Вот ночь. Вот я сижу у поддувала

Вот ночь,
вот я сижу у поддувала,
Вот я смотрю на пламя
и молчу,   
И сердцем вспоминаю,
как бывало
Когда-то,
когда лет мне было мало,
И так же я сидел
в плену всех чувств,

Клубившихся в душе
ещё не зрелой,
Ещё себя как ищущей
в себе,
Ещё почти не разделённой
с телом
И с ним
почти в одной ещё судьбе ...

Томительное,
сладостное время
Мальчишества
взросления ума,
Когда ещё
страстей кипящих бремя
Не стало для него
сама тюрьма

И он, в ней узник
каторжного срока
Пожизненных
лет тяжелейших глыб,
Всё тщетно тщится
в сердца горьких строках
Хоть как-то скрасить
горе кабалы ...

Гудел,
как и сейчас,
огонь в печурке.
Гудел,
как будто всё мне говорил:
"Сгорят твои года,
как эти чурки,
Но делать тебе нечего:
гори!"

Сижу, смотрю на пламя ...
Да, сгорели
Года мои
уже почти дотла.
И столько строк
я вылил в свои трели,
Чтоб хоть чуть-чуть
судьба милей была.

Пожизненное
каторжное бремя,
В котором
если смысл какой и есть,
То лишь один:
хоть как-то скрасить время,
Хоть как-то
боль утрат всех перенесть.

И в пепел всё ...
Всё в пепел, в пепел, в пепел.
Сижу, смотрю на пламя ...
и молчу.
Нет, всё таки не зря
я вам в судьбе пел
Ума мальчишкой
искренности чувств.