Тринадцать поэма

Подражание А. Блоку.


1.
Черный Питер. Злая мгла.
Ночь бы вытер
Рукавом дотла.
Ветер хлещет! Ветер — ртуть!
Снег трепещет,
Засыпая путь.
Вьюга злится, мир — в куски!
Тянет спицы
Из седой тоски.
Лед да копоть. Мертвый свет.
Слышен ропот:
— "Бога нет!"
Вот чиновник, бровь дугой.
Сжался, ежится: "Домой..."
А куда домой? — Метель
Постелила
Всем постель.
Гимназистик, бледный рот.
Книжку прячет под пальто.
— "Кто там? — Красный!" — "Берегись!"
Мысли — в клочья
Унеслись.
А курсистка — вся в слезах.
(У нее в глазах — не страх,
А — обида...)
Поскользнулась. Упала.
— "Эх, пропала
Вся Россия-то, пропала!"
Ветер — пьяный! Ветер — сыт!
Флаг окаянный
Над мостом висит.
Тянет, рвет его, злодей,
Без идей
И без людей!
Черный Питер. Мгла и стон.
Мир — разбитый.
Старый трон —
Пуст.
Метель поет псалмы.
Вышли из тьмы
Мы.


2.
Как пошли ребята наши
Мир по-новому кроить —
Мир по-новому кроить —
Либо жить, либо пришить!
Эх ты, горе-горькое,
Снежная тюрьма!
Рваное пальтишко,
Да винтовка-зима!
Мы на горе всем буржуям
Старый мир в огне раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
Снег кружит. Фонарь в дыму.
А в окне — я не пойму?
Электричество горит!
(Это Гришка-вор сидит...)
Ах, ах, гляди!
Он в рубахе шелковой,
С харей пьяной, воровской.
Крутит, крутит патефон,
Да хохочет,
Будто — он
Тут хозяин...
Вот так Гришка — ай, плечист!
Вот так Гришка — ай, речист!
Маньку-дуру (помнишь Маньку?)
Угощает...
Запрокинулась лицом,
Зубки скалит — молодцом...
Ах ты, Манька, моя Манька,
Юбка в кружеве чужом...
Андрюха (что ж ты?), вздох-то квелый?
В лице — ни крови, ни огня.
— «Товарищи... она ж... надела
Все то, что крала... без меня!»
— «Да что ты, брат? Забыл присягу?»
(Андрюха закусил губу.)
— «Я ей — всю душу, всю отвагу...
А эта... А она... в гробу
Видала нас!»
«У тебя, знать, Манька, память — курья?
Нешто я с тобою не гулял?
Нешто я в твою башку-то, дурью,
Про «свободу» ночи не вбивал?
Эх, эх, попляши!
Заворуй, хороши!
У тебя под юбкой-то, поди-ка,
Не наган, а шелковый подол...
Ну, Гришуха, воровская тыка,
Берегись! Я зол...
Ох, как я зол!»
Злоба, горькая злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Эх, погоди!
Кругом — обломки, дым из мглы...
Оплечь — стволы, стволы, стволы...
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!


3.
Шаг тринадцати — звонкий стук.
Снег им в рожи. Мороз — им друг.
Вон — старик. У ворот. В рясе.
Крестит, шепчет. А мир вязнет.
- Эй, ты, батя! Где твой бог?
Заперся, поди, в комок?
Крест свой в лавку дай, продай!
Давай, батя, пой, не унывай!
Эх ты, горе-горькое,
Грязное похмелье!
Старая молитва,
На шее — ожерелье!
Мы на горе всем попам
Кровь здесь пустим по снегам,
Черный гнев наш в груди —
Господи, ты не гляди!
Ружей черных здесь ремни; —
Вот, что держат наши дни.
Тринадцать — гвардия! Плевать,
Что мы учились не стрелять!
Вьюга свищет, рвет и бьет!
Каждый — сам себе поет!
Наш закон — теперь наган.
С нами — красный ураган!
Эх ты, доля — лютая!
Ветер — в лицо!
Русь наша разутая,
И стальное кольцо!
Мы на страх всем капиталистам,
Сволочам чистоплюйным, быстрым,
Мировой огонь зажжем!
С кровью мир перевернем!
Идем, идем, идем!
Винтовку — на плечо!
Да горячо!
Эх!
Вперед!
На огонь!


