Занавес Мира

Мне мир казался сценой, где давно
Расписаны все роли, все слова.
Где горы были лишь рисунком на панно,
А океан — лишь синяя канва.

Я видела людей, врагов, друзей,
Я видела границы, имена.
И жизнь моя, как ручеёк идей,
Текла по руслу, что вела не я.

Я так старалась в этой пьесе жить,
Играть красиво, нравиться, дружить.
На плечи хрупкие тяжёлый грим сложить
И нужную мелодию в мир проявить.

Я верила в реальность этих стен,
В как будто нарисованный на небе горизонт,
И принимала этот сладкий плен
За свой уютный и надёжный дом.

Но роль за ролью, год сменялся годом,
Я знание копила, как дары.
Оно невидимым и тихим было всходом,
Что набирал незримые черты.

И капля к капле, наполняя душу,
Вдруг разломила скорлупу мою.
И сердце, полное под самый край, наружу
Просилось, напевая песнь свою.

И я, ему внимая, замерла,
Услышав зов иного естества.
И тишина, как скатерть, пролегла,
Сметая хлам пустого баловства.

И в этой тишине упал мой грим.
И стены сцены стали вдруг прозрачны.
И мир, что был так чёток и делим,
Растаял в дымке нежной и незрячей.

И я увидела не горы, а Движение.
Не океан, а вечную Волну.
Не множество людей, а Жизни выражение,
Что выбрало смотреть на мир, как на Весну.

И я увидела, что нет «меня» и «их».
Есть только танец, песня, вечный свет.
И мир — не сцена из ролей чужих,
А пульс Любви. Другого мира нет.

И чтобы видеть, нужно не смотреть,
А просто быть, дышать. И тишину
Впустить в себя, позволив сердцу петь
Ту песню, что проникла в глубину.

Мир — это ты. Вдохни его — и знай.
Он не такой, как видится глазами.
Он — просто есть. И это — сущий рай,
Когда живёшь ты не чужими голосами…

 The World's Curtain

The world to me seemed like a stage, where long ago
All roles and every word were set and known.
Where mountains were but paintings on a pane,
And oceans—just a canvas, blue and plain.

I saw the people, enemies, and friends,
I saw the borders, names, and their intents.
And my own life, a little stream of thought,
Along a channel, by another, brought.

I tried so hard to live inside this play,
To act with grace, befriend, and to convey.
Upon my fragile shoulders, heavy greasepaint lay,
And to release the tune I had to play.

I trusted the reality of these walls,
In the horizon painted on the sky,
And I accepted this sweet, captive thrall
As my own cozy home, my truth, my lullaby.

But role by role, the years would pass and flow,
I gathered knowledge like a precious store.
It was a quiet, unseen sort of grow,
That built a form that was not there before.

And drop by drop, by filling up my soul,
It broke the little shell that was my own.
And heart, filled to the brim, began to roll
Outwards, by singing its eternal tone.

And I, in awe of it, stood still and heard
The call of a completely different kind.
And silence, like a tablecloth, occurred,
Sweeping the trash of empty play behind.

And in this silence, my greasepaint fell down.
The stage's walls became a lucid glass.
The world, so clearly split and known, did drown
In a soft haze where nothing comes to pass.

And I saw not the mountains, but the Motion.
Not ocean, but the everlasting Wave.
Not many people, but Life's own devotion,
Which chose to see the world as Spring, so brave.

And I perceived there is no "them" and "me."
There's only dance, a song, eternal light.
The world's no stage of roles—it is the beat
Of Love itself. There is no other right.

And to see truly, you must cease to stare,
Just simply be and breathe. And let the quiet
Inside, allowing your own heart to bear
That song which pierced the depth, without a riot.

The world is you. Just breathe it in—and know.
It's not the way it seems before your eyes.
It simply is. And this is heaven's show,
When you don't live by someone else's voices.