сонет на холсте

в мансарде, пахнущей холстом и скипидаром,
где свет ложился на мольберт косым лучом,
он рисовал её, охваченный пожаром,
и кисть дрожала от любви большой.

она сидела, чуть склонив висок усталый,
и рифмы бились в ней, как птицы в клетке малой
его любовь была палитрой небывалой,
её любовь – строфой, что мир очаровала

он видел в ней не просто женщину – богиню,
Мадонну с грустью чуть заметною у глаз.
он смешивал на холсте солнце, тень и синий,
чтоб уловить её души тончайший глас.

она в его молчанье слышала сонеты,
в его мазках – признанья, клятвы и мольбу.
и посвящала ему лучшие куплеты,
вверяя сердце, чувства и свою судьбу.

их мир был прост: рассветы, краски, запах кофе,
где не было ни драм, ни тягостных дилемм.
он рисовал её изгибы, тонкий профиль,
а в её сердце жил мотив поэм.

но время шло, безжалостный художник,
что пишет сединой на золоте волос.
и луч в мансарде стал чуть-чуть тревожней,
и в голосе её слышнее стала дрожь.

теперь рука его не так была послушна,
и кисть вела мазок не твёрдо, а с трудом.
она смотрела на него светло и радушно,
и рифмы прятались в молчании седом.

он рисовал морщинки – росчерки сюжета –
у глаз, что так любил, у милых сердцу губ.
она писала строки грустного сонета
о том, как мир бывает нежен, но и скуп.

о том, как быстротечны краски и мгновенья,
как холст любви их выцвел, но не стал бледней,
а приобрёл иное, тихое свеченье,
достоинство и мудрость уходящих дней.

и вот однажды утром, в тишине рассветной,
когда туман улёгся на сырой карниз,
он не проснулся. и осталась незаметной
последняя слеза, скатившаяся вниз.

она сидела рядом, гладя холст остывший,
где вечно юной он её запечатлел.
и мир вокруг вдруг стал безмолвным и оглохшим,
и стих её осиротел и онемел.

она пережила его на две недели,
не выпуская кисти из холодных рук.
их души вместе к звёздам улетели
из той мансарды, завершив земной свой круг.

их нет давно. мансарда продана другому.
но посмотри, как удивителен финал:
в музее старом, под стеклом тяжёлым, тёмным,
висит портрет, что он когда-то написал.

и в нём – её глаза, живые, как и прежде,
в них столько нежности, что замирает грудь.
а рядом, в сборнике стихов, в простой одежде –
слова любви, что время не смогло согнуть.

и пусть летят столетья вереницей,
сменяя краски, моды, имена,
их вечный миг на выцветшей странице
и на холсте застыл на все грядущие века

ведь в этом суть высокого искусства —
не слава, не признанье, не цена,
а сохранить нетленными те чувства,
что даже смерть похитить не вольна.