4.
Снег крутит. Скрип полозьев. Вот!
Шляпа, тросточка... Едет кто?
Лихач — крикливый, держит кнут.
Франт — в бобровой шапке тут.
Он в пальто на бархатной подкладке,
С недовольною, сытой оглядкой.
Черный галстук, булавка, перстень.
Он всё ждет порядка, чести!
- Ах, ах, гляди!
Он бумажник достает.
«Что за чернь? — в лицо плюет. —
Где городовой? Что за мрак?
Эй, лихач! Сворачивай! В кабак!»
Он не знает, что «кабак»
Нынче — красный, как кумач!
Крутит, крутит ус свой гладкий,
Улыбается, как плут...
- Ах ты, франтик! Ветром сдует!
Пуля мигом
Усмирит.
Он всё думает, что тут —
Царь да царица спит...
Ах, как ему
Рассердиться!
- Эх ты, франтик! Что стоишь?
Ты на нас, поди, глядишь?
Руку — в карман!
В зубах — сигара!
Да мы тебя —
На баррикаду!


5.
Снег летит. Мелькнула тень.
Взгляд — голодный, словно день.
- Это Дунька! Алик, глядь!
Что ж ты, Дунька, хочешь лгать?
У тебя на шее, Дуня,
След — от золота не стерт.
У тебя на теле, Дуня,
Каждый барин — помнит торт!
- Эх, эх, попляши!
Нрав-то, дура, хорошИ!
Ты в Париже платья шила —
Поноси-ка, поноси!
С генералами ты жила —
Поживи-ка, поживи!
- Эх, эх, поживи!
Что за правду, говори!
Помнишь, Дунька, прапорщика?
Он ушел, сбежал, пропал...
Аль не помнишь, кровопийца?
Али враг тебя позвал?
Эх, эх, освежи,
Всю неправду расскажи!
Шляпки модные носила,
Трюфеля, поди, жрала,
С толстосумами блудила —
С матросней теперь пошла?
- Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
Алик сдвинул черный штык.
— «Это ж Дунька... Мой тупик...
Я ей верил...»
— «Брось, браток!
Ей — моряк, что нам — платок!
Тра-та-та!
Не жалей!
Вперед! Смелей!»
— Отчего ж, товарищ Алик,
Ты ссутулился? Поник?
Что тебе, браток, до Дуньки?
Брось ее! Ведь ты — мужик!
— Эх, не брошу, брат, не брошу!
Эту Дуньку — я люблю!
Ей — все лучшее, хорошее...
А она — в своем краю!
— Да какой «край», брат? Кровь и вьюга!
Мир разбитый! Нету дров!
Эта Дунька, знать, подруга
Всех гнилых паскудных слов!
— За нее, брат, я, бывало,
Всем буржуям — морды бил!
Я ж, дурак, не знал, как мало
Той свободы... не любил
Её, Дуньку, а — мечту!
Свет погаснет... Я уйду.
Винтовку — на ремень!
Черной злобы — не жалей!
Пусть ей будет — черный день!
- Эх! Смелей!
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Тра-та-та!
На ремень!
На плечо!
Да, горячо!


6.
...Опять навстречу несется вскачь!
Мерзкий франт. И визжит лихач...
Стой, стой! Алик, винтовку — в лоб!
Андрюха, с фланга! Добавь, вот!..
Трах, тарарах-тах-тах!
Взвился кверху кровавый прах!..
Франт — и с Дунькой — юркнул вбок...
Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
Как у народа воровать!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расплатимся завсегда с тобой!
А Дунька где? — Лежит, мертва!
Простреленная голова!
Что, Дунька, рада? — Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Винтовку на плечо!
Да, горячо!
Эх!
Вперед!
На огонь!
На франта!
И идут тринадцать, плечом к плечу,
В церквях бьет ветер на свечу.
Тра-та-та!
Ветер, ветер! Метет и мчится
Снег в глаза, как рваный холст.
Оглянись, товарищ! Чья там спица?
Кто там прячется за пост?
Кто там машет красным флагом?
Кто там бродит впереди?
Впереди идет — не шагом,
А летит! Гляди! Гляди!
Вьюга крутит, слепит очи...
Впереди — неясный лик.
Чьи там руки? Чьи там очи?
Чей там слышен скорбный крик?


