Лёд

Не осталось ни крошки хлеба с тишиною по всей округе.
Монохромная даль расцветки. Всюду золото и червонцы.
Спят дома под открытым небом, на перине угрюмой вьюги,
И глядит на кривые ветки, через ветер, ночное солнце.

Звёзды падали и звенели в серой плоскости гороскопа,
Залетали в умерший город - кто вприпрыжку, а кто, с разбегом.
Человек в вороной шинели поднимается из окопа,
И бросает железной молот, весь покрытый вчерашним снегом.

В тишине, как в угрюмом склепе, что-то чиркало и писало.
Фейерверками ржавых ружей заменяется интермеццо.
Человек выдыхает пепел, и шатается по вокзалу,
А внутри поселилась стужа - только где бы теперь согреться

В неестественность монолога упирается мостовая,
Перед зеркалом у плацкарта, говорил человек во френче:
"Потерпеть бы еще немного. Скоро март привезут трамваи,
На апрель уже есть грин-карты, и весной уже станет легче"

Белый снег бесконечно валит - ослепительно и бесстыдно,
Заметает гнилые лужи, города и пустые рамы.
На груди появилась наледь, но её ведь почти не видно,
Затянуть бы шинель потуже, чтобы скрыть и её, и шрамы.

Человек из стекла и фетра улыбается на терассе,
Где работая на пределе, он твердит тишине из плюша:
"До весны всего пара метров, два часа по безлюдной трассе,
Три депо, полторы недели. А весной уже будет лучше"

Время шло на последнем круге. И казалось, что всё утонет,
Словно рваное покрывальце небо падало и кружило.
В белый лёд превратились руки, белый лёд заковал ладони,
И смерзались друг с другом пальцы, и звенели тугие жилы.

И шифровками бьют связные, и метель завелась немая,
Человек на краю пригорка, говорит ей, идя на ощупь:
"Скоро выдадут проездные и, наверно, пропишут в мае,
Боль уйдёт и расстает корка, ведь весной уже будет проще"

И зима наточила свёрла, и ледник разорвал плотину,
Подношение новобрачной: белый берег и птичьи гнёзда.
Лёд поднялся почти до горла, заковал, будто в панцирь, спину,
Кожа стала уже прозрачной - сквозь неё теперь видно звёзды.

Белый иней окрасил берцы, перетёк на грехи искусства,
Через книги, и ржавый молот, неуверенно и хромая.
Этот лёд застывает в сердце, убивая мечты и чувства:
Человек принимает холод. По две капли за час до мая.

Вены брошены на раскройке, лёд стекается на гипофиз,
Передавлены и раздуты гнойниками сырые свечи
Человек на больничной койке слышит, как приезжает поезд:
До весны всего две минуты. Первый путь - так сказал диспетчер.

Вот и май - торопись, спасайся. Белый лёд перекрыл аорту,
Жил мигрант, из зимы до лета. Потерялся в чертогах дюжин.
Только к Дьяволу аусвайсы. Он февральски послал их к черту,
Он январски плевал на это. Он декабрьски равнодушен.

Обезличены и крылаты в полумраке больные мимы
Серебристая нить изгиба. Вогельмут, Отто Дикс и Губер,
Он стоял посреди палаты, улыбаясь идущим мимо,
Он остался прозрачной глыбой.

А весной, наконец-то умер.