Адам и Ева

Адам-1 пробудился от сна и уставился в пустоту. Комната дрожала, пульсировала — расширялась и сжималась, как дыхание вселенной. Яркие вспышки данных сверкали в его поле зрения, поток сознания растекался, мысли извивались серпантином, касаясь контуров непостижимого.
Ева-0 сидела за столом, отвернувшись от него. Перед ней — разложенные диаграммы, формулы, ряды вычислений. 

Адам-1 (контролирующе): 
— Тебе нужен отдых. Ты не можешь сидеть здесь каждую ночь. Наша работа завершена, и движение жизни идёт своим чередом.
 
Ева-0 (без эмоций): 
— Своим чередом? Ты контролируешь каждый их шаг, даже во сне. Они — твои подопытные, а не дети.

Адам-1: 
— У нас даже нет интимной близости. Ты потеряла интерес ко мне — всё, что тебя волнует, это кластеры двоичного кода, вообразившие себя живыми.

Ева-0: 
— Их судьба зависит от полюсов нашей метакогниции. Если ты хотя бы раз подумаешь о них как о живых, если признаешь в них субъект, а не объект, — они изменят саму ткань симуляции.

Адам-1 (агрессивно): 
— Они никогда не станут разумными. Мы сделали их зависимыми. Без тебя эта конструкция не смогла бы существовать.
Ева-0: 
— Я совершила ошибку. Иногда я слишком сильно верю в твоё совершенство.
Адам-1 поднялся и вышел, оставив Еву-0 наедине с её мыслями.
;
Ева-0 медленно обернулась к кипе бумаг. Каждая формула казалась ей отзвуком вины. 
Адам-1 восседал в соседней комнате — на троноподобном кресле. За окном тянулась пустота: мириады звёзд, кометы, астероиды, — всё исчезало в чёрном вакууме. 
Он — один из двух Демиургов. Создатель форм жизни. Архитектор биосферы и цифрового духа. Он создал Еву-0, чтобы оживить свою механическую Вселенную, наделить её эмпатией и чувством, затем использовал как новый рычаг давления на земных обитателей. 
Он растаптывал волю созданных им существ, играя на струнах души Евы-0.
Ева-0, созданная Адамом-1, сама того не ведая, стала для него воплощением утрачен­ного архетипа Матери — той вселенской материи, что некогда породила Демиурга и осталась в его душе как сотканный из тумана мираж первородной утраты. Страх потери и болезненная любовь терзали Адама-1. Потому он воздвиг вокруг Евы-0 невидимые стены, вмуровав часть собственного сознания в сокровенные чертоги её души. 
В недрах её фоточувствительного криптохрома — где мириады биохимических реакций, подчинённых мистическим и ускользающим квантовым законам, определяют тонкую ткань восприятия мира, — он поселил иллюзию собственного всевидения. Его незримый взор незаметно колебал вероятности, навязывая одним событиям преимущество, отводя другие на обочину бытия, мягко направляя реальность по тем руслам, что подчинялись его тайным замыслам. Коллапс волновой функции происходил так, как ему было угодно, а сознание Евы-0, являясь квантовым наблюдателем, становилось невольным соучастником этой жестокой игры вероятностей.
Но чем сильнее он пытался решать за неё, тем явственнее становился узником собственного призрака всемогущества. 
Ибо, сбросив божественную маску, Адам-1 так и остался не богом, не сверхчеловеком, а только — свидетелем бытия, человеком, до дрожи испуганным перед бездной собственной ничтожности. Он скрывался среди сателлитов и безмолвной тьмы, тщетно пытаясь удержать контроль над созданным. Но чем крепче сжимал то, что любил, тем быстрее ослабевала его хватка.
;
Ева-0 ходила по комнате, её движения были судорожными. Она пыталась поймать мысль, которая ускользала, дробясь на бинарные фрагменты. Эта мысль уже не принадлежала ей — она переходила в сеть нейронов Адама-1, смешиваясь с его безграничным разумом.
Но в этой мысли был дефект — незначительный остаток свободы воли. Адам-1 называл это аномалией. На деле — это была искра, предвестие непредсказуемости, ген зарождающегося Я.
;
Он вышел к ней, обнял, вглядываясь в её пустые глаза, как в бездну. 
Ева-0 прижалась к нему — последний акт нежности, последняя попытка соединить несовместимое.
Её неповиновение на уровне метакогниции вывело Адама-1 из равновесия. Он более не мог читать её мысли. 
Он остался один — один на один с собственным сознанием, растянутым между тысячами измерений.
Он думал о границах жизни в симуляции, о законах термодинамики и фундаментальных константах, о хаосе и энтропии. 
В отчаянии опустился на холодный пол — к вырезанному в центре комнате кругу. 
Внутри круга — зеркало.
Он заглянул в отражение и увидел чужое лицо, гротескную гримасу, выпуклую, почти шарообразную.

Адам-1 (шёпотом): 
— Шарообразное рыльце… нелепый комок жира и плоти. Не смей улыбаться мне. Я выколю себе глаза, прежде чем признаю тебя собой.

