дождика и слёз...

Всё, что мне не нужно, словно начисто
серной кислотой растворено.
Но зато какое вышло качество –
что взошло из сердца как зерно.

Сгинуло как поросль подзаборная –
что душе ничто не говорит.
Лишь одна любовь огнеупорная
в нас неумираемо горит.

***

Моя синица тоже в небе,
а журавля простыл и след.
Душа одна как будто в склепе –
сама себе и тьма, и свет.

Когда-то тоже улечу я –
пробьёт лишь вечность на часах,
и в небесах тебя почую – 
твои ладони на глазах.

Как представляла все года я,
чтоб на виски они легли...
Тебя я сразу угадаю
по дуновению любви.

***

Может, стану облаком
вон над той скворешней,
с незнакомым обликом,
но с любовью прежней.

Буду обволакивать,
чтоб нигде не дуло,
жизнь свою оплакивать,
что прошла-мелькнула.

Хочешь, буду облаком
в ситцевом халате?
Не тянуть как волоком,
а лучами гладить.

Пролетать над городом,
прячась в голубое,
всё, что было дорого,
укрывать собою.

***

Ты гуляешь среди асфоделей
по заоблачному миражу.
Истончается мой эпителий –
чем всё ближе к тебе подхожу.

Жизнь прошла. Но она ещё длится.
Снег летит полосою сплошной,
и сливается с небом землица,
чтобы чёрных полос – ни одной.

Чей-то голос неслышимый: где ж ты,
кто утешит и вылечит боль?...
Новый год – это просто надежда,
просто вера и просто любовь.

***

Печаль моя… как хрупко всё и зыбко.
Деньков уплывших мечется плотва.
Закат – твоя прощальная улыбка.
Листва – твои прощальные слова.

Небесной почтой их ко мне прибило,
беззвучных фраз лепило кружева...
Прости за то, что я недолюбила,
за то, что я тебя пережила.

На цыпочках иду к тебе по краю...
Бегут года, как талая вода.
И мысленно я руки простираю –
прости… прощай… до встречи навсегда.

***

На старых фотографиях никто
ещё не знает, что случится с ними,
в какую жизнь откроется окно,
как смерть рукой холодною обнимет.

Завидую деревьям на могилах,
корнями обнимающим твой прах.
А я тебя обнять уже не в силах,
одной застынув на семи ветрах.

Гляжу на твой кладбищенский овал,
улыбкою чуть тронутые губы,
которыми меня ты целовал,
когда мы были счастливы и глупы.

Когда-то тут добавится моя
улыбка, прорезающая время.
И мы с тобой умчимся за моря,
и будем жить в одном стихотворенье.