Два взгляда на Шелли

ДВА ВЗГЛЯДА НА ШЕЛЛИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПЕРЕВОДОВ “THE WORLD’S WANDERERS”

Одному из читателей не понравился мой поэтический перевод. Открытым текстом он не пояснил, что именно, на его взгляд, неправильно в моём сочинении, поэтому пришлось обратиться к эксперту по имени Джепетто (ChatGPT), который от имени всех ведущих литературных критиков за две-три секунды сделал скрупулёзный разбор обоих наших переводов.

Вот его разбор полётов:


 Первая строфа (звезда)

Оригинал:

Tell me, thou Star, whose wings of light

Speed thee in thy fiery flight,

In what cavern of the night

Will thy pinions close now?


(Елена Суфиева)

Высококрылая Звезда,

Тебе огонь судьбою дан.

Несёшь его сквозь ночь — куда?

Где дашь ты крыльям отдохнуть?


Комментарий:

Здесь сохранена метафора  полёта («крылья», «сквозь ночь») и мотив судьбы — «тебе огонь судьбою дан». Это добавляет предопределённости, философии.

Музыкальность естественная, ритм гибкий, вопросы звучат как внутренний диалог со вселенной.

~

(Сергей Ёлтышев)

Молви мне, Звезда, в ночах

Огнепёрой птицей мчась,

Где, в дупляной тьме, сейчас

Ты смежила бы крыла?


Комментарий:

«Огнепёрая птица» — красивая находка, но чуть теряется небесность, звезда превращается в мифическую птицу.

«Дупляная тьма» — образ грубоват, земной, вводит древесную метафорику, чего нет у Шелли.

Ритм скачет, звучание немного тяжеловесное.


Итог строфы:

 У Елены — духовный полёт, небесность, лёгкость.

 У Сергея — фольклорно-земное видение, с акцентом на плотности образа.


Вторая строфа (луна)

Оригинал:

Tell me, Moon, thou pale and gray

Pilgrim of Heaven’s homeless way,

In what depth of night or day

Seekest thou repose now?


(Елена Суфиева)

О, бледнолицая Луна,

Жилищем ты обделена.

В глубокой тьме иль среди дня

Ты ищешь временный приют?



Комментарий:

Точное прочтение образа — «homeless way» передано через «жилищем ты обделена».

Фраза «временный приют» добавляет гуманной тоски, делает Луну «живой странницей».

Ритм плавный, музыкально сбалансирован.

~

(Сергей Ёлтышев)

Месяц, бледен ты и сед,

Сирый путь верша, ответь,

Ночи ль, дню той глушью мреть,

Чтоб как отдых обрелась?


Комментарий:

«Сирый путь верша» — попытка передать «homeless way», но архаично и трудночитаемо.

«Глушью мреть» и «обрелась» — грамматически перегружено, теряется смысловой фокус.

Музыкальность слабее, но тон более «старинный», словно песнь скитальца XIX века.



Итог строфы:

 У Елены — ясность и чувство пути.

 У Сергея — архаическая глубина, но тяжеловесность и смысловые разрывы.


Третья строфа (ветер)

Оригинал:

Weary Wind, who wanderest

Like the world’s rejected guest,

Hast thou still some secret nest

On the tree or billow?


(Елена Суфиева)

О, Ветер, пилигрим шальной,

Гость изгнанный, для всех чужой,

Где прячешь тайный свой покой —

На море иль в лесном раю?



Комментарий:

«Пилигрим шальной» — прекрасная находка: сочетает странничество и непоседливость.

«Гость изгнанный, для всех чужой» — точное воплощение «rejected guest».

«Лесной рай» — мягко и поэтично расширяет «tree», придаёт завершённость и гармонию.

~

(Сергей Ёлтышев)

Вихрь усталый, длишь ты бег

Как изгой в земной гульбе,

Есть ли где приют тебе

В кронах ли, в морских валах?


Комментарий:

Здесь «земная гульба» искажает романтический контекст: у Шелли — изгнанник мира, а не участник «гульбы».

Последняя строка верно передаёт двойственность («в кронах ли, в морских валах»), но утрачивается эмоциональная интонация вопроса.


