Coup de foudre, или удар молнии по-французски

С Луизой я познакомился совершенно случайно и совершенно неоригинально. Я искал в сети кого-то, с кем мог бы практиковать разговорный французский по переписке, без особой надежды кого-то найти, а она мне взяла и неожиданно ответила. Так просто и написала: «Bonjour, ;a va;?» и тому подобное.

Слово за слово и наше общение в формате «робкий ученик — строгий учитель» быстро перешло в неформальное общение на все возможные темы, словно мы знали друг друга сто лет.

Это был тот самый типичный случай легкости и непринужденности общения «a la francaise», когда общение происходит ради самого удовольствия общения, а не ради науки или какого-то отдаленного результата, требующего напряженности ума и строгости подходов. Славянская суровая серьезность, повстречавшая c французским l’art de vivre, искусством жить и радоваться жизни.

В своем воображении, между хаотичным поиском слов и ответов на непринужденные вопросы Луизы, на чьем профиле красовалась невзрачная аватарка в виде каких-то лилий и еще чего-то там, я представлял себе, что моя учительница была старой, толстой и некрасивой. Этакой потускневшей растрёпанной Бриджит Бардо во французских морщинах с болонками или толстыми ленивыми котами по всей небольшой парижской квартире. Пенсионеркой, бегущей от женского одиночества ради любого общения — кто еще согласиться просто так каждый день читать ученический ломанный бред от незнакомца в сети?

Кот у нее действительно был, что говорило о том, что мужа-мужчины у нее, скорее всего, нет. А вот было ли все остальное — морщины и старая толстая французская внешность, я поинтересоваться не решался.

Утром чуть свет она со всей французской легкостью слала мне свои французские бонжуры и такие же непринужденные вопросы, хорошо ли я спал и тому подобное, что вызывало невольную улыбку на моем малоулыбчивом славянском лице.

Вечером я ей писал, как прошел мой день и что я делал, словно какой примерный сынуля перед своей maman.

А когда, неделю спустя я поехал в очередную из своих философских «провинциальных бродилок», поездок по железной дороге, я каждый день слал ей фоточки всех достопримечательностей и рассказывал, чем они примечательны. А по возвращению выслал целое портфолио, постаравшись перевести все подробным образом и получить в ответ ее привычные «O-la-la, c’est manifique!» и прочие «c'est tres sympa!» и «formidable!»

Наше корреспондентское общение быстро и незаметно переросло во что-то большое, чем просто переписка. Во что я не понимал, но чувствовал, что что-то больше, чем просто переписка двух совершенно незнакомых людей из разных стран.

Это была приятная, эфемерная и необлекаемая в точные логические формулировки и слова, мысль. Или даже не мысль, а некое смутное ощущение, сладко посасывающее под ложечкой. Как романтическая дымка рано по утру, как закат солнца за горизонт моря, как случайное прикосновение рук, током пронизывающее тело и мозг.

«Что это, coup de foudre, удар молнии, увлеченность или просто мое больное воображение?» — мелькало в голове.

А еще неделю спустя мне пришла в голову спонтанная мысль отправить ей небольшую посылку.

Я вспомнил, как лет тридцать тому, когда я начинал изучать английский, мы обменивались письмами с одной немецкой фройляйн и потом она прислала мне небольшую бандероль с какими-то немецкими сладостями, в ответ на которую я отправил свою посылку, которая пришла вся помятая и «взломанная».

«Лихие 90-е».

Я аккуратно поинтересовался, как Луиза отнесется к такой идее с моей стороны и, естественно услышал «Oh, c’est tres gentil!» На следующий же день, пока мое желание было свежо, я купил пару пачек конфет, каких-то сувенирных салфеток, открытку, где написал «tu es formidable, mille mercis» и помчался на почту.

О, это был непростой процесс, в наше снова и как всегда непростое время! Никто не называл сроки доставки, ни за что не ручался, ни за что не отвечал.

Я почувствовал, словно я снова оказался в 90-х со своей бандеролью.

Кое-как, обливаясь семью потами и заполняя по-третьему разу форму отправки, я, наконец, сдал свою бандероль, оплатил доставку и написал на радостях Луизе, что посылка будет доставлена в пределах двух недель до месяца.

В тот же вечер, на крутой эмоциональной волне, я написал своей визави, что отправил ей «une petite surprise» и впервые в порыве сердца выслал свое фото, на фоне какой-то недавней местной достопримечательности, которую я недавно посетил.

Но, ответа в тот день я так и не дождался.

Она еще вчера писала, что к ней должен был приехать какой-то долгожданный друг, которого она не видела двадцать лет и что она планирует то да се.

«Наверное, вся в приготовлениях» — подумал я, представляя, как она обрадуется, когда получит мой маленький сюрприз.

