А ты конфетку хочешь?

     Есть у меня племяшка, Сашенькой звать. Лет пяти от роду ей тогда было. Девчушка ой какая хорошенькая, светленькая, кудрявая, с двумя бантами, торчащими в разные стороны, будто антенны, улавливающие вселенскую несправедливость. И была у неё в том возрасте одна забава примечательная.

    Подбежит, бывало, ко мне, смотрит преданными глазами и спрашивает этаким сиропным голоском:
     — Дядя, а ты конфетку хочешь?
     Первый раз я, конечно, поддался.
     — Хочу, — говорю.
     Она тут же хлопает ресницами и выдаёт:
     — А мне мама не даёт. Говорит, зубы испортятся.

     Стоит, смотрит на меня с укором, мол, чего это ты, взрослый дядька, конфет хочешь, а мне нельзя. Я тогда и не сообразил, в чём подвох.
     На второй раз я уже поумнел.
     — Нет, — говорю, — не хочу я конфету. Спасибо.
      Тут же на её личике появляется огорчение неподдельное, да какого-то вселенского масштаба, я бы сказал.
     — А я хочу, — вздыхает она. — А мне мама не даёт.

     Тут-то меня и осенило. Да она же со мной и не разговаривает вовсе. Она сама с собой диалог ведёт, а я так, статист, фон для её собственных мыслей. Ей от меня нужен был не ответ, а подтверждение её собственного «хочу». Словно эхо её же желания.

     Стал я тогда наблюдать, и оказалось, и вовсе это не только детская забава. Возьмём, к примеру, соседа нашего, дядю Васю. Встретит тебя у подъезда, кашлянет для важности и изречёт:
     — А ведь завтра, слышно, дождь будет.
     Ты ему в ответ:
     — Да нет, вроде по радио ясную погоду обещали.
     А он, будто и не слышит:
     — Да, дождь. Надобно зонт завтра брать.
     И уйдёт, довольный. А я ему был нужен, как стена, от которой отскакивает его собственное мнение, чтобы он его лучше расслышал, а не для диалога вовсе.

     Или наша тётя Катя, всё с того же третьего этажа. Подойдёт и сокрушённо так скажет:
    — Ой, а Степановы опять машину новую купили. И откуда только деньги берут? Не иначе, нечисто на руку.
    Ты ей начинаешь объяснять, что Степановы, мол, оба на двух работах горбатятся, дети уже взрослые. А она махнёт рукой:
    — Ну уж это вы мне не рассказывайте. Знаем мы эти «работы».
И пойдёт себе дальше. Она ведь и не для обсуждения спрашивала. Она свой внутренний монолог о несправедливости мира вслух озвучила, а я ей в том помешал даже.

    Сидишь, бывало, после таких разговоров, и думаешь. Мы все в каком-то смысле немножко такие же Сашеньки. Подходим к другому человеку, тычем в него пальчиком и спрашиваем: «А ты конфетку хочешь?» А на самом деле кричим: «Послушай, как же я сам хочу эту конфету! Пойми моё желание! Узаконь его! Сделай его настоящим, произнеся вслух!»

    Человек — он ведь самое удобное зеркало. Только смотримся мы в него не для того, чтобы увидеть себя, а для того, чтобы услышать. Услышать эхо своих собственных мыслей, страхов, надежд и оправданий. И хорошо, если найдётся кто-то мудрый, как тот же Сергей Андреевич, кто поймёт эту игру и не станет спорить с отражением, а лишь молча кивнет, давая тебе возможность самому разобраться в том, что ты, по сути, уже сказал самому себе.

Жаль, конечно, что я сам наукой этой барометрической так и не овладел в полной мере. Всё мне неймётся — то дяде Васе погоду поправить, то тёте Кате логику втолковать. Но ничего, как говорится, путь освобождения от любой проблемы начинается с её признания. Признаю — грешен. Грешен против тихой мудрости и в пылу спора сам порой забываю, что меня спросили не для ответа, а для отражения.

октябрь 2025