Сто лет одиночества

Змеиное, золотое, зеленое словечко
Полетело в рот, да ударило в лоб,
Боец невидимого фронта упал с крылечка
И мямлил тихо: «Вот это любовь!»

Колесо обозрения тех долин и небес
Закрутилось, завертелось, как конь,
Потный, зажатый в груди душевный бес
Истончает яростную, цельную боль.

Экстрим и высоты, проклятая осечка,
Поле обедневших людей и чудес,
Не нашлось в этой жизни такого местечка,
Где я бы мог смело встретить конец.

И от этого победоносная белая горячка,
И от этого горечь по ушедшей весне,
На глазу слезинки, на носу болячка,
Песни о любовной сказке-зиме.

Горы невыдуманных кривых зеркал,
И поиски верных, служащих сердец,
Итогом, печатью ставится иное,
Под итогом ставится лишь слово — конец!

В ванне непутёвый маты под душем орал,
Не заметил потери своего отряда боец,
А помнишь, как ты с ней там танцевал?
Помнишь синхронный стук ваших сердец?

Словно зёрнышко в небе или ручка в крови,
Вакханалия воспоминаний волнами всплывает,
Потаённая коробочка в радужной пыли
От всех свои тайны зачем-то скрывает.

А зайчик, зайчик — прыгает, стремится вверх,
Подлетает к лесу, подлетает к вышине.
И умер. И погас огня  светлого фитилёк.;
Зайчик допрыгнуть до желаемого не смог.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пошёл дождь, окончилось время.
Началась заново звонкая, яркая капель,
Которая стучит по крышам домов и сводит их хозяев с ума.
Как волк в полнолуние, как коза во время течки,
Как детишки на детской площадке, как дядя Ваня в подъезде,
Как молоко выливается из вымени.
Как цикличность и борзая вечность.
Как безразличных и счастливых сто лет дорогого нам
Одиночества.