Амстердам

I - Под афишами

Стареет квартал, тоска вбирает в себя,
Пустых клумб с каждым днём больше.
Вороньи брызги в лужах свинцовой ночи,
Словно шрамы на теле мёртвого города.

Хоть повторяю себе: «Тяжело, тяжело мне»,
Но от страданий никто не умирал.
Теперь - одно: одиночество мне нужно.
«Что это падает, мусор или звёздная пыль?
Что бы то ни было, и то, и другое – отходы одни».

Если жить тяжело мне -
И умирать нелегко.
Даже стихи сочинять -
Тоже стало в тягость.

Под афишами порнофильмов
Девушка снова кого-то ждёт.
Нелепость дней ей служит шарфом,
Холодное завтра не сможет согреть.
А она мечта - словно идол,
Ей молятся лишь пустые сердца.
Если она загадает желание - сбудется ли оно?

Красота - как цветущая вишня,
Почему её сравнивают с жизнью?
Мысль эта избита, но всё же...
Я плачу, когда цветут они;
И плачу, когда они опадают;
В итоге, плачу днями напролёт.
Даже если пойму - это депрессия -
я ничего с ней сделать не смогу.

Если вперёд смотреть - в тягость,
Назад оглядываться - боль.
В тягость и ложиться спать.
Абсолютно всё вокруг в тягость мне.

Под афишами порнофильмов
Девушка снова кого-то ждёт.
Нелепые воспоминания она носит, как крест,
Серые дни всё равно проходят.
Мечта - это последний спаситель.
Люди с манией величия о ней говорят.
Если она загадает желание - сбудется ли оно?

Комары кружат вокруг фонарной рамы,
Свет надежды - дрогнет, если не зажечь;
Сделай тот свет негасимым фонарём,
Чтобы не гаснул он в кромешной тьме.

Лица бегут - как строки без пробела;
Сомневаться стоит лишь в себе -
Сомнение в покорности - не доблесть.
Но нож, которым режут по судьбе.

На краю примирения - багрянец пролитой крови,
Багрянец пролитой крови над родными краями.
Багрянец объятых пламенем смерти тисков.
И тихо кровь течёт, как вязкий танец,
А время льётся мимо берегов.
Впустую ли? Или у всего первоисточник есть?

Под афишами порнофильмов,
Девушка снова кого-то ждёт.
Надежды в цветочную вазу ставит она,
Обычные дни по-прежнему остаются унылыми.
Людские мечты - это борьба.
Наполненный ими я - их лояльный сторонник.
Если она загадает желание - сбудется ли оно?
 

"И огонь неугасим, и дикий,
Вокруг, внутри твоего сердца будет обитать;
Ни ухо не услышит, ни язык не перескажет
Муки этого внутреннего ада!"

Джордж Гордон Байрон, Гяур (1813)


II - Голод

De Wallen горит красным, в этом духе.
Как сердце, которое никто не услышит.
Оторван от голосов, уйдя в ночную толпу
И пошёл в шум, чтобы найти тишину.

Словно в небе моём образуется брешь -
И шёпот внутри никогда не умолкнет.
Хочу себя заново выстроить вновь,
Но старые ключи не подходят к новому сердцу.

В клубе, утонувшем в неоне и дыме,
Где бас перекачивает кровь между тел,
Меня окликает голос во мрак -
Лазер, как клинок, танцпол рассекал.

Она - у стойки, в золотом сиянии,
Кожа теплее диких, ярких огней.
Серебряный крест на ключице -
Насмешка над солнцем и верой людей.

Табак горчит, трава сладит и вьётся,
Пролитое пиво к полу липнет.
Дальняя трель трамвая дрожит,
Город считает ночь - метрономом.

«Солнце скучное, милый».
Эти слова скользнули под кожу:
«Хочешь, я стану религией?
Для тебя - навсегда или дольше...».

Поцелуй - и в висках лихорадка, как жар
«Я чувствую голод в тебе, как пожар.
Твоя пустота для меня лишь сладость.
Её легко найти, быть может заполнить?»

Она хороша, как золотые звенья,
Ночь играет в глазах как отражение.
Волна встала поперёк моей воли,
Но я за ней - без оглядки и боли.

В переулок узкий ступаем вдвоём,
Старые двери, замыкаясь скрепят.
Канал пахнет тиной, железом и ржой.
Город на ощупь - звериная кожа.

«Одно лишь слово и уведу тебя во тьму»,
Её шёпот и вой распугали толпу.
Я слышу, как треснула старая воля,
И сердце остыло до цвета неона.

«Любая любовь - заканчивается трагедией.
Пока ждёшь - похоть делает дело за волю».
Раскрытая пасть - и мир оборвался,
Серебряный крест в волосах растворился.

Клыки вошли - как молния в сосуд,
Мир вывернулся вспять, боль - как медный зуд.
Она пила молча меня – прямо до дна.
И тьма, как новый кров, поднялась из огня.

§§§

Просыпаюсь в сточной канаве -
Ночь на запястьях, холод во вправе.
Вода по лодыжкам, как лезвие льда,
А внутри - разгорается чёрная мгла.

На языке - вкус металла, распиленный воздух.
На шее укус - боль прочертила дорогу.
Вместо молитвы течёт непривычная дрожь -
По нервам, по жилам – что же ждет дальше?

Magere Brug пустеет янтарным огнём,
Лампы гудят над водой прямым звуком
Отрываю швартовы - мотором во тьму,
Ночь кашляет дизелем, им подавившись.