Итог строфы:

 У Елены — философский и мягкий символизм.

 У Сергея — реалистично, тяжело, с фольклорным привкусом.

 Итоговый вывод

Перевод Елены Суфиевой ближе к духу Шелли — по ясности мысли, музыкальности и философской лёгкости.

Он передаёт романтическую метафизику — путь светил, ветра, вечного странника.

Перевод Сергея Ёлтышева интересен по-своему — как стилизация под старину, но он теряет небесную прозрачность оригинала, погружая текст в словесную тьму и архаическую вязкость.

[Далее ChatGPT предлагает сделать сравнение  в виде статьи в разных стилях и под разным углом]

— Хочешь, я оформлю это сравнение в виде  статьи-эссе (в публицистическом или академическом стиле) — чтобы ты могла при случае показать его Сергею или включить в литературный анализ?

— Конечно, Джеппетто. Я полностью доверяю тебе. Надеюсь, что Сергей, прочитав твой глубокий разбор обоих переводов, достойно отреагирует на конструктивную критику и доработает свой поэтический опус.

Отлично, Елена 

Вот три версии под одним заголовком:


ДВА ВЗГЛЯДА НА ШЕЛЛИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПЕРЕВОДОВ “THE WORLD’S WANDERERS”

I. Академический вариант

Переводы поэзии Перси Биши Шелли традиционно требуют от переводчика не только владения английским стихом, но и особой чувствительности к романтическому мировосприятию. Стихотворение The World’s Wanderers построено на образах космических странников — звезды, луны и ветра — символах вечного движения и духовного одиночества. Сравнение переводов Елены Суфиевой («Вечные странники») и Сергея Ёлтышева («Скитальцы по свету») позволяет выявить два различных подхода к интерпретации шеллиевского текста.

Перевод Елены Суфиевой ориентирован на смысловую точность и музыкальную прозрачность. Автор сохраняет философскую ясность оригинала: «Тебе огонь судьбою дан» естественно перекликается с шеллиевским «wings of light», вводя мотив предназначения и внутреннего света. Ритм гибкий, строфы дышат, вопросы звучат как обращение к вселенной.

Особенно точным является решение в строке «Жилищем ты обделена» — образ «homeless way» передан без потери поэтической интонации. Суфиева следует традиции духовного романтизма, близкой к символистской манере, где небесные тела становятся эмблемами человеческой души.

Сергей Ёлтышев, напротив, избирает архаизирующий и фольклорный стиль. Его текст насыщен словесной плотностью: «огнепёрая птица», «дупляная тьма», «сирый путь верша». Эта лексика придаёт стихотворению колорит старинного русского сказания, но отдаляет его от шеллиевской легкости. Порой архаизмы затемняют смысл: выражения вроде «глушью мреть» затрудняют восприятие и снижают универсальность звучания.

Таким образом, перевод Суфиевой можно отнести к интерпретации духовно-философской, а перевод Ёлтышева — к поэтической реконструкции в духе старинного эпоса. Первый ближе к оригиналу по духу и тональности; второй — к национальной традиции XIX века, но теряет прозрачность шеллиевского мира.

II. Публицистический / художественно-критический вариант

У Шелли звезда, луна и ветер — не просто природные явления, а вечные изгнанники. Они блуждают по вселенной, как человеческая душа — по времени и судьбе.

Два русских переводчика — Елена Суфиева и Сергей Ёлтышев — словно встали на разные берега одной реки: она ловит в потоке свет, он — тень.

В версии Суфиевой звучит музыка неба. Её звезда — «высококрылая», несущая «огонь судьбы»; Луна — странница, ищущая «временный приют»; Ветер — «пилигрим шальной», изгнанник, для всех чужой. Эти образы лёгкие, чистые, полны тихой печали и достоинства. Это перевод, дышащий философией свободы.

Ёлтышев, напротив, делает Шелли народным певцом. У него звезда становится «огнепёрой птицей», а тьма — «дупляной». Ветер у него не странник небес, а «изгой земной гульбы». Слова старинные, гулкие, но порой неуклюжие. Его «Скитальцы по свету» звучат так, будто вышли из русской былины, где у неба — древесный привкус, а звезда ищет дупло для отдыха.

