Исповедь Недопонятого

Стеклянный блик – на детском лбу! И взор до неба – прямо к Богу. Они глядят, и произносят вслух: “Тебя я Лю!” – и им прочерчена дорога. Их детский, звонкий разговор – Не вздох, не шёпот, а экстаз! Господь им, верно, не укор, а лишь сияние глаз.

С Ним – взаимодействие впрямую, не через крест, не через грех! С Ним – в каждом взмахе, в каждом стуке, в прозрачной чистоте утех. Их руки, крохотные, — знают, Как приложить к Его теплу. Они не просят, но вбирают Небесную Его хвалу.

А мы? Мы — вязнем в подворотне! В пыли, в квитанциях, в углах. Мы — цепь из бытовых субботних, усталых, вязких мелочах! Наш диалог с Ним — неровный, нервный, Скребущий, словно ржавый гвоздь: «А где же хлеб? А где же нерв на новую болезнь? И злость на то, что жизнь — сплошной указ, и вовсе не полёт? А где же чудо, которое дано для нас, но где-то прячется отсюда?»

Слеза. И Дверь. И — Тишина.

Из камня, из решётки, где стены — в двадцать душ, как плётка! Навстречу — яркий день, как нож! В руке — обтрёпанный медведь. И губ касанье — счастье, что дрожит! Он не глотает, нет, — он пьёт Тот первый, не-подпольный, свет! Он впитывает, как Господь даёт, Тот Небесный, горящий след!

Навеки Вышел! — он! Один. (Без рук, что звали «мама»). Но — Завершённый в нём закон, И в сердце — вечная программа!

И в этом — первый, жгучий вытрезвок: Не знать, не спорить — просто быть! Ваш взгляд, о, дети! — тот, что скрежет сменил на Благодарный взрыв! Слеза — по матери слеза, что плачет, не от боли, но от Света! Она Его впустила в мир живых, И в Нём — Награда! — наконец, победа! А наши — видят только грязь, А дети — видят Бога!

Лишь детской, чистой благодарностью, улыбкой, вырванной из мглы, мы будем к раю, к той отраде, что нам дарована с хвалы.

Отнимите у нас заботы! Верните нам детей язык! Пока они хранят Его частоты, Мы – лишь застрявший, серый сдвиг!