Владимир Тендряков Покушение на миражи

Неудавшееся покушение на Иисуса Христа
-
Роман Владимира Тендрякова «Покушение на миражи»
-
Где-то примерно до середины мне совершенно не нравилась эта очень странная и очень противоречивая книга. Роман, дописанный в 1979 году, переработанный в 1982м, изданный во время перестройки в 1987 г уже после смерти автора.
Эта одна из самых неровных книг, которые попадались мне в руки. Гениальные страницы, в том числе и так называемые вставные исторические новеллы, чередуются с целыми непонятными и мутными сюжетными линиями, невнятно и бестолково прописанными. Например, история с непутёвым сыном главного героя, профессора - физика, занявшегося весьма странным и жутковатым проектом "Апостол". Речь идет о моделировании компьютером альтернативной виртуальной реальности, касающейся событий двухтысячелетней давности. В ней Иисус погибает забитый камнями в Вифсаиде за три года до Голгофы.
-
«Недели две мы занимались анатомированием Иисуса Христа, разбивали его на отдельные признаки. Ирина Сушко кодировала их, выстраивала соответствующим порядком. Не такое, оказывается, уж и фантастическое дело представить человека, даже сложного, глубокого, противоречивого, в виде некой формулы. Впрочем, нет, не самого человека, а всего-навсего свое представление о нем, сложившийся в наших головах образ.
И вот однажды Ирина, как всегда, стремительно ворвалась ко мне, бросила на стол тисненый портфель.
— Откройте и посмотрите!
В портфеле лежала небрежно завернутая в бумагу толстая пачка перфокарт.
— Чувствуете, что вы сейчас держите в руках?
— Иисуса Христа?..
— Имен-но!
Иисус Христос в виде стопки тонких картонок, испещренных дырочками.
— М-да-а…»
-
Роман сильно устарел не потому что герои пишут личность Христа на перфокарты, а потому что автор считает миражом Христа. На самом деле химерой оказалась все описанная в романе советская наука и реальность, все персонажи романа, и сам автор, вернее его идеи и ценности. А прошло всего-навсего сорок лет. А вот фигура одного из персонажей романа Иисуса, спустя 2000 лет после его гибели и воскрешения только становится все более актуальной и современной...
-
Несмотря на это в романе есть очень интересные мысли и размышления.
Итак, Иисус гибнет в виртуальной реальности, а компьютер дабы спасти современную реальность немедленно выдвигает на его место фигуру апостола Павла. Фигуру очень противоречивую, его заветы и проповеди значительно слабее и запутанней. И участники понимают, что фигура сильно искусственная и откровенно слабая. Павел сам запутался в своих учениях и совсем не тянет на роль пророка, слово которого люди будут помнить много веков.
И вдруг в результате случайного технического сбоя нарушается целостность кода, и пропадает участок кода программы, прямо запрещающий дублирование похожих исторических личностей. Что приводит к корректировке изначальных данных, и компьютер "пользуясь" этим тут же воскрешает фигуру Христа, мотивируя это тем, что мол в истории человечества есть обстоятельства, которых невозможно никак избежать. Которые запрограммированы чей-то чужой волей и разумной иной логикой.
Ну я вот так возникает дилемма роли личности в истории, помноженная на проблему "яйца и курицы". Герои с разгона упираются прямо лбом в неоспоримый факт разумного управления человеческой эволюцией и человеческим прогрессом. Естественно возникает мысль, а человеческая история целиком не есть полностью смоделированная чьей-то разумной и более могущественной волей чем человеческая реальность.
То есть группа советских учёных — энтузиастов с помощью компьютерной программы "Апостол" научным путем доказала существование Божьего Предопределения или Перста Божьего. Что само по себе было кошмаром для любого советского человека, особенно учёного, особенно физика.
-
***
Ну, а лично для меня, наиболее сильным эпизодом романа является четвертая вставная историческая новелла, где рисуется совершенно черный и безрадостный абсолютно вариант, в котором Слово Божье, произнесённое на Голгофе о Любви и Прощении не вызывает у окружающих ничего кроме дикого хохота, прямо скотского ржания и открытого глумления. Причем как у господ, как у легионеров, так и у рабов. И даже казнённые и распнутые на столбах прямо корчатся от всеобщего сатанинского веселья.
Почему-то мне именно этот вариант сильно напоминает сегодняшнюю ситуацию в мире. Как реакции уже сегодняшнего общества на мольбы о любви и перемирии
-
«— Лю-ди!

Голос Лукаса был неожиданно режуще звонок, в сбившейся толпе произошло некое содрогание.

— Лю-ди! — Лукас вскинул длинную тощую руку к стонавшим столбам. — Вам нравится это?! Очнитесь, люди, — вы затравите друг друга! Вам и теперь невмоготу жить. Одно спасение, люди, — лю-бить! Перед смертью зову вас любите! Мудрый блаженного, богатый нищего, сильный слабого! Любите, как братья! Жертвуйте всем ради любви, как я сейчас жертвую жизнью!

Лукас кричал, а рядом в корчах изнемогал от хохота Фортунат. И нескладная, тощая фигура Лукаса, его срывающийся, резкий, заглушаемый громкими воплями голос, взывающий к любви, был столь нелепо неуместен, что все стали недоуменно переглядываться. Никто, кроме Аппия, не понимал, что, собственно, происходит, почему этот длинный человек оказался у столба и о чем он кричит — о какой-то любви. Возле столбов с казненными!

Недоумение должно было как-то разрядиться. Хохотал Фортунат, и его издевательский смех заражал недоумевающих. Кто-то за спиной нахохлившегося Аппия в тесной толпе истерически взвизгнул, кто-то рассыпался мелким смешком, и все зашевелились, заколыхались — прорвалось! Смеялись, раскачиваясь, в толпе. Приседали, хлопая себя по коленкам, рабы-палачи.

Тряслись в своих латах невозмутимые легионеры. Ощерился в путаной бороде беззубый рот Кривого Силана, выдавил кашляющие звуки. А громче всех по-прежнему хохотал Фортунат. И стонали распятые на столбах.

Лукас, взведенно вытянувшийся, ставший, казалось, еще длиннее и нескладнее, с гримасой ужаса озирался. Наконец он пошатнулся, схватился за голову, медленно осел. А все глядели на него и покатывались…

Не смеялся только Аппий, взирал провалившимися глазами на скорченного под столбом Лукаса. Все вторили обезумевшему Фортунату. С явным усилием Аппий шагнул вперед, волоча по земле свалившуюся тогу, подошел, постоял над согнувшимся Лукасом, тронул его за плечо.

— Живи… И не будь шутом.

Резко отвернулся, дергающимся шагом, таща за собой конец тоги, двинулся прочь, скупо кивнул на ходу, чтоб собирались в дорогу.»