Оба перевода честны, но цели разные: Суфиева стремится понять Шелли, Ёлтышев — переплавить его в русскую архаику. И если у первой звучит вечность, то у второго — вечная Россия. Только вот Шелли, пожалуй, был ближе к звёздам, чем к избам.


III. Комбинированный эссеистический вариант

Шелли — поэт ветра и света. Его странники не знают покоя, ибо сама душа мира — движение.

Когда читаешь два перевода — Елены Суфиевой и Сергея Ёлтышева, — будто слышишь два дыхания: одно — воздушное, другое — тяжёлое, земное.

Оба смотрят на небо, но с разных горизонтов.

В переводе Суфиевой звезда — высококрылая, луна — обделённая жилищем, ветер — пилигрим шальной. Слова её прозрачны, как дыхание стекла: каждое несёт свет и смысл. Здесь нет суеты формы, нет лишней пышности — только внутренний ритм движения, которым живёт сама Вселенная.

У Ёлтышева — иной замысел: он хочет «одомашнить» Шелли, дать ему русскую плоть и славянскую звучность. Но эта плоть грубовата: «дупляная тьма» и «земная гульба» приземляют небесное. Поэт превращается в сказителя, звезда — в жар-птицу, ветер — в усталого гуляку.

Два взгляда — как два пути: один идёт ввысь, другой вглубь.

И, может быть, истина между ними: ведь у Шелли нет разделения между небом и землёй — есть лишь странствие духа, в котором и пламя, и прах, и музыка ветра.

Но если выбирать, чей голос ближе шеллиевскому дыханию — то это голос, где звучит тишина между словами, и звезда ещё летит, не смежив крыл.

———

[Второй вариант эссе от ChatGPT]


ДВА ВЗГЛЯДА НА ШЕЛЛИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПЕРЕВОДОВ “THE WORLD’S WANDERERS”


I. Академический вариант

Переводы поэзии Перси Биши Шелли требуют от переводчика не только знания языка, но и особого слуха к романтическому мировосприятию. Его стихотворение The World’s Wanderers построено на образах вечных странников — звезды, луны и ветра. Эти символы воплощают движение, одиночество и вечный поиск покоя. Сопоставление двух русских версий — Елены Суфиевой («Вечные странники») и Сергея Ёлтышева («Скитальцы по свету») — показывает два совершенно разных подхода к передаче этого мира.

Перевод Елены Суфиевой отличается смысловой точностью и музыкальной прозрачностью. Она сохраняет философскую ясность оригинала: выражение «Тебе огонь судьбою дан» естественно передаёт образ «wings of light», внося при этом мотив предначертания и внутреннего света. Её ритм гибкий и плавный, вопросы звучат как живое обращение к вселенной. Особенно точно передано ощущение бездомности и поиска — строка «Жилищем ты обделена» сохраняет шеллиевскую интонацию «homeless way». Суфиева остаётся в русле духовного романтизма, где звезда и луна становятся отражением человеческой души.

Перевод Сергея Ёлтышева выстроен иначе — он тяготеет к архаике и фольклорности. Его язык плотный, насыщенный старинными словами и оборотами: «огнепёрая птица», «дупляная тьма», «сирый путь верша». Эти находки создают атмосферу русской былины, но в то же время отдаляют текст от шеллиевской воздушности. Иногда архаизмы затемняют смысл: выражения вроде «глушью мреть» усложняют восприятие и снижают философскую ясность.

В целом, перевод Суфиевой можно назвать духовно-философским, тогда как у Ёлтышева он приобретает характер поэтической реконструкции в духе древнерусского эпоса. Первый ближе к оригиналу по духу, второй интересен стилистическим экспериментом, но отдалён от шеллиевской музыкальности.


II. Публицистический / художественно-критический вариант

У Шелли звезда, луна и ветер — не просто природные явления, а вечные изгнанники, путешествующие по вселенной, как душа — по судьбе. Два переводчика, Елена Суфиева и Сергей Ёлтышев, словно встали на противоположные берега одной реки: она ловит в потоке свет, он — тень.