7.
Опять снежок по крышам,
И город точно спит, заиндевел.
Лишь ветер старый что-то слышит,
Что в переулках отзвенел.
Октябрь прогорел костром багровым,
Его зола летит во мглу.
И вот — в дыму, в рассвете новом,
Усталый шепот: "На Иглу!"
Не на иглу, а не на булавку!
На сход, в Таврический дворец!
Ведь там, кричали, дают забавку,
Для всех несчастий — там конец!
"Учредительное! Собрание!" —
Шептал народ, ловил момент.
Казалось — вот оно, свидание,
Со счастьем, с правдой, без легенд.
Не то что раньше — барин-свинья,
Жандарм с нагайкой, вечный кнут.
Теперь, мол, выберем, кто ныне
Наш тяжкий поднимет маршрут.
Но те, кто шел с ружьем наперевес,
Кто кровью землю напоил,
Им этот шёпот — сущий бес,
Они — иной зажгли светил.
"Какое к черту Собрание? —
Кричал матрос, дыша вином. —
Вся власть Советам! Понимание!
Мы старый мир сметем огнем!"
И снова вихрь! И снова вьюга!
Вся эта блажь — летит в дыму.
Одна мечта, одна подруга —
Вся власть рабочему клейму!
И зал Таврический остыл,
Захлопнул двери, чуть дыша.
Народ, что верил и любил,
Остался снова без гроша.
Лишь ветер воет: "Тра-та-та!"
Тринадцать прут сквозь мглу.
За ними — старая черта.
Пред ними — новая мечта.


8.
В переулке — желтый, злой свет,
Где на вывеске стертой — "Кабак".
Там, за мутным оконцем, как бред,
Снова дремлет постылый мрак.
И сидит там один человек,
Не матрос, и в глазах его смысл,
Он окурок дымит здесь так век
И гоняет там тяжкую мысль:
Ох, не радость, не совесть, не честь,
Лишь вино — и дурманный дым.
Снова здесь бы все превозмочь,
Чтоб не слиться с разгулом тупым.
Ибо сердце — как восковой
Восковой, загорелый лик.
Я смотрю на стол под собой,
Где полрюмки — как траурный миг.
Скука смертная! Где же твой знак?
Где ее приближенья весна?
Лишь шипит за окном кавардак,
Да зловещая бродит луна.
Что же, ножичек? — Медь да сталь.
Ты лежи, не буди греха.
Мне мерещится смутная даль...
Или чья-то печаль... чепуха!
За окном — ветер, ветер поет,
Крутит снегом, сбивает с ног.
Он ее синий плащ несет,
Или смертный несет нам рок?
Упокой, Господи... Скучно, мертво.
Я уеду. Уйду. Я уйду.
В эту черную пустоту.
Я свой путь сквозь метели найду.
Что ж, встаю, я пойду...


9.
Не слышно прежних стонов городских,
Над шпилем Адмиралтейства — тишь.
И свергнут старый мiр, как злой жених
— Гуляй, стихия, пей, пока стоишь!
Стоит чиновник (бывший) в тусклом свете,
В бобровый воротник упрятал страх.
И вьется вихрь, как снег на черном ветре,
Разносит гнев всех ждущих в прах.
Стоит буржуй, как призрак в мире новом,
Стоит безмолвен, как застывший гроб.
А за углом, под столбом кривым,
Патруль красногвардейский трет свой лоб.
И старый мiр, как пес на тонкой цепи,
Стоит за ним, бессильно поджав хвост.
И только ветер беспризорный лепит
Краснеющий, кровавый Новый Мост.
Ни фонарей, ни Прекрасной Дамы в окнах,
Лишь Ветер — тот, что в спины бьет и рвёт.
И каждый дом, в своей скорлупке блеклой,
И лишь возмездие здесь поёт.
И видно: грязь и золото смешались,
И по мостам, где раньше шел лишь шепот,
Идут лихие стражи с рваными губами,
Под революционный пьяный топот.
И старый мiр, как звон разбитых стёкол,
Уходит прочь, сгибаясь под плечом.
И стрелочник стоит, как камень, блеклый,
И крестится невидимым ключом...


10.
И вот опят завыла вьюга, та, что прежде,
Та, что мчит сквозь площади и сны.
В обмотках, в грязи, в солдатской одежде,
Идут матросы с крепостной стены.
О, красный ветер, ты несёшь свободу!
Их тысячи, и рвётся с губ угроза.
Сквозь мрак и мглу, сквозь русскую породу,
Идёт стихия — страшная заноза.
Винтовки — как кресты в руках неверных,
И блеск штыков — на отблеске ночи.
И слышен клич, что рвёт покровы древних
Святых оград: «Разрушим! Эй, смотри!»
Идут, идут! И вот — над Невским сводом,
Над черной рябью в мутной, стылой мгле,
Встаёт заря не утренним восходом,
А красным знаменем, что рвется на земле.
- Вперёд, вперёд, вперёд,
Вся кровь вскипает!
И Красный Бог идёт!
- Земля горит!
- Смотри, матрос! На звёздном полотне
Не месяц там — а лишь снаряд летит.
И вот уж небо — красное в огне,
Дает здесь новые права тебе.


