Поэма Нацпроекты и провинции

Триптих

«Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был».
© Анна Ахматова, «Реквием»

Вместо предисловия

С 1 января 2006 года в России началась реализация первых четырёх национальных проектов. Позже их количество кратно увеличилось, а инициатором многих стал непосредственно президент страны Владимир Путин.

Каждый россиянин хотя бы раз сталкивался с нацпроектами. Они действительно окружили заботой жителей российских мегаполисов. Однако их реализация в некрупных регионах и национальных окраинах оставляет желать лучшего.

Это я вынужден был понять в 2024 году. Тогда я работал корреспондентом в информагенстве регионального уровня. В день сдачи всего лишь трёх объектов по проекту «Комфортная городская среда» в нашем небольшом городе, ни один из них не был готов даже на 30%.

Местные чиновники твердили: всё идёт, как надо, жаловаться в прокуратуру на исполнителей не нужно, потому что тогда центральное правительство перестанет выдавать десятки миллионов рублей из бюджета.

На те три объекта выделили около 35 миллионов. Их судьба известна, наверное, только Богу. Таким образом, эта поэма основана отчасти на реалиях печальной провинциальной действительности в России.

1.

Зима разгорелась
холодным огнём,
за окном минус сорок
и ночью,
и днём.

Стемнело. Декабрь.
И, аки корова на льду,
крадётся старушка
к родному двору.
Не видно
ни носа, ни рук,
ни ряби канала,
ни серых разрух.
Откинула бабка стотонную дверь,
открылася бабке
подъездная серь.

— Так жить невозможно,
хорошо, что теперь
изменится жизнь,
заживём, э-ге-гей! —
Подумала старая,
в газетке прочтя,
что берутся за город
кремля сыновья.
Пришёл нацпроект наконец
в Сибиря,
белющими латами
громко стуча.

— Ком-форт-на-я
го-род-ска-я
сре-да, — по буквам прочла, —
Придумают же!
Каковы письмена!
А сколько проектов:
и парк, и музей,
и велодорожка
на радость людей!
Васютка, ась, Вась,
любимый внучок.
Смотри, рядом с нами отстроят
чуток.
Ещё плебисцит предлагают,
хоть спросят у нас,
во что лучше вло;жить
народный запас.
Я за велодорожку
ногами, руками —
вся буду,
чтоб не шлялись вы, детки,
ночью по нашей
преступной провинции.

На том порешила
и утром пошла
она к остановке.
Промёрзла уж вся.
И на скрипучей от холода,
старой маршрутке
к волонтёрам старушка
потарахтела.

С трудом свой голос
бабка дала.
Сходила на рынок,
в аптеке была…
Глядь, и уже вся округа
погрузилась во тьму.
Поехала взад. Доехала.
Не видно опять ей
ни серых разрух,
ни ряби канала,
ни носа,
ни рук.
Крадётся старушка.
Уверена вся,
что скоро отстроится
тут их мечта.

Неделя прошла.
Долой кружевную салфетку,
даёшь народу
новостную сетку!

— Вася… Вась!
«Вести» мне включай-с, —
протянула старушка,
сочтя,
что решающим стал
голос
порядочного комсомольца.

Чудо ведь,
но так и вышло.
Проект победил.
Бюджет огласили,
а пиджак из Ростендера
важности полный
заявил:
«Велодорожке по улице Южная
42 бис —
быть».

Бабка тут же,
будто лампа Ильича,
вся засияла
от искреннего своего,
неподкупного
счастья.

Полгода прошло.
Сдать новую велодорожку
уж время пришло.
Ржавый рухнул
стройзабор,
а за ним, как полагается,
отсутствие
любого присутствия.

Бабка
впала в дикий шок.
Вся озверела и долго трясла
за плечи изящные
приглаженного пиджака,
но ответ был сух:
«Мы не успели,
закончим потом.
Средств не хватило,
сами вот боремся
мы
с потолком.
Не последняя же
инстанция.
Хочется — выше пишите».