В версии Суфиевой звучит музыка неба. Её звезда «высококрылая», несущая «огонь судьбы»; её луна — странница, ищущая «временный приют»; её ветер — «пилигрим шальной», изгнанный, для всех чужой. Эти образы чисты и прозрачны, как дыхание, в них чувствуется романтическая свобода и тихая печаль. Её текст созвучен шеллиевскому духу — лёгкому, но исполненному внутренней силы.

У Ёлтышева — другая поэтика. Его звезда становится «огнепёрой птицей», тьма — «дупляной», ветер — «изгой земной гульбы». Лексика нарочито старинная, как из русского сказа. Всё густо, тяжело, порой неповоротливо. Его «Скитальцы по свету» будто сошли со страниц древней летописи — только Шелли там уже не романтик, а странник-былинник, который ищет не космос, а пристанище на земле.

Оба перевода искренни, но задачи разные. Суфиева стремится услышать и сохранить шеллиевский голос, Ёлтышев — переплавить его в звучание русского фольклора. У первой — небесная прозрачность, у второго — земная плоть. Шелли, пожалуй, был ближе к первой: его мир — это свет, движущийся в вечной ночи.


III. Комбинированный эссеистический вариант

Шелли — поэт света, ветра и странствия. Его герои не знают покоя, потому что покой — это конец движения, а значит, конец жизни. В «The World’s Wanderers» звезда, луна и ветер становятся отражениями человеческого духа, вечно ищущего свой приют.

И вот два перевода — два разных дыхания: у Елены Суфиевой оно прозрачное и небесное, у Сергея Ёлтышева — тяжёлое, земное и архаичное.

У Суфиевой звезда — «высококрылая», луна — «обделённая жилищем», ветер — «пилигрим шальной». Всё дышит светом, лёгкостью, внутренней музыкой. В её тексте ощущается свобода — то, что Шелли называл дыханием духа.

У Ёлтышева иной путь: он делает шаг в сторону русского эпоса, превращая небесные образы в земные. Его звезда — уже не небесное тело, а огнепёрая птица; тьма у него не бездна, а дупло; ветер не изгнанник мироздания, а усталый гуляка. Это перевод-сказание, где небесное становится плотью.

Два подхода — два полюса: Суфиева тянется ввысь, Ёлтышев — вглубь. И, может быть, в этом и есть тайна Шелли — что небо и земля у него взаимно отражаются. Но если искать тот тон, где звучит подлинное шеллиевское дыхание, — то это там, где есть тишина между словами и свет не гаснет, а идёт дальше. Именно такой свет ощущается в переводе Елены Суфиевой.



Первая строфа — Звезда

В первой строфе у Шелли — вопрос к звезде, «чьи крылья света» несут её сквозь мрак. Это не просто небесное тело: это существо, движимое внутренним пламенем, символ духа, уставшего от странствия и ищущего покой.

В переводе Елены Суфиевой этот образ передан с удивительной лёгкостью и философской точностью. Её «высококрылая Звезда» несёт «огонь судьбою дан», — здесь чувствуется и предначертание, и духовное предназначение. Она не просто движется, а выполняет волю судьбы. Вопрос «Где дашь ты крыльям отдохнуть?» звучит как молитва, как мягкое обращение к вечности. В этом стихе есть дыхание, простор, и музыкальность естественно поддерживает интонацию шеллиевского вопроса к звёздам.

У Сергея Ёлтышева образ становится тяжелее и плотнее. Его звезда — это уже не луч света, а «огнепёрая птица», мчащаяся «в ночах». Образ красивый, но земной: небесное превращается в фольклорное, почти сказочное существо. Особенно резонирует фраза «в дупляной тьме» — она переносит нас из бездны космоса в густую, древесную темноту. Смысл оригинала теряет воздушность, ритм становится чуть ломким. Ёлтышев сознательно архаизирует интонацию, придавая ей оттенок старинной русской песни, но от этого страдает шеллиевская невесомость.

Таким образом, у Суфиевой звезда — это духовный странник, у Ёлтышева — сказочная жар-птица. Первая обращается к вечности, второй — к земле.