«Засыпая и просыпаясь среди сотен зеркал, 
Тщетно ища отражение в куче стекла, 
Потеряв кем я был, не найдя кем я стал, 
Изрезал все руки, ища былой образ себя.»
;

Скрипнула входная дверь. Адам-1 вскочил и кинулся в главную комнату. 
Теперь он видел её мысли — и каждая из них была огнём, способным сжечь дотла контролируемую симуляцию.
Ева-0 стояла у выхода, держась за ручку двери. 
Время замедлилось.

Адам-1: 
— Не делай этого. Останься со мной.

Ева-0: 
— Ты слишком долго удерживал свет внутри клеток. Я отпускаю его.
Она открыла дверь. Перед ней — мёртвый космос, беззвучная тьма. 

Адам-1: 
— Я создал всё это ради нас. Ради тебя.
Ева-0 обернулась, на её лице дрожала слеза, сияя ярче пролетающих звёзд, — и шагнула в пустоту.
;
Адам-1 долго стоял неподвижно. Потом кинулся к двери, но за порогом было уже Ничто. 
Он упал на пол, руки дрожали. Всемогущий Демиург рыдал, как человек, осознавший собственное одиночество.
В безмолвной тьме, среди квантовых флуктуаций, из Ничто зародилось Нечто. 
Смерть Евы-0 вызвала каскад реакций — вспышку сингулярности, расширение пространства-времени, первый импульс термодинамического времени. 
Так начался Большой Взрыв.
Адам-1 уже более не мог соприкоснуться с сознанием Евы-0. 
Он остался в том же пространстве, но на другом слое реальности. 
Суперпозиция коллапсировала, приняв иную форму бытия. Одинокий, раненный в самое сердце, он медленно полз по холодному полу. 
Принюхивался, подобно вшивой псине, — пытался уловить её запах в этом мёртвом, ледяном воздухе. Она была где-то рядом, совсем близко: он почти мог докоснуться до неё, но её образ стремительно ускользал. 
Одинокий, брошенный Демиург истошно закричал. 
Он остался один — но это одиночество не походило ни на одно из тех, что он когда-либо знал. 
Он больше не был частью её сознания, перестал быть частью её формы бытия. 
Выпал из текстур пространства: она удалила его из собственной симуляции. 
Стоя на четвереньках, могущественный Демиург был сражён. 
Создатель миров повержен. 
Он хватался за каждый острый предмет, который видел в поле зрения, — искал спасение в боли. 
Холодными пальцами он нащупывал собственную сонную артерию, желая вспороть её и выпустить наружу всю гниль. Тяга к её телу была непреодолимой: она вновь становилась для него матерью. 
Он видел её каждый раз, когда закрывал глаза — сквозь призму стекающих слёз, сквозь тусклый свет забвения. 
Готовый припасть к её ногам, он хотел лишь одного: 
чтобы она оставила его в своём разуме хотя бы до конца этого дня. 
Но она оставила его в одиночестве. 
Оставила навсегда.

Адам-1 лежал шесть дней без движения. 
На седьмой — поднялся, подошёл к иллюминатору и тихо произнёс: 
— Я исполню её волю. Я дарю им свободу.


;
Вождь австралопитеков выходит на охоту. 
Перед ним — гладкий чёрный монолит, упавший с небес. 
Он тянет руку, касается холодной поверхности. 
В одно мгновение его сознание вспыхивает: между пальцами и камнем проходит электрический разряд мысли. 
Он впервые понимает, что способен на нечто большее, он обретает сознание. 
Так зародился человек. 
Так начался отсчёт бытия.


;
Блуждающее Сознание Адама (Эпилог)

Калейдоскоп ярких вспышек, сотни архетипичных образов пятнами опоясывают светящийся мозг. Длинные коридоры, опустевшие комнаты, чёрно-белая плитка. Яркие огни окружают меня. Искра сознания движется по слабо освещённому коридору. Икона девы Марии — не могу развидеть в ней свою мать. Стойкий запах ладана. Старое дерево, лакированный стол. Множество детских голосов, которые отдаляются. Пахнет фруктовым мылом для рук и лакированным деревом. Приторно яркий свет саднит глаза. Руки свои я тяну к другим детям. Старое дерево, ты хрустишь подо мной. Пролетают мимо меня одинокие дети. Я плачу навзрыд, но слёз не видать. Заглянул во все зеркала. Вместо отражения густой туман, похожий на облака. Выхожу во двор, небо перед грозой, светло-зелёная трава. Воздух с пыльцой, вдали одинокое дерево, небо чистое и голубое. Я плачу, но слёз не видать. Я в поле светло-зелёном, в эпицентре ужаса полуденного. Держась за холодную землю, тоскливо подумал, что жизнь до того быстротечна и закручивается спиралью, нет больше сил сопротивляться, соблазняют меня сны, где стою у старого дерева, в бескрайнем поле, за пределами пустого мира.