Лопушиная суть

   Раз уж обмолвился про дачу свою  и куст смородины, вспомнил  еще один случай  интересный, про соседей моих. Через забор от меня живёт Пётр Николаевич, военный пенсионер, полковник в отставке, начальником штаба службу закончил. Всю свою жизнь посвятил радиационной, химической  и биологической  защите нашей необъятной родины. Говаривали, вся часть его боялась, но и уважала — человек строгий был, правильный. Штабная служба оставила на нем, конечно, неизгладимый след. Планировал он всё, и стоит признать, грамотно. Идёшь бывало мимо его участка — оторваться не можешь: всё было выверено по ниточке. Грядки — в шеренгу, дорожки — окантованы гранитным отсевом, яблони — с подпорками из нержавейки. И розарий… Как же он любил свой розарий! Каждый куст — по схеме, полив — по специальному расчёту, удобрения — с аптекарскими весами.

   Пётр Николаевич был человек слова, и  слово это — план. Ох, сколько у него присказок было про план! Начиная с банальных: «Жизнь без плана — жизнь впустую», — заканчивая цитатами чуждого ему по политическим убеждениям, но близкого по духу Эйзенхауэра: «План — ничто, планирование — всё».

   А через забор от него и через два забора от меня, жила Варвара Петровна, женщина с размахом, вдова. Сад её был полной противоположностью: малина лезла в смородину, подсолнух клонился над георгинами, а у забора рос громадный, старый бурьян… Ой, нет, какой бурьян — лопух! Говорил ведь, с логиями у меня трудно. Целые заросли добротного лопуха. Листья — как слоновьи уши, стебли — в палец толщиной. Пётр Николаевич, проходя мимо, морщился, вытягивался по струнке и переходил на чеканный шаг, словно этот лопух был для него личным оскорблением.

   Как-то раз Варвара Петровна уехала к внукам на неделю и попросила Петра Николаевича за её участком приглядеть, полить там хотя бы пару раз.  Человек он ответственный, как вы уже поняли, обстоятельный, принял на себя роль дежурного по соседскому саду с удовольствием, поливал, где-то даже прополол. И вот однажды  под вечер видит Пётр Николаевич: в тех лопуховых зарослях расплодилась тля. Мелкая, ползучая, прожорливая… И поползла она по лопушиным листьям, грозя превратить их в жалкое кружево.

   И тут в Петре Николаевиче что-то щёлкнуло. Расчёт, чистейший, правильный расчёт. Если же эта тля сожрёт этот сорняк, что же дальше она станет жрать, естественно розы его. Он-то за годы службы чётко усвоил, что нет лучшей защиты, чем нападение. Пресечь угрозу в зародыше. Не раздумывая. Надел он перчатки, взял баллончик с фирменным ядохимикатом. И пока сумерки сгущались, пошёл в атаку на тлю-агрессора. Деловито, тщательно, без злобы обработал каждый лопуховый лист. Результат был налицо — на следующее утро вся «империалистическая» тля погибла. Правда, через пару дней громадные листья лопуха тоже начали жухнуть и поникли.

   Вернулась Варвара Петровна, а Пётр Николаевич, встретив её, испытывал лёгкий стыд, но внутренне оправдывался: «Делал, что должно. Сама бы не додумалась. Потом ещё спасибо скажет».

   А через день она постучала к нему в калитку, держа в руках маленькую тарелочку, на которой лежали странные, засахаренные комочки.
— Это вам, Пётр Николаевич. Цукаты из репейника по бабушкиному рецепту.
Он взял один, машинально положил в рот и обомлел. Вкус был очень необычный: медовый, с горьковатой травяной ноткой.
— Спасибо… — выдавил он. — Это где ж ты, Петровна… репей-то брала?
— Так ведь, у забора его целая плантация была. Я его специально растила. Он же и лучший медонос для пчёл. Из корней — варенье, из стебля — цукаты. Теперь, правда, он весь твоей химией пропах, не пригоден. Жаль, конечно. В следующем году в другом месте посажу.

   Она ушла, а Пётр Николаевич остался стоять с тарелочкой посреди своего безупречного сада. Раздумывал он о своём поступке, но уже со стороны Варвары Петровны. И увидел всю туповатую жестокость своего решения, принятого без понимания сути. Результат — чистый, ухоженный сад — был налицо. Но этот самый результат стал казаться Петру Николаевичу ужасной ошибкой. Никак он не мог себе объяснить, как добрый по своей сути порыв — защитить красоту — обернулся слепым вандализмом.