о, январь без конца и без краю...

О, январь без конца и без краю,
без конца и без краю — ничто.
Небеса в шифоньер убирая,
нафталин отряхаю с пальто.

От потертого, редкого драпа
он слетает на крышу, на сад,
на Валдайскую мятую шляпу,
позабытую лето назад,

на таежные темные ели,
валаамские образа...
И ворочаясь в бедной постели,
Закрывает Россия глаза.

...Не люблю я ни холод, ни темень,
ни суровое, с деда, пальто,
но приходит последнее время,
за ворота не выйдет никто,

разве что убаюкать, порушить,
потереть непосильные сны,
облепившие нежную душу
почитай, что от самой весны.

Человек прогорает от боли
среди кротких российских равнин:
русский бунт или русская доля —
много входов, да выход один.

И за тем, чтобы сердце остыло,
чтобы стала привычней земля, —
надвигается Белая сила
навека до конца февраля.

А потом, как с похмелья, как с тифа
ты выходишь. Ручей у крыльца...
И какие-то странные глифы
возле глаз, посредине лица...

Солнце теплится храбро и слабо,
и в тебе начинается жизнь...
И тотчас появляются бабы,
книги,
флаги,
дома
и ножи.