Болгарские поэты Любомир Левчев Выстрел

„ИЗСТРЕЛ” („ВЫСТРЕЛ”)
Любомир Спиридонов Левчев (1935-2019 г.)
                               Болгарские поэты
                               Перевод: Валентин Корчагин


Любомир Левчев
ИЗСТРЕЛ

Оставиха ме на едно дърво,
на онова балконче между клоните,
наречено чакало...
И след това шейната се отдалечи.
Стопиха се детинските звънчета.
Останах сам.

Останах сам.
В последната гора на моя свят.
В последната действителна гора.
Гора със зверове
и горски духове,
и тишина смолиста
и студена...

Почувствах, че замръзвам в тишината.
Отворих пушката.
Погледнах през цевта
и през цевта видях
вулкана Фуджияма –
спокойната свещена планина...

Или пък може би смъртта видях
как чака.
И тъй като ми е известно, че смъртта
не чака дълго,
няма време,
запуших бързо моята страна
с два хубави патрона за елен.

Тогава чух еленът да се приближава.
Рогата му пращяха в гъсталака
подобно огън,
който се разпалва.
На края на полянката
той се огледа.
И се наведе.
Бих казал, че земята иска да целуне.
Но всъщност търсеше солта...

Прицелих се.
Спрях дишането.
И
червеният камшик
със страшната си сила изплющя.

Еленът скочи право към небето,
като фонтан,
с чието кранче си играят дечурлига.
И после рухна във снега.
И после почна тайнствената схватка.
Агония, подобна на любовна лудост.
Любов със нищото.
О, смърт!

Аз слязох от чакалото.
Изстрелях втория куршум
в главата,
За да не повредя кожата.
Извадих гилзите димящи още...
Но ги изпуснах във кръвта,
защото в този миг над мен прелитна
душата на елена.
Гората ли простена?
Последната гора на моя свят.
И стъпкания вятър.


Любомир Левчев
ВЫСТРЕЛ (перевод с болгарского языка на русский язык: Валентин Корчагин)

Меня доставили под это дерево,
меня оставили на этой ожидальне –
в развилине удобной меж ветвей.
Вот сани прозвенели бубенцами,
вдали растаял этот отзвук детства,
и я – один.

И я – один,
со мной лишь лес остался,
последний на моем веку,
последний в первозданности своей –
с лесными духами,
с непуганым зверьем,
с морозной, со смолистой тишиною.

Я, чувствуя, что начинаю мерзнуть,
открыл затвор, взглянул в стволы ружья –
и, как через бинокль, увидел Фудзияму.
Вулкан бездействовал. Священная гора
была спокойна...

А может, я увидел смерть,
кого-то ждущую?
Ну, а поскольку смерть
не любит долго ждать и тратить время,
я поскорей закрыл виденье это
двумя хорошими патронами,
рассчитанными на оленя.

Потом услышал я: олень бежит сюда!
Трещала чаща от его рогов,
напоминая треск поленьев
в занявшемся костре.
Вот выскочил олень на край поляны,
стал, огляделся
и склонился низко...
Тут мне добавить бы: „целуя землю”.
Но он, как видно, просто соль искал...

И я прицелился
и задержал дыханье –
и с тяжкой силой
красный кнут свистящий
хлестнул по тишине.

Олень рванулся к небу,
как фонтан
из-под закрывших выход пальцев, –
и сразу рухнул в снег, и началась
агония, таинственная схватка,
подобная безумию любовному,
подобная любви с ничем.
О смерть!

Тут слез я с дерева.
Второй мой выстрел
был в голову, чтоб не попортить шкуру.
Я вытащил дымящиеся гильзы...
Но уронил их в снег кровавый, ибо
как раз в тот миг взлетела надо мной
душа оленя.
Или это лес,
последний на моем веку,
на выстрел стоном горестным ответил?
Раздавлен день... Растоптан ветер...