Старушка номер раздобыла,
вечером долго,
упорно
звонила.
Устала бодаться и думает,
быть может, новости включить.
И тут понимает:
про Ваську забыла.
Он
вроде
утром ещё уходил,
в последний раз
с друзьями по центру
бродил,
пред тем, как новую,
комфорта полную среду
создадут.
Но не вернулся уже он домой,
час прошёл,
за ним —
второй.
Мальчик пропал,
нацпроект не успел,
а мёртвую бабку
уж через недельку
отец Феодосий
в часовне у старой хрущёвки
отпел.

2.

Рассвет ручища тянет к облакам,
проснулись утром, загундели птицы.
Вдоль узких тротуаров толпы дам
кокетствуют, хоть сами бледнолицы.

Средь этих толп немытых и невежд,
один запомнился навек прохожий.
Привлёк он многих взглядом без надежд,
чесался, словно иглы носит с кожей.

Причина зуда быть могла б в блохе,
могла в натянутом рубашки сверху
гранатового цвета свитерке,
в котором ни одна была прореха.

А, может, волновало кое-что,
и душу так терзали мюсли мыслей,
аж, тише стали ездить все авто,
и с ритма сбились каблуки-регистры.

Действительно, тревожится чудак,
достал блокнотик журналистский быстро
и водит, водит ручкой буквы так,
как будто пальцы — грузные канистры.

Он записал слов пять. Перечеркнул.
Приехала, стоит, трясясь, маршрутка.
Чудак оскалился, среди акул
стоит, и улыбается он жутко.

И города другой мелькнул конец,
расталкивая граждан, чудик вышел.
На шею бейджик натянул храбрец
с блестящим словом «Пресса-новостишек».

Сегодня здесь большой сдают проект.
Москва селу отсыпала деньжонок,
чтоб людям создали «урбан-объект»:
простейший сквер брусчаток и лавчонок.

Надзорными глазами стал Нарфронт,
с собой и прессу взять посмели нагло.
Напротив камер гордо встал архонт,
сейчас он будет режиссёр спектакля.

Идёт в защиту, нападая мэр:
«Нам денег мало дали. Сроки… сроки
ужасно было поджимали… сквер…
и нет его. Закончим экивоки».

Такой вот комментарий власть дала.
В кавычки втиснул мысль наш репортёрщик,
блокнот — в портфель, сияют купола
у церкви, много терпящей не морщась.

Зашёл чудак, наполнен кабинет,
ютятся в строгости с утра коллеги.
Он сел за стол готовить винегрет:
из слов плести статью о человеке.

И он писал, и Бог его рукой
в статье чернил воров-политиканов,
вскрывал слои людской души гнилой,
и так закончилась статья буранов.

Её редактор прочитал не раз.
Он снял очки и закусил их душку:
«Ты, видимо, совсем забыл приказ.
Зачем, скажи, ты в их клюёшь кормушку?»

И в клочья порвана была статья,
в газетке напечатали другую.
Чудак сидел с затылком у ружья,
нажать не смог, волочит жизнь земную...

3.

И проспекты, и скверы, и парки
занырнули всемерно во тьму.
В городке, что похож на тюрьму,
закрывают расхожие лавки.
Наступило вечернее время,
очевидно, нет веры глазам.
В темноте колесит по мостам
иномарок сердитое племя.

И мигалки, сирены включились,
возбудив восхищенье невеж:
губернаторский гонит кортеж,
по горам, что в вагоны сцепились.
Подъезжают к ажурным воротам,
освещённым лазурным огнём
и увитым из злата плющом.
Открывают ворота красоты.

Распластался партерный здесь садик,
где мерцает вечерний фонтан.
Вдруг растаял былинный туман,
а за ним и павлинчики в ряде.
Вдалеке же в манере барокко
пышнотою манящий дворец
вызывает восторги сердец
и таращится зорко в сто окон.

Из машины учтивости полон
выползает порывами змей.
Кожсалон оставляя шустрей,
губернатор, петляя, приволен,
уползает к себе в необъятный,
различимый с небес особняк.
И садится, повесив пиджак.
Позади — Ахиллесик хрустальный.

И затихли, молчат канделябры,
золотые серванты, гардин
и картины, и бра, и камин,
и панель из ядра палисандра…
В тишине остаётся зачахнуть:
губернатору родствен Кощей.
А Кощей поглощает людей,
он лишь жизнью мечтает запахнуть.

19 ноября 2024 — 21 октября 2025 года