Беседа с С. Кольриджем в день его рождения

21 октября исполнилось 253 года со дня рождения культового английского поэта Сэмюэля Тейлора Кольриджа. Желая отметить эту дату и на время отвлечься от тревожной реальности, наш друг, независимый журналист М. Михайлов мысленно вступил с ним в беседу.

 Сэмюэл Тейлор Кольридж (21 октября 1772 года, Оттери-Сент-Мэри, Девон ---25 июля 1834 года (61 год), Хайгейт, Мидлсекс) – знаменитый английский поэт-романтик, критик и философ, выдающийся представитель «озёрной школы».

М. М. – Достопочтенный сэр Кольридж, Ваш современник Б. Франклин писал: «Опытность – это школа, в которой уроки стоят дорого, но это единственная школа, в которой можно научиться». Можете ли Вы объяснить, почему человечество, пережив две страшных мировых войны, снова стоит на пороге третьей? Отчего, столь дорого заплатив за кровавый опыт, люди так ничему и не научились?

С. К. – Если бы люди могли извлечь уроки из истории!  Но страсть и веселье ослепляют наши глаза, а свет, который даёт опыт, — это фонарь на корме, который освещает лишь волны позади нас!

М. М. – Какая страсть движет элитами, готовыми посылать людей на смерть? Неукротимая алчность? Недаром политические договоры теперь называют «сделками». А еще полное забвение нравственности.

С. К. – Если человек не поднимается вверх, чтобы стать ангелом, будьте уверены, он опускается вниз, чтобы стать дьяволом. Он не может остановиться перед зверем. Самые дикие из людей не звери; они хуже, намного хуже.

М. М. – Так и есть. И еще невежественность большинства, несмотря на всеобщее образование. Конечно, есть довольно много прекрасно образованных людей, но общий культурный уровень оставляет желать лучшего. Обществу потребления нужен не обремененный знаниями покупатель, читающий только рекламу и комиксы.

С. К. – Анналы Французской революции доказывают, что знание немногих не может противостоять невежеству многих... Свет философии, когда он ограничен небольшим меньшинством, указывает на обладателей как на жертв, а не на просветителей множества.

М. М. – Видимо, чтение и просмотр низкопробных произведений не способствует умственному развитию: люди не учатся размышлять. Это тревожит.

С. К. – Человеческому уму не может не быть вредно никогда не принуждаться к усилию: привычка получать удовольствие без какого-либо усилия мысли, одним лишь возбуждением любопытства и чувствительности может быть справедливо причислена к худшим последствиям привычного чтения романов...

М. М. – Люди обычно думают, что борются за свободу. Но можно ли считать свободным человека, не привыкшего думать?

С. К. – Люди свободны в той мере, в какой они формируют собственное мнение.

М. М. –  Интересно на эту тему писал Кьеркегор: «Люди никогда не пользуются свободой, которой у них не отнять, но требуют той, которая им не принадлежит: у них есть свобода мысли, они же требуют свободы слова».

Однако имеют ли люди свой взгляд на вещи или обходятся общепринятыми установками, все, за редким исключением, тесно связаны со своими ближними. Как Вы считаете, наиболее счастливы те, кто имеет много друзей? Недаром есть поговорка: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Некоторые мои знакомые этим гордились.

С. К. – Тот, кто хвастается, что приобрел множество друзей, никогда не имел ни одного друга.

М. М. – Вот и Эразм Роттердамский так считал: «Иметь много друзей — значит не иметь ни одного». А Фридрих Геббель был еще более категоричен: «Кто хочет иметь больше, чем одного друга, не заслуживает и одного». Впрочем, это, по-моему, небесспорно. А что Вы думаете о любви: это счастье или беда? Ведь нередко она бывает безответной.

С. К. – Неразделенная любовь часто становится причиной женоненавистничества, подобно тому как слишком сильная жажда становится, как думают некоторые, причиной водобоязни.

М. М. – Да, другое дело, когда чувства взаимны и венчаются законным браком.

С. К. – Мужчина, женившийся по любви, все равно что лягушка, прыгнувшая в колодец. Воды вдоволь, но обратно уже не выберешься.

М. М. – Неужели все так безнадежно? Ведь есть множество совершенно счастливых в браке людей.

С. К. – Самой счастливой супружеской парой, какую я могу представить себе, был бы союз глухого со слепой.

М. М. – Вот и знаменитый О. Уайльд считал: «Самая прочная основа для брака – взаимное непонимание». Конечно, взаимное непонимание свойственно не только супругам, но, по моим скромным наблюдениям, людям вообще.

Однако не будем о грустном, лучше поговорим о том, что Вам как поэту ближе всего.

Уже более двух веков люди повторяют Ваше знаменитое определение: «проза – это слова в наилучшем порядке, а поэзия — лучшие слова в наилучшем порядке».
 Наш нобелевский лауреат И. Бродский не мог удержаться, чтобы не дать свое: «поэзия – это не лучшие слова в наилучшем порядке, это – высшая форма существования языка». А «Таймс», как свойственно газетам, была ближе к реальности: «Проза – это слова в наилучшем порядке; поэзия – наилучшие слова в наилучшем порядке; а журналистика – давно известные слова в давно известном порядке». Мне нравится определение, данное Вольтером: «Поэзия говорит больше, чем проза, при помощи меньшего количества слов».
Но не могли бы Вы уточнить понятие «поэзия»?

С. К. – Поэзия – это искусство словесного воспроизведения окружающей природы и человеческих мыслей и чувств, воздействующего на наши эмоции и производящего непосредственное наслаждение… Размер появляется естественно там, где его требует внутреннее движение чувства: предложения сами собой обретают упорядоченность и ложатся на бумагу ритмически оформленными.

М. М. – Вас называют поэтом-романтиком, основателем «Озерной школы». В чем это выражается?

С. К. – Я стремлюсь передать невероятное или, во всяком случае, лица и характеры, рождённые воображением романтика, однако сделать это так, чтобы эти лица приобрели человеческий интерес и правдоподобие.

 М. М. – Понятно. А что Вы думаете о Ваших читателях: кто они?

С. К. – Читателей возможно разделить на четыре категории:

1. «Губки»: они легко вбирают в себя всё, что им приходится читать, но тотчас и освобождаются полностью от почерпнутых сведений.

2. «Песочные часы»: чтобы как-то убить время, они пропускают сквозь себя одну книгу за другой, а в итоге остаются по-прежнему пусты.

3. «Фильтры», у которых в памяти оседают только жалкие крохи прочитанного.

4. «Прекрасные алмазы», столь же ценные, сколь и редкие: они читают не только с пользой для себя, но и другим дают возможность воспользоваться их познаниями.

М. М. – Последние, действительно, очень редки. Должен признаться, что в наше время молодежь, в основном, не дружит с книгой и даже родную классику почти не знает. А если знакома с ней, то понаслышке и только в кратком изложении. Что Вы посоветуете для их просвещения?

С. К. – Великие произведения не всем доступны, и, хотя лучше знать их полностью, чем в отрывках, всё же похвальное дело – дать хоть кое-что тем, кто не располагает ни временем, ни средствами, чтоб извлечь из них больше.

На этом здравом совете закончилась беседа со знаменитым собеседником, и поблагодарив, М. Михайлов отправился обдумывать услышанное.