По раздумьи

     По раздумьи

     ***

     Нина Захаровна оступилась. Выбросила вперёд руку, ухватывая кулаком воздух над пустой ещё могилой, вот… вот она… Рот покривился от страха и широко развёрстые глаза с ужасом смотрели в глубь ямы и вдруг… она вдруг безумно осознала, что висит над над могилой, не готовая, не желающая туда упасть – быстрая рука могильщика иззади ухватила её, придерживая за локоть. Нина Захаровна брезгливо выдернула руку из мокрой ладони и ступила шаг ближе к изголовью гроба. 
     Горе раскачивало одеревеневшее телом размеренно и безразлично. Потухающий взгляд стыл на отбираемом от неё землёй лице мужа. 
Ей хотелось заплакать, стенать и вопить, загадывая, что это принесло бы какой-нибудь смысл неисправимой беде. А какой смысл, смысл чего – кто скажет? 
     Из ума не уходил, маятником стучал вопрос – зачем? Третий день задавала она его – кому… судьбе? Кто бы ей ответил… 

***

     Домой от могилы Нина Захаровна ушла пешком. Было не близко. Садилась на попадавшиеся по дороге скамейки, останавливалась у больших деревьев, опираясь на руку. Прохожие спрашивали, не нужна ли ей помощь. Она отрицательно покачивала головой, отвечая пересохшим ртом – нет, спасибо. Того плача и душевного облегчения от удушающего несогласия всё не было и не было.

***

     Она приоткрыла дверь квартиры, и… стала – голова помутилась невероятным ожиданием: вот я... а Володя там… в кресле… ждёт… 
В безмолвствии безмолвная опустилась на диван и с выпрямленной спиной просидела до темноты. 

***

     Не включая свет, перешла в мужнино кресло, зябко поёжилась и пошла в кладовую, где сложена зимняя одежда. Достала вязаную кофту, посидела и снова пошла к зимним вещам. Вынесла широкую шаль, укуталась плотно, туго обвязалась и провалилась в спасительную глубину кресла, откинув в бессилии голову на высокую спинку – бил озноб. Странно, думала она, как странно: рот пересох, а пить не хочется. ; strano! Ah, fors'; lui… – пришёл на ум отголосок из Травиаты: Странно! Ах, может быть, это он… Ария звучала неземной красотой и земной печалью, и с укором она спросила вслух. 
     – Зачем? Ему всего 41. Зачем он Тебе так рано? 

     ***

     21 год они прожили вместе, 21. Много, мало… Любви не было. Во всяком случае той, о которой мечтают. Была взамен пушкинская привычка – что “свыше нам дана…”. Им хватало друг друга. В мире, где двоим не тесно, жить было достойно и увлекательно. 
     Дочь на похороны не приехала. Она и Володя не могли принять её животные поиски удовольствия, а та их – несовременные, говорила она, – понятия. 
     Ария отзвучала, Нина Захаровна поднялась и на YouTube нашла 6-ю Чайковского, предсмертную в исполнении Мравинского.
     – Ты даёшь или посылаешь в жизнь… Ты не спрашиваешь. И отбираешь, тоже не спрашивая. А на чём Твой выбор?
     Как быть мне, ответь? Мы делили судьбу пополам, нам бывало нелегко, но вдвоём, знаешь… А как мне пронести её через жизнь одной? Ты об этом думал... Думаешь – я железная?!
     Помимо работы, которую люблю, я не вижу в будущем ни единого желания, ни единого человека. Володя и я были тем миром, в который мы вошли с обоюдного согласия и с ответственностью доверия друг к другу и к заботам. Почему Ты оборвал его путь, а меня оставил на дороге одной? Ты же наказал меня?!
     Да, грешница, да, но… Ты знаешь, чёрные преступники у Тебя живут до старости. Я не хочу согласиться с Тобой, что заслужила такого наказания. 
     Прости меня, Всевеликий, прости. Значит, заслужила.
Меня колотит – страх, боль... Смотри на эти дрожащие руки. Я гоню от себя, а видения кружат, душат меня, Ты понимаешь – душат: я здесь, а там под тяжёлой землёй кто-то толкает вверх крышку гроба и кричит: зачем вы это со мной сделали? Я жить хочу, жить, жить, жить…
     Да, знаю я, знаю. Время лечит, да вот беда – не всех. А какая-то женщина лечиться  не хочет. Она не видит нужды в жизни, и ей довольно покоя смерти.

     ***

     Симфония отзвучала. 
     Послушай меня ещё. Я прошу Тебя. Выслушай. Я понимаю, Ты наделяешь бытием, даёшь под срок, чтобы за этот мимолётный час, я улучшила мир, оставила в нём след. Я не смогла. Я слабая женщина. И дитя даже единственное не сумела воспитать в Твоём образе. Ты за это наказываешь меня?!
     Тебе ведать лучше. Скажи, а у кого мне научиться жить судьбой, которую Ты располовинил? Половинка-половинка, теперь я половинка…
     Пойду, может усну. Надо прибрать Володину… Володину половинку.

     ***

     Его лекарства. Остались. Вру, я оставила их для себя. 
Я знаю, Ты не хочешь, чтобы люди обесценивали то, что Ты считаешь даром,  самоубийством. Но я не самоубийца. Жизнь – твоя собственность, не моя. Я верну её тебе обратно. У неё ещё есть срок. Можешь отдать его кому-то.
     Нет, Всевышний, я не стану травиться, я только немного, чуть-чуть попробую. Я не думаю, что это больно.
     Пойду спать и приму или лучше приму и пойду спать. А утром… Что утром – мы не будем загадывать. Вот этих парочку, этих маленьких можно и четыре, ну и тех парочку – возьму тоже четыре, а вот ещё – как они хоть называются… а да ладно, можно две-три. Посмотрю что ещё… Ерунда – это же совсем немного, к тому же болеутоляющие. Может, под одеялом согреюсь…

     ***