о, да

Волшебная музыка накрывает сознание,
я выгораю словно свечка — это наказание,
себя наказываю ради, иногда из мести,
и думаю, что моя жизнь — это просто прелесть.

Я уронил и так ушатанное в хлам здоровье,
но не могу остановиться — уже слишком поздно.
Вокруг меня шумели голоса мол, знают лучше,
я не просил их говорить, но они не слушают.

Осень скользила по артериям, пускала корни,
я же любил в черновике говорить о боли,
себя огородив решеткой под высоким током,
но сам — любитель проповедовать вам о высоком.

Любовь спустилась на меня на цыпочках, как карма,
но я не смог опередить и вынести удар.
Оставил ночевать обиду, разлагаться в чувствах.
Я слышал много версий, но моя любовь — это искусство.

Всё больше, меньше говорю, ощущаясь на скиле,
мои заметки в дневниках — это самонасилие.
И пока мир вращался тихо, не теряя темпа,
я делал то, что должно, делал не взымая ренту.

Горю в огне, сгорая позже в алкогольных трипах,
и хорошо, что я пишу, пишу о смыслах в рытвинах.
Мне говорят, что жизнь бесценна, надо что-то сделать,
мне говорят об этом те, кто ничего не сделал.

Их осознания привели к досугу в одиночестве.
Я знаю тех, кто свел до минимума свое общество.
Люди без прошлого и будущего — в настоящем,
изящно, кромсают на плечах свой важный ящик.

Музыка снова меня гладит по затылку бережно,
и мои руки с писаниной становятся нежными.
Мой город в темноте — люблю тебя, мой Правобережный,
пускай мы не друзья, но точно не враги — ты веришь мне?

Жизнь ничего не стоит, я это понял заведомо,
свой путь пройдя на половину, вне садов Эдема.
Надеюсь, перед тем, как сердце перестанет биться,
я всё-таки смогу себя увидеть в пришлых лицах.

Смогу довериться и так уйти туда, где не был,
музыка снова в меня проникает сладкой негой,
как небо, как то, что больше не поранит.
Аминь. Аминь. Аминь.