Записки о сложносоставном лице

Был у меня как-то один знакомый, которого все в один голос величали «человек со сложным характером». Фамилия у него была простецкая, скажем, Иванов. Но суть от этого не менялась.
 
Ходил Иванов по жизни с таким выражением лица, будто он только что разгадал антиномию Канта, но результат его глубоко разочаровал. Он хмурил брови, морщил лоб и изрекал перлы, от которых у окружающих подкашивались ноги и пропадала всякая тяга к размножению.
 
Например, придет он на работу, а коллега, Марья Петровна, не человек, ангел сущий, сияет в новом платье цвета «переспелый персик».
—Марья Петровна, — говорит Иванов, остановившись возле ее стола и изучая ткань взглядом следователя, — это платье… Оно, конечно… Но знаете, в нем вы напоминаете мне ту самую вазу, что разбил мой дед в припадке весеннего авитаминоза. Зеленоватый оттенок лица, понимаете ли, совпадает.
Марья Петровна, естественно, бледнеет, потом зеленеет, и день ее, можно сказать, состоялся. А все в отделе шепчутся: «Ну, у Иванова сложный характер. Он просто не умеет лгать. Прямолинейный».
Прямолинейность же его была подобна трамваю, сошедшему с  рельсов — всех сшибала с ног, а сам он продолжал движение, звеня и громыхая.
 
Как-то раз пошли мы с ним в столовую. А там пустошь, голые стены, и пахнет смесью тушеной капусты и ностальгией по советскому общепиту. Подходит к женщине на раздаче, тетей Глашей звать , лицо у нее уставшее, незлобливое, улыбается.
— Что у вас сегодня есть… съедобного? — спрашивает Иванов, растягивая слова.
Тетя Глаша, не моргнув глазом, отвечает:
—Котлетки, пюре и компот из сухофруктов, а, да , ещё и булочки с изюмом имеются, свежие.
Иванов берет ложку, ковыряет в пюре и изрекает на всю столовую:
—Странное пюре у вас, липкое какое-то. И изюм в булочках этих, я смотрю, больше на мух прошлогодних смахивает.
Тетя Глаша вздыхает так, что аж стекло раздаточной линии запотевает. А я сижу и думаю: «Господи, вот он — сложный характер в действии. Наверное, он видит мир в таких глубинных тонах, что нам, простым смертным, не дано».
 
И поймал я себя на мысли, что жду момента, когда эта самая «сложность» ему аукнется. И дождался.
Шли мы как-то по улице, а навстречу нам — детина плечистый, с взглядом ясным и кулаками размером с добрый кочан капусты. Иванов, не меняя выражения лица, говорит мне, глядя на этого детину:
—Смотри-ка, шея. Прямо как у быка-производителя. Только, я смотрю, интеллект примерно тот же.
Детина остановился. Повернулся. Лицо его  выразило спокойный, почти профессиональный интерес.
—Ты что-то сказал, дружок? — спросил он голосом громыхающим, словно в бетономешалку щебень насыпали.
 
И вот тут-то я увидел потрясающую метаморфозу. Весь «сложный характер» Иванова мгновенно испарился, как спирт из спиртовки в лаборатории нашей. На месте всей сложности возникла почти что ласковая улыбка.
— Я сказал, — произнес Иванов с невероятной теплотой, — что у вас замечательная осанка! Прямо гордость нации! Хотелось бы мне такую же.
Детина посмотрел на него с легким недоумением, хмыкнул и пошел своей дорогой. Мы же продолжили стоять молча.
 
И понял я тут: суть-то была не в сложности. Суть была в поразительной, почти гениальной лени его души. Он был лентяй в сфере человеческих чувств. Потому что для того, чтобы подумать, как твое слово отзовется в другом, нужно совершить умственное усилие. А это, знаете ли, потеть надо. Мысленно. А зачем? Проще вывалить на ближнего своего все, что пришло в голову, как вываливают мусорное ведро в общий бак. И пусть другие разбираются. Сложный характер — это когда человек борется с ветряными мельницами собственных противоречий, хандрит от избытка ума или страдает от тонкости душевной организации. Это, если хотите, диагноз аристократический. А у Иванова была не сложность. У него была элементарная, примитивная, домашнего розлива хамоватость. Он не утруждал себя фильтрацией мыслей, как и не утруждал себя мытьем посуды после ужина.
 
Но тут Иванов вытер со лба испарину и пробормотал, вытаскивая меня из мысленных рассуждений о потемках его сложной души:
 
—Сложно, понимаешь, иногда бывает. С людьми общаться. Все такие… непредсказуемые.
 
И тут  мою голову посетила вторая интересная мысль. Он был прав. Для него, ленивого хама, мир и впрямь был невыносимо сложен. Потому что постоянно приходилось переключаться с режима «правда-рубка» на режим «выживание». А это, знаете ли, крайне утомительно для психики.
 
С тех пор смотрю я на всех «сложных» людей с большим подозрением. Ибо зачастую под сложным фасадом скрывается простая, как мычание, душевная лень. А лень, как известно, тётка  всех пороков. И хамства — в первую первую очередь.

октябрь 2025