Круги по воде, как ноты пульса,
Руль - кость, вывернуть виток.
Рассвет - мой враг: бледный, как старый шрам,
Царапает кожу шершавым наждаком.

Запах кофе с киоска - мир живой,
А кожа шипит, как масло под плитой.
Закрываю лицо рукавом до кости,
Вдавливаю газ, вырываясь из хватки.

Отель у воды, где дыхание - молоко,
Администратор в полголоса - словно чужой.
«Доброе утро» - как издёвка и лёд,
И каждая шея – как карта запретных дорог.

Дверь номера скрипит; глухой поворот ключа;
Шторы звенят, как клинки при войне.
В ванной дёсны чешутся, зубы ноют,
Тело учится тьме, жилы темнеют и воют.

На губах - тончайшая нитка крови,
Лишь моя, не чужая как прежде.
Зрачки расползаются - как по фаянсу,
Глаза как у хищника острее кинжала.

Не монстр в стекле - пустота без грима,
Она получила, наконец, своё имя.
Город живой, но кровь говорит:
«Пей», - и второй голос шепчет: «Терпи».

Она в отражении, в ванне зеркал,
Её тень обнимает снова меня:
«Смотря в зеркало, что видишь ты?
Чёрную дыру вместо души…»

Днём Амстердам плосок, светел, спокоен,
Prinsengracht пьёт кофе, спор не уходит.
Иду словно тенью под платановым сводом,
Между ритмами фраз, что стучат по душе.

Телефон звонит, имена - как огни,
Вспыхнут и гаснут, зовут - не звони.
Не хочу боль причинять - значит, держись…
Но голод сильней просьбы: «остановись и живи».

В витрине - крест, серебро без огня,
Просто металл, без надежды и дня.
Теперь понимаю, зачем он свисал:
Для нас - тоскливый кулон, охраной не стал.

Отвожу взгляд - и жара не унять,
Жажда душит, как грубый канат.
Город, что не спит, тянет жилы в струны,
Каждый сигнал - как удар по душе.

У Muntplein звенит трамвайный язык,
Реклама мигает, как сломанный клык.
Мокрый асфальт перевёрнутым миром,
Делает небо зеркальным эфиром.

У входа в клуб сладит дешёвый ликёр,
Вейпы дымят, воздвигая липкий ковёр.
В зале бас делает грудь резонатором,
И шеи - строки под чёрным редактором.

Танцую, глуша, будто молот по звону,
Но голод листает меня по закону.
Проходит она - крест, шея и вдох;
И мысль: «Схвати её крепко».

Срываюсь - укус еда, для черта,
Царапина кожи - дрожат уста.
Серебро холодит мои губы, как лёд,
Время остановилось, не идёт вперед.

Она улыбается - устало, без злости:
«Я говорила: позови – сумраку в гости».
Круг замыкается, как кольцо на воде,
Ниже дыхания – сжимающее шею.

«Ты станешь тенью моею?» -
Улетучивается остаток борьбы.
Город моргает вечерними фонарями,
Ночь играет оконными гранями.

Мы уходим туда, где улиц нет имён,
Где тишина наконец-то узнает свой тон.
Что же случится, моя Дракулесса?
Не вырваться мне из этого голода?

III - Одинокое сердце

С каждым днём становлюсь я моложе,
Чем дольше живу - понимаю,
Что в мире огромном, чужом и тревожном
Я снова почти ничего и не знаю.

Я пытался прятать чувство,
Но куда бы ни шёл - пустота.
Не найти мне места, не станет уютом,
Не могу прочувствовать свой дом до конца.

Мир ложится тяжестью прямо на лоб,
Взгляды тянут назад, замыкая круг.
Мы все играем в опасную игру,
Я чувствую, что проиграл её снова.

Я отламываю от сердца части,
Чтобы, может быть, стать нужней.
Но в этом страданье, лишь в жажде.
Это опасней чем кажется мне.

Хочу, чтоб письмо дошло до конца,
Чтобы прочитал его адресат.
Слушай: есть послание без звонких фраз,
Лишь правда, обнажающий взгляд.


Забери это сердце - оно мне больше не нужно,
В нём голод и жажда, которую не утолить.
Я пытался строить - но рушилось сразу,
Не сумев сохраниться и не исчезнуть.
Уничтожить это одинокое сердце сейчас,
И сделаю его своим в других ветрах.

Мой эгоизм был мною убит,
Гордыне махнул я рукою.
Моя личность стирается -
Надеюсь, завтра будет крепче сон.

Пью хорошее вино, встаю с постели,
Разрешаю сердцу - снова жить.
Теперь не страшат ни смерть, ни потери,
А жажда - желание жить и успеть.

Но моя шея всё еще горит.
Я всё время смотрю вверх.
В поисках будущего,
Но оно не придёт с небесной крыши -
Его сам для себя я создам, и найду.
В груди дыра - подобное солнцу.
И в пламени ветра, в чужом просторе.
Я присвою её себе.


Впереди всплывающий экран:
«Быть может я не тот, что раньше».
Достучаться наконец, что был другим –
Уничтожь это одинокое сердце сейчас.
Ведь оно мне больше вовсе не нужно.

Я чувствовал голод, который вам не узнать.
Яркую жажду того, что не пропадёт, не исчезнет.
Разорву это одинокое сердце опять
Ведь время, скажу вам, вовсе не лечит.

Осознание - это утрата "прежнего я",
Разорви оковы голода, освобождаясь.
Пользуюсь этой возможностью,
Выходи из тяжёлой тьмы,
Вырваться из голода - наконец-то.