Роза Пустыни. Современная сказка
Пили они чай, молчаливый, как и подобает тем, кто умеет слушать тишину. Смотрели на звёзды, что рассыпались по бархату неба, словно крошки от пира богов.
И вот, через деревню, крадучись, как тень, прошла последняя заплутавшая корова. Внезапно звякнул её колокольчик, висящий на шее.
Этот звук был не похож ни на что. Он был одиноким, чистым и круглым, как жемчужина, рождённая в тишине.
Он был тем самым звуком, что слышится, когда в глубине храма, у алтаря Богини, танцовщица в яростном вращении запрокидывает голову, и медный колокольчик на её щиколотке выдыхает в пространство единственную, совершенную ноту - знак того, что ритм мира на мгновение сошёлся в одной точке.
Звук послышался всего один раз и растворился, оставив после себя не тишину, а ожидание.
Старый дервиш не повернул головы. Он лишь полуприкрыл глаза, словно прислушиваясь к эху, что теперь звучало только в памяти. Он смотрел в темноту не глазами, а всей кожей, всем существом, ожидая, когда то, что было призвано этим звуком, материализуется.
И через какое-то время, ровно столько, сколько нужно, чтобы звёзды сместились на ширину лепестка, он увидел.
Из густой тени, что клубилась между двумя глинобитными стенами, выплыла фигура.
Это была женщина. Синяя накидка окутывала её с головой, как предрассветное небо окутывает луну. Но из-под этого синего покрова струился на землю подол сари - алого, как только что пролитая кровь, как первый луч солнца, пронзающий тьму, как сам жизненный огонь.
Она не шла. Она возникала. Словно её там не было, и словно она всегда там была.
Она подошла к старому дервишу, не кланяясь, и села рядом, как садятся те, у кого в груди горит вопрос, тяжелее любого камня.
- О, мудрый, - сказала она, и голос её был тих, но звёзды, казалось, притихли, чтобы услышать. - Я пришла с вопросом, который съедает меня изнутри. У меня есть возлюбленный. Но я не знаю, кто он. Объясни мне это.
Юный дервиш потупил взгляд, смущённый такой прямотой. А старый подлил ей чаю в простую глиняную пиалу.
- Опиши его, о дитя ночи, - попросил он. - Ибо чтобы узнать дорогу, нужно сначала описать путника.
И женщина начала говорить. И слова её были похожи на те стихи, что рождаются на стыке сна и яви.
- Он холоден, - сказала она, - будто живёт за высокой стеной изо льда. Он лишь наблюдает и молчит, словно ждёт, когда моя душа, как усталая лодка, найдёт наконец свой причал.
Старый дервиш кивнул и указал пальцем на небо.
- Смотри, - сказал он. - Видишь ту одинокую, самую яркую звезду? Она холодна.
Она - чистый свет, не обжигающий и не греющий.
Она просто есть.
Так и твой возлюбленный. Это - твой дух, чистое сознание, что живёт в тебе, неприкасаемое и безмолвное.
Он не входит в твой мир, он лишь освещает его, как звезда.
Женщина задумалась, а потом продолжила:
- Но он и робок. Хотя владеет всеми богатствами мира, он дарит мне лишь намёки: то букет из запахов и звуков, то внезапное чувство простора, когда душа хочет лететь.
- А слышишь ли ты ветер? - спросил дервиш. - Он невидим, но он есть.
Он не принадлежит тебе, но ты можешь ощутить его ладонью и вдохнуть его лёгкость.
Он - само дыхание свободы. Так и твой возлюбленный.
Это - сама жизнь, что дарит тебе свои бесчисленные формы, не требуя ничего взамен.
- О, но он и дерзок! - воскликнула женщина, и в голосе её прорвалась страсть. - Он приходит без спроса, подходит сзади, и я чувствую его руку на моём плече.
Безмолвную и тяжёлую, как судьба.
Старый дервиш подбросил хворосту в костёр, и тени заплясали вокруг них дикий танец.
- Это твоя собственная сила, - сказал он. - Та, что поднимается из глубин, когда ты готова. Она не спрашивает разрешения. Она просто приходит, чтобы развернуть тебя лицом к самой себе.
Женщина замолчала, глядя на пламя. А потом прошептала:
- Он прекрасен и могуч, как морской прибой. А я перед ним - лишь ненадёжный челн. Он - буря, а я в ней - лишь щепка.
- Разве чёлн не сделан для того, чтобы плыть по морю? - тихо спросил старик. - Разве буря - не та самая сила, что несёт его к берегу? Ты говоришь не о нём.
Ты говоришь о себе. О своей душе, что отважилась выйти в открытый океан бытия и встретила там своё отражение - дикое, свободное и бесконечно могущественное.
- Он пьян, - призналась она, и голос её дрогнул. - В его жилах течёт не кровь, а вино. И он поит им меня, до самого дна, и я пьянею от этой иной жизни, веселящей и страшной.
Дервиш улыбнулся, и его улыбка была похожа на серп молодой луны.
- Ты пила когда-нибудь воду из горного источника? - спросил он. - Она холодна, она жжёт горло, и от неё кружится голова, будто ты взошла на высокую вершину.
Это - опьянение истиной. Твой возлюбленный поит тебя нектаром реальности. Той, что скрыта за завесой обыденности.
Женщина долго молчала, глядя в ночь. А потом подняла на старца глаза, ясные и умиротворённые.
- Он странен, - сказала она уже совсем тихо. - Он всплывает из глубин, как бог морской. Из самых тёмных вод моей души. И наполняет меня собой. До краёв.
Старый дервиш не стал ничего говорить. Он просто поднял свою пиалу и вылил остатки чая на землю. Капли, тёмные, как ночь, впитались в пыль, исчезнув без следа.
