Преступники романизма

Новая Леди-Любовь
Танцует, пьёт и веселится,
Ведь бал очередной
Вновь начался.
Где щебет слухов леди,
Рыцарской жестокости,
Власть славы и тщеславия
Ведут и создают театры
Пустоты...

А в глубоком подземелье
Старая Любовь,
Стоная, плачет
Во тьме,
В тиши глухой.
А перед нею камеры,
Что ровным рядом тянутся,
И в каждой здесь сидит,
Кто за неё боролся,
Кто за неё боялся,
Кто за неё страдал,
Кто за неё желал.
И ходит она разговаривает,
Пытаясь помочь и моля о прощении...

Вот первый изувеченный пленник —
Безглазая Верность.
Что, борясь, защищала
Её, но не вышло, ведь
Глаза ей выкололи,
Чтобы не сумела
Ложь отыскать,
А ревности песнь сумела
Услышать, не зная об этом!

А вот и вторая —
Несчастная пленница,
Правда-страдалица.
Только вот от прекрасного
Гласа и дикции
Следов совсем не осталось,
Ведь горло её перерезано
Клыками, что точила Ложь,
Чтоб слова были лишь лживыми!

Третий, четвертый и пятый...
А далее — великое множество пленников...

И вот — предпоследняя камера,
Где таится испорченный,
Обглоданный, разорванный,
Изуродованный, сожжённый,
Отравленный, четвертованный,
Но при всём этом несломленный!
Позвольте представить
Самого опасного преступника
Этого времени —
Одержимость.
Что свята была,
А теперь так порочна,
Что ужасы
Убегают, стоит только услышать...
А когда-то этот рыцарь
Боролся с тревогами,
Ложью, грехами,
Злыми святыми,
Ложными слухами,
Безвкусными веяниями.
Он не требовал ничего,
Кроме присутствия.
Он ранее — вернейший,
Прекраснейший,
Мудрейший,
Сильнейший
Последователь.
А теперь — лишь преступник,
Что остался последователем,
Что таится, ведь не жаждет признания от той,
Кому верен всегда, —
Ведь он чувствует её присутствие
В этом ужасе погружения...

А последняя камера пуста,
Ведь не поймать последнего
Геройства хаоса и гармонии,
Гонца и клирика романтизма!

А любовь все ходит меж камер,
Все боясь заполнения последних
Комнат двух,
Ведь не знает,
Что скрывается
В предпоследних оковах
Её самый верный последователь,
Одержимость,
Для неё они пусты,
А Одержимость слышит боль
Любви, её муки отчаяния,
Но, не желая её добивать,
Скрывается в самоё тёмном углу,
Без возможности двинуться.
Одержимость не верность,
Оно - чувство отдельное,
Оно - преступник,
Что увековечен романизмом,
И даже почти позабыт самим
Романтизмом...
Уж не помнит никто
Каким было прежде оно
Никто не помнит,
Кроме древнейших  изваяний,
Ветров и океанов,
Да самой земли непреклонной.
ведь он есть клирик молчания,
Вечного проявления
Любовных тревог, сил и могущества,
Он тот кто передаст всё без утайки,
Но каковы чувства,
Такова и изнанка...
Сейчас все лишь видят его таким,
Ведь изнанка романизма такова!

За территорией замков,
Сверкающих сводов,
За лесами густыми,
За морями большими,
За ночными небесами,
За цветущими полянами...
Сидел на камне под дубом
Великим, усталым, огромным
Мужчина иль женщина,
В одеянии темном,
И все незаметно в нём:
Ни лица,
Ни улыбки,
Ни глаз,
Ни ушей,
Ни цвета кожи,
Ни даже фигуры...
И есть ли конечности?
Тоже не видно...

Имя давно
Позабыто,
К нему лишь
Могут приходить,
Чтоб увидеть,
Ведь он лишь
Статуя для всех,
Кто приходит поплакать...

Но вдруг исчезает
Тот силуэт,
Он пропадает из под взора,
В котором лишь боли следы,
Что были счастья птицы...

Безымянный танцует,
Плывет,
Поет,
Но нет и движенья,
Но нет и звучанья,
Но нет и следов...

То появится вновь,
Как изваяние,
Как память,
Как духовность,
Как святость,
Как греховность,
Ведь он это всё.

Он-дух безмятежья,
Он-демон тревог,
Он-искусситель,
Он-искренности носитель,
Он-смертоносен,
Он-жизни даритель...

Он воплощение желаний,
Он исполнение мечтаний,
Он есть твой сладкий глас стона
Под негой пленительного сна...

Он-Желание,
Вечное,
Скорое,
Любовное,
Ненавистное,
Страстное,
Хладное,
Нежное,
Жестокое,
Смешное,
Грустное....
И ВЕЧНО СВОБОДНОЕ