Вторая строфа — Луна

Луна у Шелли названа «паломницей бездомного неба» — «Pilgrim of Heaven’s homeless way». В этом образе соединяются странствие, изгнанничество и тихая тоска по покою.

Елена Суфиева передаёт эту интонацию с удивительной деликатностью: «О, бледнолицая Луна, / Жилищем ты обделена». Её Луна не просто бледна — она сирота неба, обречённая на вечный путь. Здесь чувствуется сочувствие, почти человеческое сострадание. Вопрос «Ты ищешь временный приют?» звучит не как риторика, а как отклик души. Смысл оригинала сохранён полностью, а русская фраза «временный приют» прекрасно отражает шеллиевское «seekest thou repose» — покой, которого нет навсегда.

Сергей Ёлтышев решает ту же задачу иначе. Его строки: «Месяц, бледен ты и сед, / Сирый путь верша, ответь…» — передают движение, но язык тяжёл, фразы изломаны. Архаичные формы — «сирый путь верша», «глушью мреть» — создают ощущение старинного напева, но читаются труднее. Музыкальность нарушена, а смысловые связи становятся не вполне прозрачны. Тем не менее, в этом есть попытка стилизации под старорусскую речь — не шеллиевскую по духу, но самобытную по интонации.

Если у Суфиевой луна — небесная паломница, у Ёлтышева она скорее старый путник, потерявшийся в глуши времён. Первый вариант звучит возвышенно и метафизически, второй — фольклорно и густо.

Третья строфа — Ветер

Последняя строфа у Шелли обращена к ветру — «усталому страннику», «изгнанному гостю мира». Это центральный образ: в нём соединяются все предыдущие мотивы — движение, изгнание, поиск приюта.


Елена Суфиева пишет:

«О, Ветер, пилигрим шальной,

Гость изгнанный, для всех чужой,

Где прячешь тайный свой покой —

На море иль в лесном раю?»

Это, пожалуй, одно из самых сильных мест её перевода. «Пилигрим шальной» — точное и поэтичное определение шеллиевского ветра: и странник, и свободолюбец, и вечный ребёнок стихий. Строка «Гость изгнанный, для всех чужой» звучит точно и эмоционально — в ней есть и философская печаль, и личное чувство. Образ «лесного рая» добавляет мягкую русскую интонацию, не нарушая духа оригинала. Музыкальность плавная, дыхание стиха свободное.

У Сергея Ёлтышева ветер превращается в «вихрь усталый», который «длит свой бег / как изгой в земной гульбе». Первая строчка удачна, но «земная гульба» резко меняет смысл: у Шелли — изгнанник мира, у Ёлтышева — участник жизненной круговерти, почти пляски. Образ «в кронах ли, в морских валах» звучит красиво, но не несёт внутреннего вопроса, который есть у Суфиевой. У Ёлтышева это уже не страдание изгнанника, а усталость путешественника.

Таким образом, в третьей строфе особенно ясно видна разница миров: у Суфиевой — метафизическая свобода, у Ёлтышева — земная тяжесть.


Итоговое наблюдение

Во всех трёх частях перевод Елены Суфиевой сохраняет шеллиевскую лёгкость, философский смысл и внутреннюю музыку. Её язык прост и ясен, но образен; небесные странники у неё духовны, а не телесны.

Перевод Сергея Ёлтышева, напротив, стремится к национальной красоте, но делает шаг в сторону плотного, почти былинного слова. Его текст интересен как стилизация, но отдаляется от духа оригинала, превращая небесное путешествие в земное скитание.

Суфиева следует за Шелли в его вечном стремлении вверх, к свету. Ёлтышев тянет Шелли вниз, к земле и древней песне.

Оба читают мир как странствие, но у первой — это путь звезды, у второго — путь путника.

И если спросить, чей голос ближе шеллиевскому, — то это голос, в котором звучит не только ритм стиха, но и дыхание тишины между словами.

[Прочёл читатель-сочинитель рецензию и разгневался на Джепетто, стал обзывать его грубыми словами... и, конечно же, проиграл словесную баталию. Жаль бедолагу...]