Там

Там, за перекосами вселенского взрыва,
Родился образ, что был кем-то увиден.
И сердца звенящего на грани разрыва
Он мёдом промазал души голый тлен.

Простой и неугодный многим образ —
С соломенной крышей старый дом.
В нём смерть была и забрала прообраз
Ушедших в небытие забытых драм.

И гордо взирает небо на старый лес,
И звёзд в ночной тиши слышен крик.
На пне сидит и чешет свою жопу бес,
И так прекрасен его чёрный лик.

В болотах бродит душ умерших жижа,
Сгнившие тела костьми белеют гордо.
Я в мраке слеп, но всё же это вижу:
Сталью торчат нервы, и зловеща морда.

Глаза, как спелые сливы, лезут из орбит,
Свирепо рвутся в море крови мышцы.
В моей башке зловещего мира играет бит,
И коней, бегущих в огонь, звенят бубенцы.

В пространствах унылых умершего дома,
В заплесневевших стенах жизнь цветёт.
А у порога, в плену гнилого железного лома,
Память чьих-то тёплых, но умерших ног живёт.

И спеет плод очарований чёрной бездной,
Он так сочится гноем и затхлой кровью.
И бьётся сердце, загнанное в пену мной,
Живущее одной лишь призрачной любовью.