11.
Идут тринадцать, в свете мутном, ржавом,
Неся печать на лбу своем в ночи.
Не с именем, а с красным правом,
Зовут на бой: «Точи ножи!»
На них — шинель и ветер революций,
Под ними снег, как пух, и черный лед.
И каждый шаг — отчаянный, разрушит
Тот старый мир, что слепо их блюдет.
Винтовки — сталь, что жаждет новой крови,
Кресты — незримы, но страшней вдвойне.
Их предводитель, лик чей — без условий,
Идет, как тень на огненном коне.
Пуховы да, их тяжкие сапоги,
Но гулкий шаг — он ломит старый наст.
И красный флаг — не просто так тревожит
Невское небо, что глядит на нас.
Шаг — держат! Вязнут! Рвутся! Прут вперёд!
Жестокий путь, и нет ему конца.
Земля горит, и смерть их бережёт
Под Красной пеленой Отца.


12.
Трах-тах-тах! — Опять! И взрыв, и стоны!
- Где шелудивый, где он, старый гад?
Выходит тень из щели фонаря с иконой,
И город бьёт ознобом в сто карат.
— Эй, пес паршивый! Из подвала, вылазь!
Твой час пришёл — не быть тебе живым!
Волна Красная — уже завилась
И небо Петрограда — захлебнулось им!
И вот — из древних, прогнивших сводов,
Из каждой двери, словно на парад,
Вдруг хлынул страх — и стал он вдруг народом,
Что падает, крестясь, на белый град.
- На колени! Падают! — Возьмите нас!
Готовы мы к огню за вас!
Мы — ваша воля, мы — последний час!
За вами мы пойдем хоть на Голгофу-с!
Идут тринадцать — свет от их штыков
Горит в ночи, как праведный обман.
И позади, под свистом голосов,
Идёт Иисус — их красный капитан.
Он — невредим. Он — в белом, но не тот.
Его сапог — по пуху не скользит.
И красный флаг — не просто так поёт,
А Господу грядущему твердит.


13.
Гуляет ветер, порхает снег.
На всем проклятом Божьем свете!
Идут тринадцать человек.
Один из них в хитоне светит.
В руках, вместо ружья - уж посох,
Глаза горят немым огнем.
И вот Он встал на перекрестках,
Над ним — пустой заиндевелый дом.
И вьюга вторит, как орган,
Словам, что замерли в груди.
— Я вижу вас, двенадцать братий,
Довольно. Готовы вы идти!
— Но черт, но дьявол! Злая тайна!
Я вижу: тут нечистый счет!
Ведь Три и Десять — не случайно!
Беда нас общая сожрет!
— Я ухожу. Ступайте сами!
Не этой ночью, не в тот час.
Семьдесят лет под небесами
Готовьте новый мир сейчас.
— Когда изменитесь, когда
Увижу: нет на вас греха,
Тогда найдет вас та звезда,
И я прийду издалека!
И он ушел. Исчез во мгле.
Растаял, как туман над сном.
Лишь вьюга воет по земле,
И стынет снег на мостовой сырой.
В остатке здесь - двенадцать человек.
Один, как блудный, шепчет: "Страх!"
— Что, Иаков, чешешь темя?
Иль струсил, что нас стало мало?
— Эх! Не такое нынче время,
Чтоб нянчиться, тоску ловить!
На нас теперь тяжело бремя!
Нам, братцы, с этих пор и жить!
Рваные пальтишки. Пыль дорог.
Нам семьдесят лет — теперь идти!
Не жди Христа, не жди тревог,
Лишь вьюга черная — в пути!
Что ж, запирайте этажи!
Нынче — воля для души!
Отмыкайте погреба,
Пусть гуляет голытьба!
Идут двенадцать. Шаг суровый.
Сквозь ночь, сквозь лед, сквозь всякий грех.
Позади — Бог. Завет суровый.
А впереди — седьмой десяток лет.


2018 год.