Ветер, который рвет душу

Мир стекает по стеклу — малиновыми подтеками заката в серую хмарь небес, размытыми мазками мастихина, стирающими границу между водой и камнем. Вот он, пейзаж после битвы, который никто не видел: верхушка клена, как окровавленный факел, тонет в тумане; булыжник проступает сквозь грязь мира, будто старый шрам; свет фонаря в сыром воздухе растворяется, не в силах пробиться ко мне.

И вот мы. Случайность, насмешка над волей рока. Две одинокие планеты, бредшие по разным галактикам, вдруг сочли свои орбиты в одной точке. Ты взяла мою руку — и мы оказались у врат того самого рая, чьи песни я лишь смутно помнил на слух. И все, что осталось — припасть к твоим устам, сгорая от невозможности этого чуда. Люблю тебя. Ты — боль, которую я молчаливо приемлю, и радость, что обжигает, как лед.

А снаружи — ливень, что бьет, как из ведра. Ветер, который рвет душу в клочья. И внутри — та самая дыра, чернее ночи, из которой хлещут эти строки. Не чернила — кровь под пером, неуемный поток отчаяния и крика того, кто не смог удержаться, сорвался в бездну.

Вот он, этот мир: обрыв каната из-под ног. Тот, кто продрог и голоден, как щенок, под забором. Запоздалый звонок, за которым — лишь пустота, разговор, лишенный души, бесплодный, как камень. Никакие замки не спасают. От холода в чужих глазах, от прикосновения, в котором нет жизни.

Не принять этого. Нельзя принять. Нельзя привыкнуть. Во веки веков.

И эти строки — они горьки, да. Они — соль на рану. Но в них, в их горьком пепле, тлеют те самые угольки. Последнее моление. Не к богам — к человеку. К тому, что в нем еще осталось от рая, от той песни, что когда-то звучала в тебе.

И я стою на этой грани — между машинной четкостью бытия и смутным, размытым, как акварельная клякса, чудом человеческого чувства. С ироничной усмешкой глядя на крушение всего и со спокойным отчаянием цепляясь за его обломки.