Она искала свет

Она идёт — как будто медлит шаг, —
И в пальцах держит тонкий лист прощенья.
В её платке — не холод и не мрак, —
А свет осенней веры и смиренья.

Она глядит, как дождик льёт с небес, —
И ждёт, что кто-то тихо к ней подходит.
В её глазах — ни жалоб, ни чудес, —
А только путь, что к свету нас приводит.

Она глядит в глаза, где скрыта боль, —
Где детский смех ушёл, и всё утихло.
И просит мир — с мольбою: хлеб и соль, —
Вздыхая вслед тому, кто стал чуть тише.

Где шли следы — там жёлтый лист притих, —
И воздух стал прозрачней и понятней.
В её платке — нет больше дней былых, —
А нежный свет в траве скользит нарядной.

Она — прощенье, свет без лишних слов, —
Что не звенит, а греет по дороге.
И каждый, кто впустил её любовь, —
Несёт тепло — в ладонях, без тревоги.

Но — тянет дым, и мутно за окном...
Опять грубеют взгляды и рассудки.
Она искала свет — как будто в том,
Что нету мира в людях... даже в чутких.

Авторский комментарий к стихотворению

Перед вами — стихотворение-размышление о природе духовного поиска, где я попытался соединить два видения: есенинское понимание простой человеческой тоски и суфийскую концепцию пути к Абсолюту. «Она» в этом тексте — не конкретная женщина, а сама жажда света, блуждающая в мире людей.

Введение: Два крыла одного образа

Мой образ героини родился на пересечении двух традиций. С одной стороны — есенинские «бабы в платочках», «крестьянок в платках», олицетворяющие русскую долю и кроткое принятие судьбы. С другой — суфийский идеал салика (путника), чья цель — познание Бога. Моя героиня несёт в себе и есенинскую «тихую грусть», и суфийскую устремлённость к нуру (божественному свету).

Комментарий к строфам:

Первая строфа

Она идёт — как будто медлит шаг, —
И в пальцах держит тонкий лист прощенья.
В её платке — не холод и не мрак, —
А свет осенней веры и смиренья.

Медлительность шага — это не физическая слабость, а состояние осознанности, когда каждый момент бытия переживается глубоко. «Тонкий лист прощенья» в её пальцах — это и есенинский осенний лист как символ бренности, и суфийское понимание прощения как высшей формы внутренней работы. В платке, традиционном для есенинских героинь, хранится не «холод» одиночества, а «свет осенней веры» — зрелый, прошедший испытания иман.

Вторая строфа

Она глядит, как дождик льёт с небес, —
И ждёт, что кто-то тихо к ней подходит.
В её глазах — ни жалоб, ни чудес, —
А только путь, что к свету нас приводит.

Дождь здесь — и есенинский «осенний хлад», и коранический образ божественной милости. Её ожидание — это духовное предвкушение, когда сердце открыто для внезапного посещения. В глазах нет «жалоб» (что соответствует суфийскому рида — принятию воли Аллаха) и нет «чудес» — лишь путь (тарикат) как ежедневное усилие.

Третья строфа

Она глядит в глаза, где скрыта боль, —
Где детский смех ушёл, и всё утихло.
И просит мир — с мольбою: хлеб и соль, —
Вздыхая вслед тому, кто стал чуть тише.

Её взгляд, обращённый к чужой боли, напоминает есенинское «Я по первому снегу бреду...» с его состраданием ко всему живому. «Детский смех ушёл» — это утрата фитры, естественной богоданной чистоты. Мольба о «хлебе и соли» — глубоко русский образ, связанный с темой гостеприимства и утраченного рая, здесь же это ещё и суфийский ризк — духовное пропитание.

Четвёртая строфа

Где шли следы — там жёлтый лист притих, —
И воздух стал прозрачней и понятней.
В её платке — нет больше дней былых, —
А нежный свет в траве скользит нарядной.

«Жёлтый лист» — классический есенинский образ осеннего увядания («Отцветает моя белая липа...»). Но здесь он «притих» — это не драма, а суфийское умиротворение. Прозрачность воздуха — знак озарения, а исчезновение «дней былых» соответствует принципу фана (освобождения от прошлого).

Пятая строфа

Она — прощенье, свет без лишних слов, —
Что не звенит, а греет по дороге.
И каждый, кто впустил её любовь, —
Несёт тепло — в ладонях, без тревоги.

Это строфа — квинтэссенция образа. «Свет без лишних слов» отсылает к кораническому нуру, который Аллах направляет сердцам (сура Ан-Нур). Тот, кто принял её любовь, обретает не эмоциональный подъём, а божественное умиротворение — «тепло в ладонях без тревоги».

Шестая строфа

Но — тянет дым, и мутно за окном...
Опять грубеют взгляды и рассудки.
Она искала свет — как будто в том,
Что нету мира в людях... даже в чутких.

Финал возвращает к есенинскому мотиву разлада с миром («Дымом половодье зализало ил...»). «Дым» здесь — и бытовая деталь, и символ гайб (сокрытой реальности). «Грубеют взгляды» — констатация ожесточения сердец. Горькое открытие, что "нету мира в людях... даже в чутких", перекликается с есенинским ощущением утраты духовных опор в современном ему мире, которое он выражал, например, в строках:

"Не жалею, не зову, не плачу...
...Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым".

Или в более широком контексте его поэмы "Сорокоуст", где "железный гость" символизирует вторжение нового, бездушного мира, приходящего на смену патриархальной, одухотворённой Руси.

Заключение: Свет, который не нашли

Это стихотворение — не о торжестве духа, а о его одиночестве. «Она» проходит через мир, неся в себе свет, но находит лишь подтверждение тому, что мир этот утратил способность его принять. Есенинская тоска по утраченной гармонии встречается здесь с суфийским пониманием, что путь к свету лежит через признание тьмы — но не внешней, а той, что поселилась в человеческих сердцах.

P.S. Мудрый совет, рождённый этим образом:

Свет ищут не вовне, а в глубине собственного сердца. Но если и там не находишь мира — значит, мир вокруг окончательно забыл о своей божественной природе.

Слушайте поэтическое прочтение стихотворения в сопровождении Большого симфонического оркестра на VK clip: https://vk.com/clip-229181319_456239121