Перевод. The Sewing-Girl by R. W. Service

БЕЛОШВЕЙКА

В мансарде скромной я живу
Среди Латинского квартала.
Большой её не назову,
Здесь и для кошки места мало.
И что с того! Зато я в ней,
До славы и еды охочий,
В дуэте с Музою моей
Пишу, пишу все дни и ночи.

Был май. Над рифмой я корпел,
Чтоб довести её до блеска.
В окно случайно посмотрел:
Через дорогу занавеска
В окне мансарды поднялась,
Открыв, как в комнатке унылой
Сидела девушка, склонясь,
И что-то шила, шила, шила...

Хоть комната была скудна,
Она как будто бы светилась.
Герань краснела у окна,
И канарейка суетилась.
А девушка за тем окном
Работала легко, умело.
Пока я думал о своём,
Она всё пела, пела, пела...

Бог да поможет ей, такой
Умелой, смелой и прелестной,
Когда мы с ручкой и иглой
Над городом трудились с песней,
И наблюдал я из окна,
Задумчиво слова рифмуя,
Как пела за шитьём она,
Не зная, что я существую.

Но вот настал тот день, когда
Вдруг стало всё совсем иначе:
Работать села, как всегда,
Но не поёт, а плачет, плачет...
У канарейки тусклый вид,
Герань поникла. Но в надежде
Подумал я: сейчас грустит,
Но завтра станет петь, как прежде.

Но не случилось, не сбылось,
Она не пела, а рыдала.
Пока я думал, что стряслось,
Она всё больше увядала.
Однажды занавес глухой
Завесил милое оконце.
Тогда подумал я с тоской:
Ушла и больше не вернётся.

Вот я сижу, гляжу опять
На то окно в надежде тщетной.
О, я готов всё-всё отдать,
Что увидеть тот заветный
Огонь свечи в окне её,
И чтобы девушка сидела,
Держала бы в руках шитьё
И снова пела, пела, пела...

---

The Sewing-Girl

The humble garret where I dwell
Is in that Quarter called the Latin;
It isn't spacious — truth to tell,
There's hardly room to swing a cat in.
But what of that! It's there I fight
For food and fame, my Muse inviting,
And all the day and half the night
You'll find me writing, writing, writing.

Now, it was in the month of May
As, wrestling with a rhyme rheumatic,
I chanced to look across the way,
And lo! within a neighbor attic,
A hand drew back the window shade,
And there, a picture glad and glowing,
I saw a sweet and slender maid,
And she was sewing, sewing, sewing.

So poor the room, so small, so scant,
Yet somehow oh, so bright and airy.
There was a pink geranium plant,
Likewise a very pert canary.
And in the maiden's heart it seemed
Some fount of gladness must be springing,
For as alone I sadly dreamed
I heard her singing, singing, singing.

God love her! how it cheered me then
To see her there so brave and pretty;
So she with needle, I with pen,
We slaved and sang above the city.
And as across my streams of ink
I watched her from a poet's distance,
She stitched and sang . . . I scarcely think
She was aware of my existence.

And then one day she sang no more.
That put me out, there's no denying.
I looked — she labored as before,
But, bless me! she was crying, crying.
Her poor canary chirped in vain;
Her pink geranium drooped in sorrow;
"Of course," said I, "she'll sing again.
Maybe," I sighed, "she will to-morrow."

Poor child; 'twas finished with her song:
Day after day her tears were flowing;
And as I wondered what was wrong
She pined and peaked above her sewing.
And then one day the blind she drew,
Ah! though I sought with vain endeavor
To pierce the darkness, well I knew
My sewing-girl had gone for ever.

And as I sit alone to-night
My eyes unto her room are turning . . .
I'd give the sum of all I write
Once more to see her candle burning,
Once more to glimpse her happy face,
And while my rhymes of cheer I'm ringing,
Across the sunny sweep of space
To hear her singing, singing, singing.