Лебединое озеро

Испортился уличный рэп.
Периодически
Встречается на улице его
Больная рука, нога,
Обрубок берцовой кости.
В злости
Его нет более
Ни благородства, ни боли,
Ни сухого протеста.
Замешан он,
Будто кислое тесто.

Да и не то чтобы кислое,
Скорее, прыснули в вены его
Бес-просветную
Ненависть,
Бес-пробудную совесть,
Бес-конечную глупость,
Скупость
На дела человеческие,
Подлость.
Все больше движет им,
Завистью
Грудью дышит он.

Мозг его — желе,
Бес-Донное озеро.
Им управляет злой гений.
Ну, как гений?
Просто злой.
Не то чтоб семи пядей во лбу.
Да и пядей
Не то чтобы семь.
Да и не то чтобы пяди,
Скорее, пряди,
Похожие на паутинки в углу,
Покрытые пылью.

Вековою традицией
Любит он белый цвет.
Обеляет себя, обеляет кусты,
Обеляет траву, дома, дворы.
Да что там!
Обеляет он все свои действия.

Ему пох на последствия,
И пробует он обелить всех людей,
Превращает их в белую моль,
Ну, на крайняк, в соляные столбы.
В соль
С оттенком коричневым.
Но не всегда получается.
Чистые души
Порой превращаются,
Помимо воли его,

В лебедей.

Не любит он птицу эту
Не за грацию,
Не за свободу,
А лишь от того, что не в состоянии
Он прикоснуться
К такой чистоте.
Омрачается
Разум его,
И кажется,
Будто над ним летит черный лебедь,
Журавль или аист
С ножками в клюве,
И утка без ножки —

Бес перспектив,
Бес идей.

А ножка, пуантом,
Чеканящим золото,
Тем лебедем
Имени пятого месяца
Из прошлого
Просто цветет,
Просто грацией
Нам дарит восторг,
Застревающий в горле комком.
Застревает обида,
И крик застревает,
И копится, копится,
Копится.
Мы что-то не то накопили,
По-моему,
И это не выбьешь уже сапогом.

Сапог-животворный,
Сапог-воспитатель,
Сапог как идея.
Наш идол — сапог.
Не бык, не из золота —
Наш кожаный символ
На пару с разбитой скрижалью.
Сапог не горит,
Сапог наш не тонет,
И даже не пахнет
Ни кожей,
Ни гуталином, хотя и ничем хорошим,
Лишь только проблемами на поколения.

Давай извиняйся!
И вот на коленях я
Пред Богом стою,
И летит искупление
Носком сапога,
Неожиданно, с запахом
Покоя и ладана,
Молитвой священника
И образом чистым в углу,
Без пыли и без паутины,
С рутинной улыбкой,
Скупой теплотой
И вечным прощением,
С которым Он пал.
А где-то вдали идет бал.

Там ломится мебель
От явств и прочих иных угощений,
Но с чем непонятно
Скрывает их повар,
Не хочет поведать
Природу сию появления явств.
Тут ритм и музыку
Играют глухие,
В синхрон им красиво
Слепые танцуют.
Безногих/безруких тут не пригласили,
Они за забором
Ждут фарш из котла.

Хозяин стола,
Похоже, расстроен.
Он чувствует то, что ошибся намедни,
Идиллию выбрав,
И всех заморочив,
И опиум в воду пролив.
Не то чтоб случайно,
Скорей от отчаяния,
Не от семи пядей во лбу.
Он просто признаться боится,
Что просто не знает,
Что просто устроил всё это
Неведомо как.

Пока на него работает баг,
И он ждёт, чтоб все после танца упали
И просто не встали,
Лежали
И подпевали,
И ликовали,
И воспевали его,
Как Того,
Кто в углу
И без паутины.
Но все просто устали
От фразы: «Эх, Юра, мы все про…пустили!»
И/или не только,
Что от Юры досталось.

Что с птицею сталось?
Неведомо людям.
Есть слух, что в волну лебедь наш обратилась,
А кто говорит,
Что крылами взмахнув,
Пустилась она в путешествье
В иные края.
«Бес-совестная!» — кто-то буркнул по-бабьи
И выпил из озера мутную воду
Из кружки.
И очи его замутились,
И в танце
Он кружит
Под ритмы из небытия.