Не написала она и на следующее утро, свой привычный бонжур и свое непритязательное «как ты спал?» И в течение дня.

Я чувствовал некоторую досаду от того, что она до сих пор никак не отреагировала на то, что я выслал ей бандероль и свое фото.

Наши эмоции всегда ярче от того, что кто-то, для кого мы стараемся, их разделяет. И быстро гаснут, как костер, в который забыли подкинуть дрова эмоций, если наши потуги остаются незамеченными.

Так случилось и со мной. Легкая досада от невнимательности Луизы, всегда такой внимательной, росла и быстро превращалась в колкую обиду.

Я уговаривал себя, что это была моя собственная инициатива, что она мне ничего не должна, даже никаких ответных эмоций, что мое чувство радости не должно ни от кого зависеть, мой поступок хорош сам по себе и тому подобное. Но, легкий осадок, постепенно формирующийся в небольшую нормандскую дюну все рос и рос, и избавиться от него у меня не получалось.

… Через день она мне все же ответила. Ответила быстро, впопыхах, сообщив, что и друг ее приехал, и что в ближайшие дни будет очень занята, и пока будет недоступна и тому подобное.

Добавив в конце «t'inquete pas» (не волнуйся), что сподвигло меня ответить ей в ее стиле и, как мне казалось почти в рифму и так остроумно «ne me quitte pas» (не покидай меня). Словами из известной французской песни Жака Бреля.

И, мы расстались…

Во всяком случе, мне так показалось. Это выглядело, как настоящее расставание. Расставание, когда обещают вернуться и никогда не возвращаются.

Да, все разумно и, кроме того, с чего я взял, что ей со мной интересно?

Что она должна и дальше продолжать свои уроки и читать мою ломанную речь, как у ребенка, который учится ходить и говорить?

Или что она испытывает что-то подобное, как я?

Она появилась быстро и легко, непринужденно и так по-французски вошла в мою жизнь, она быстро и непринужденно из нее и ушла.

«Легко, ты вошла в мою грешную жизнь, легко ты ушла из нее»…

И никаких обязательств. А я во что-то там поверил, что-то себе нафантазировал. Наверное то, что двое могут общаться просто так и радоваться непринужденному, чистому и неомраченной корыстью человеческому общению. Просто так…

Еще дня два я попережевал, поругал себя за наивность и свою ребяческую спешку с этой посылкой. «Бойся первого порыва души, обычно он самый благородный» — вспомнил я известные слова.

«И самый глупый» — добавил я от себя.

Поругал, погоревал и забыл.

И Луизу, и свою бандероль, и свой порыв наивного сердца.

Сколько их было, этих наивных порывов такого наивного сердца? Десять, двадцать, сто?

Потом я еще пару раз, по некой мышечной памяти, заходил в мессенджер, чтобы посмотреть, нет ли для меня сообщения от Луизы. Сообщений не было.

А потом бросил.

Бросил заходить и ждать.

Выбросил из головы полностью и насовсем.

… Месяц я не заходил в аккаунт и сообщений не читал.

Пока не увидел одно, потом другое всплывающее уведомление о том, что у меня есть сообщения.

И от нечего делать, снова куда-то уехав и откуда-то возвращаясь, я не зашел в свой аккаунт и не увидел примерно 20 новых сообщений от Луизы.

Почти совершенно равнодушно, как мне казалось, я зашел, чтобы прочитать сначала то, что она получила мой сюрприз, который был «magnifique» и предлагает тоже выслать мне в ответ посылку.

Потом она отправила мне несколько своих фото, на которых я к своему удивлению обнаружил не старую, толстую и морщинистую Бриджит Бардо, как я нарисовал в своем воображении, а довольно молодую и симпатичную женщину, лет примерно тридцати-тридцати пяти.

Каштановые волосы, упругой волной спадающие на узкие плечи, карие, немного уставшие глаза, легкая тень улыбки в уголках таких же печальных губ…

«Как необычно. Просто словно девушка из моих юношеских снов» — промелькнула в голове предательская эмоция, заставив быстро забиться мое такое холодное сердце.

Вихрь непонятных чувств и переживаний, закружился, завертелся у меня в голове, почти как у шестнадцатилетнего мальчишки, впервые почувствовавшего свою первую влюбленность.

«Ах, если бы вы только знали, дорогая Луиза… если бы только знали, какой же я глупый человек, и какой нехороший. И какая между нами несвоевременность, и как все напрасно, и как все смешно…»

Я вспомнил свою прежнюю обиду, обиду на ее раннее равнодушие, прочувствовал ее сильнее, еще сильнее…

А потом, закрыл сообщения от своей и совсем не своей Луизы и молча вышел…