Ужель?

Она — душа, чья стихия — свет. Она пила его веками, как хлеб, как воздух, рождалась в его струях и утопала в зенитах ясного дня. Но вот — ужель? — настала та самая пора. Некий внутренний календарь повернулся, и в канун бытующего в ней лета осень, сладкая, прощальная пора, прошептала нежно в самое ухо: «Пора».

И пришла зима. Не грубая, не с метелями — пока нечаянно, осторожно, как первое охлаждение в жилах. Ледок сомнения, небрежно брошенный в лужицу былой веры, уже сверкает хрустальной, неумолимой кромкой. Иней сомнений на поникшей траве желаний тает, оставляя алмазные, колющие следы. А где-то, в самой глубинной тени, притаился первый, еще робкий снежок отречения — предвестник грядущих метелей, великого очищения через одиночество.

В воздухе ее мира витает не тишина, а тихая музыка преображения. Музыка того, как душа, рожденная из света, учится гореть изнутри — когда света снаружи больше нет.