- Ты слышала, как корова вернулась в свой загон? - спросил он. - Она блуждала в темноте, но знала дорогу домой. Твой возлюбленный - это не он. И не она. И не оно.
Он посмотрел женщине прямо в глаза.
- Твой возлюбленный - это ты сама.
Та, что возвращается домой после долгих скитаний по чужим мирам.
Холодный дух, робкий ветер, дерзкая сила, пьяное вино реальности и странный бог из глубин - всё это ты.
Ты встречаешь в нём своё собственное отражение, разбросанное по вселенной, и собираешь его по кусочкам, как звёзды в ночном небе.
Женщина встала. Она не сказала "спасибо".
Она лишь слегка кивнула, как кланяются звёзды, передавая свет одна другой. И ушла обратно в спящее селение, унося с собой тишину и ответ, который был всегда её частью.
А дервиши допили свой чай. И юный спросил у старого:
- Учитель, а кто же она была?
Старый дервиш поднял лицо к млечному пути, бесконечному и близкому.
- Она? Она была Утренней Звездой, что спустилась на землю, чтобы задать вопрос самой себе. А мы были просто счастливы стать тем ночным ветерком, что донёс её шёпот до её же собственных ушей.
Юный дервиш сказал:
- Эта женщина не умеет писать.
Но, это надо записать.
Я попробую это сделать...
Он зажёг свечу, взял лист пергамента и небольшой свёрток из своего мешка.
В этом свёртке хранилась его самая большая ценность - оранжевое перо, которым он писал.
Через несколько минут раздался скрип пера, единственный звук, который было слышно в ночи. Он дописал и произнёс:
- Послушай, что у меня вышло.
Ночь покрывалом толстым осенним
Укрыла маленькое тихое селение,
Не отыскать его на картах ныне,
Оно затеряно в песках пустыни.
На краю селения росла не мимоза,
Расцвела там пустыни прекрасная роза.
Она свою песню пела ветрам,
И бесконечным звёздным мирам.
Пела не о грусти, ни о боли, -
О путешествии мечты и воле,
О любви своей, волнующей душу,
Если хочешь, ту песню послушай:
Ох, и хладен возлюбленный мой,
Он, живя за высокой стеной
Раньше лишь наблюдал и молчал
Словно лодку ждал тихий причал.
Ох, и робок возлюбленный мой,
Он, имея богатство с лихвой,
Мне дарил то смешение цветов,
То пространства открытых ветров.
Ох, и дерзок возлюбленный мой,
Он готов тихо встать за спиной,
Подойдёт, ни о чём не спросив,
Руку мне на плечо положив.
Ох, красив как возлюбленный мой
Он могуч как морской прибой,
Я же, как ненадёжный чёлн,
А он - буря из множества волн...
Ох, и пьяный возбленный мой,
Он меня опьяняет собой,
В его венах не кровь, а вино,
Веселящее жизнью иной...
Ох, и странен возлюбленный мой,
Он всплывает как бог морской,
Из глубины подсознания немой,
Он меня наполняет собой."
Когда же перестала она петь,
В селении нежный наступил рассвет.
Согласно старой местной легенде,
Она растворилась в этом рассвете.
Теперь смотрит на нас с высоты -
Своей утренней сияющей звезды...
- Что скажешь, учитель?
Старый дервиш взял пергамент. Пальцы его, высохшие и иссечённые трещинами, касались букв с такой нежностью, будто ощупывали лицо спящего ребёнка.
Он читал медленно. И с каждым словом тишина вокруг них становилась не пустотой, а насыщенным присутствием.
Казалось, самые камни затаили дыхание, чтобы услышать конец.
Он долго молчал, глядя на перо в руке юного дервиша, на оранжевое перо, что пламенело в первых лучах солнца, как уголёк.
- Ты спрашиваешь, что я скажу, - его голос был тих, как шелест песка, уступающего дороге ветру. - Я скажу, что ты не записал песню.
Ты соткал для неё тело.
Ты дал ей платье из ночи и пустыни, чтобы ей было в чём предстать перед миром.
Ты дал ей легенду, чтобы у неё был дом.
И ты дал ей звёзды, чтобы у неё был путь.
Старый дервиш поднял лицо к небу, где таяла последняя тьма, и улыбнулся.
- Ты думаешь, она растворилась в рассвете? Нет. Она стала рассветом. Она стала тем светом, что не гонит прочь тьму, а мягко прикасается к ней и превращает в сияние. Ты написал не о том, что было. Ты написал о том, что есть всегда.
Он протянул пергамент обратно.
- Легенда, которую ты придумал, - не вымысел.
Это самая сокровенная правда. Каждая душа, которая поёт свою песню о Возлюбленном, не исчезает.
Она становится звездой на небосводе Вечного.
Чтобы каждый, кто заплутает в своей собственной пустыне, мог поднять глаза и узнать себя в её сиянии.
Он встал, отряхнул с колен пыль путешествий.
- А теперь, - сказал старый дервиш, - мы должны идти.
Потому что наша задача - не хранить песни.
Наша задача - идти от звезды к звезде, от одного спящего селения к другому, и напоминать им, что у каждой души есть своя песня.
И что, спев её, она не умрёт. Она зажжётся.
Он взглянул на юного дервиша, и в его взгляде была вся мудрость пройденных дорог.
И они пошли. Два дервиша, старый и юный, оставив позади селение, которое уже просыпалось под новым солнцем - солнцем, в котором пела песню та самая роза пустыни.
...
Это мой подарок Вам, уважаемые читатели в честь Дивали - праздника огней!
Зажигайте огни, да будет свет!
Свидетельство о публикации №125101907084