Огород Огородникович или Увядшая Грядка 3

На следующее утро дядя Вася, как обычно, с кислым лицом вышел на крыльцо, чтобы закурить. Рука потянулась к старому транзистору, чтобы включить утренние новости с их вечным ворчанием, но вместо привычного хриплого треска его встретила лишь тишина.
- Чёрт, батарейки, что ли, сели? — пробурчал он и тряхнул приемник. И в этот момент тишину разорвало.
Не грохот новостей, а чистый, как хрусталь, свист. Прямо над его головой, в спутниковой тарелке, которую он когда-то водрузил с таким трудом, пара серых славок свила себе уютное гнездышко. Они перекликались так задорно и радостно, что Вася невольно поднял голову и смотрел на них дольше, чем собирался.
И тогда он это почувствовал. Воздух. Он был не просто утренним воздухом. Он был густым, пьянящим коктейлем из запахов. Пахло свежевскопанной землей, хотя он не копал. Пахло мокрой после росы листвой. И главное — пахло грозой, хотя на небе не было ни облачка. Этот запах бил прямо в нос, настойчивый и живой, напоминая ему что-то очень важное, что он давно забыл.
- И чего это сегодня так в ушах звенит? — проворчал он уже себе под нос, но встал с крыльца и сделал несколько шагов к огороду.
И тут его нога наткнулась на край картофельной грядки, которую он вчера так и не доделал. Из земли торчал упрямый, толстый корень пырея. Без всякой мысли, почти автоматически, дядя Вася наклонился и потянул за него. Раздался сочный, удовлетворяющий хруст, и длинное белое корневище вышло из земли. И в этот самый момент под его босой ногой земля слегка, едва заметно, дрогнула.
Это был Аристарх. Он проложил свой ход прямо здесь и, почувствовав тяжесть человеческого шага, совершил легкий, почти вежливый толчок — напоминание.
Василий замер. Он смотрел на корень пырея в своей руке, на влажную, прохладную землю, и в его памяти всплыл образ: он, молодой, сильный, и его отец, учащий его, как правильно держать тяпку. «Земля, Васенька, она живая. Она тебе добром за добро платит».
Слова, которые он не вспоминал десятилетия, прозвучали в голове так ясно, будто отец стоял за спиной.
Он выпрямился, отшвырнул пырей и посмотрел на свой заросший бурьяном участок. И странное дело — он увидел не беспорядок, а.… вызов. Тихий, молчаливый вызов от самого огорода.
В тот день телевизор так и не включился. Дядя Вася нашел в сарае старую, затупившуюся косу и вышел на битву с сорняками. Он не слышал, как с яблони посыпалась тля, уносимая внезапным ветерком. Не видел, как из-под куста смородины за ним наблюдает старик в плаще из лопухов, опирающийся на яблоневый посох.
- Ну что, Аристарх, — тихо сказал Огород Огородникович, обращаясь к земле у своих ног. — Каковы новости из-под пятки?
Из-под дерновой шапки Повелителя выполз его советник.
- Вибрация изменилась, Огород Огородникович. Раньше она была тяжелой и унылой. Теперь... в ней есть ритм. Пусть неуверенный, но ритм. Картофель докладывает, что давление невежества ослабло. Морковь надеется, что скоро сможет расти вглубь, а не вширь, спасаясь от сорняков.
Огородов улыбнулся, и его лицо, похожее на кору, стало добрым и теплым.
- Он вспомнил, старый друг. Он вспомнил разговор с землей. Это главное.
С тех пор жизнь дяди Василия изменилась. Он не стал каким-то супер-огородником, его руки по-прежнему делали многое кое-как. Но в его движениях появилась осмысленность, а в глазах — не раздражение, а спокойная сосредоточенность. По вечерам он теперь сидел не перед телевизором, а на том самом крыльце, слушая, как славки укладывают своих птенцов спать, и вдыхая густой, живой запах своего огорода.
Он так и не узнал, кто такие Огород Огородникович и Аристарх. Но он твердо знал одно: у его огорода есть душа. И эта душа, оказалось, может быть очень благодарной.

Вечерело.  Было тихо, пахло мокрой после полива землей и спелой смородиной. Огород Огородникович и Аристарх Червей совершали свой вечерний обход, остановившись на краю участка дяди Васи. Оттуда доносился ровный, довольный скрежет — Вася точил косу.
Аристарх, высунув из норки переднюю часть тела:
- Н-да-с... А картофель-то его, между прочим, всё ещё кривоват. И морковка, раздвоенная попадается. Говорил же я — характер у человека, как глина, разом не перелепишь.
Огород Огородникович, усмехнувшись в усы, сказал другу:
-  А, ты помнишь, Аристарх, ту самую, первую его клубничку? Кривую, да алую? Самый сладкий урожай — это не самый ровный. А самый желанный. Он теперь не за урожаем гонится. Он за покоем.
Аристарх, слегка фыркнув, ответил:
- Покой? С моей-то работой? Вечно эти корешки то полить забывает, то прополоть ленится. Я там, внизу-то, знаю... Всё ещё ленив он, Огород Огородникович! Врёт нам его душа!
- Огород Огородникович, прислонившись к посоху и глядя на закат, промолвил:
- Не врёт, старый друг. Она просто... ищет свои корни. Ты же не ругаешь одуванчик, что он сквозь асфальт лезет? Он не вредный. Он — живой. Так и человек. В нём всегда есть семечко, что к солнцу тянется. Иногда его сорняками затянет, иногда тень на него упадёт... Но оно есть. Всегда.
Немного помолчав, Аристарх продолжил:
- И вы, значит, в каждое такое семечко верите? Даже в то, что у дяди Васи под горой ворчаний и старых батареек?
Огород Огородникович глянул на Аристарха и твердо произнёс:
- Особенно в такое, Аристарх. Потому что если мы, хранители этой земли, в него не поверим — кто же поверит? Тля? Пырей? Нет. Наша работа — не наказывать сорняки, а давать добрым семенам силу пробиться. Пусть даже одно из десяти. Но оно пробивается. И ради этого стоит носить этот старый плащ и ковыряться в земле.
Аристарх что-то пробормотал себе под нос, что прозвучало как «идеалист вы, Огород Огородникович», но не стал спорить. Он видел, как из окна дяди Васи теперь не виден синий свет телевизора, а на столе лежала потрёпанная книжка о выращивании перцев.
Аристарх, чуть мягче произнёс:
- Ну, ладно... Морковка-то раздвоенная, может, и милее на вид. А я, пожалуй, пойду. Мне ещё к корням его молодой яблоньки подобраться надо... Пошептать им, что пора бы и плодами обзаводиться. А то старикашка-то наш, гляди, и правда на покой надеется. Нельзя ему расслабляться.
Чуть, шурша, Аристарх скрылся в своем подземном царстве, оставив Огородовича одного — стоять на страже своего живого, дышащего, полного надежды мира.