лама савахфани

узор на белых стенах пожирает взгляды,
наивно око вылупилось из двери.
дрожащими руками, всхлипнув я, «мне страшно»,
но я новатор, я как мэри эннинг и мари кюри.

не надо уж серчать, немытый пол и подоконник,
не надо на меня, как уходя, отец, смотреть.
вода в стакане, в пластике немного водки,
я просто жухлая сирень, что вянет к маю по весне.

шаги и хруст из коридора - вот что!
мне говорили - найди якорь, вот он, мой.
но я клянусь, я даже верю, просто поздно,
я ставлю росчерк на экране, как пером.

мне мать сказала, что пора туда, в палату,
она мне обещала, мол, меня спасут.
мне папа говорил, что я никем не стану,
он без конца все вторил - рано я умру.

мне стыдно в грязи и с глядящим оком,
оно бензином растекается в моей груди.
выдавливает глупые и ревностные стоны,
о господи, лама, лама, лама савахфани!

болит внутри, болит и ломит от бессилия плечи,
что медленно спускают вниз, да к матери-земле.
я сотню раз писал, я говорил, оно меня не лечит,
ведь время только губит мысли о кресте.

любовь, я с ней знаком был, лишь подельник,
по ребрышкам скользит, целуя нежно пустоту.
она не любит никого извне, зажгу я свечи,
приму в себя, зажгу и поклонюсь в пакетике кусту.

распни меня, подняв на холм, о коем знаешь,
прибей запястья к дереву, я выберу июнь.
возможно, в крайнюю секунду, хоть бы краешком,
вернусь туда, где маленьким с цикадами смеюсь.