Из Недавнего 6. Майского...

«С бубенцами»

Кое-что нащипал. «Подлецового». По Второму Свитку. За, считай, 2 года.
В стих (свой) сыскалась троечка. В разнокалиберность.

А вот и Вишенки. От Лёши –
Немой урок под геноцид.
Живьём сжигали сёла боши
И прочей масти подлецы.
Пылали женщины и дети.
Трещали кости стариков
В кострах двадцатого столетья.
А кто-то слушал «Сулико».
И души жертв Голодомора
Внимали прихотям Кремля.
«Ковром» британская Гоморра
Свернула Гамбург в штабеля.
А можно просто знiшчыць мову
И Украину отменить.
Любой протест обуть в крамолу,
А пресмыкание – в финифть.
Про Вишенки я с детства помню.
Фамилий списки. Морды орд.
Катынский лес. Каменоломни.
И эта «ягодка»
                – на торт.
(Вишенка на торте, 17.07.2023)

О «разномастности» подлецов. К той же – «разнокалиберности».
О «масти» их у меня уже встречалось («По поводу известного афоризма, 2016). К «негодяям», что в роли «благодетелей народа» лезут «к Родине в постель».
А с «Вишенки» у меня и вовсе этот Свиток открывался. Почти. Поскольку стих этот шёл вторым по «Лепельскому циклу».
Между прочим, у Тани (нашей «лепельчанки-заслоновки») через три ДР.

Из сентябрьских запасов,
Славной Осени впритык –
Уцелевшую от сглаза
Вскроем вескую из Тыкв.
Ровно девять килограммов.
Даже лишнего слегка.
Недурная панорама
С расстояния плевка.
Оп-па! Снова заигралси.
Ради рифмы закосил.
Если в тему «безобразий» –
Не ходите в магазин.
За углом, считай под боком,
Есть помойные ряды.
Там такое видит око,
Что конвульсиям впритык.
Всенародному Единству,
От вельможи до бомжа,
Козыряет наше Свинство,
Вожделенно возлежа.
«Вожде-ленно» – в честь Батяни.
Лицедея-подлеца.
Ленно правит, тленно тянет
До позорного конца.
Тыква в том не виновата.
У неё – своя судьба.
Килограммы, киловатты…
По помойкам – голытьба.
(Реквием Тыкве, 20.09.23)

Тыкву ту помню. «Народное Единство» (выдуманное, к совершённому «вождями» разделу Польши, в 1939-м) – к проскочившему 17 сентября. А вот, что конкретно творилось в те дни в наших «помойных рядах», уже и подзабылось. Мабыть, загажено всё округ было. Выше крыши. В непролаз.
Так оно (то) и на фотках запечатлелось. С голытьбой.
А к «батяне» («лицедею-подлецу»), уже из нонешнего, можно и про картошку (замест тыквы) завести.
Дожили, «бульбаши»!
Пропала-кончилась. Говорят, что не рассчитали с её «миграцией» в Россию.
«Батяня» же выкАбенивается (именно: к Свинству): – Сажайте (под конец мая)! Ещё не поздно. К зиме будем с картошкой.

Мыши (серые) прогрызли в Орске дамбу.
Верховод подумал и всплакнул.
Мой хорей, споткнувшийся о ямбы,
Проскользнул к открытому окну.
Заглянул в Нирвану Башлачёвым
И нырнул в дыру за окоём.
Орск тонул. Барахтались трущобы,
Будто строчки в вершике моём.
А слеза невидимо бежала
По скуле у Первого Лица.
Он и в этом образе не жалок.
Жалость красит даже подлеца...
(На Урале рвало дамбу... 9.04.2024

А этот «верховод» – уже к тому, к коему так подошёл Крысолов из «Шествия» Бродского. Так и тут, не «крысы», так «мыши» отметились.
Ага (чуть встряхнул память)!
С «Первым Лицом» – понятно. А тот, что с генерал-лейтенантскими звёздами – министр расейского МЧС Александр Куренков. Гэбня. Поработал охранником (аж старшим адъютантом) при Главнюке. Вплоть до своего назначения в кураторы по Чрезвычаю и прочим бедствиям.
В общем, из этих трёх (моих с «подлецами»), ежели по-пиитски, разве, первое (с «вишенкой») вытягивает. На «сборник». С «тыквой» и «мышами» – таки не добирают.
К последнему (со «слезой, бегущей по скуле») в самую «дразнилку» (как нарочно) ложится приведенное в моём майском от прошлого года «Солярисе». От Дилана Томаса (в переводе В. Бетаки). С «подлецом» и «слезами». Ну, а «скулу» достойно возмещает «скулёж» (подлеца).

Не гасни, уходя во мрак ночной.
Пусть вспыхнет старость заревом заката.
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Мудрец твердит: ночь – праведный покой,
Не став при жизни молнией крылатой.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Глупец, побитый штормовой волной,
Как в тихой бухте – рад, что в смерть упрятан...
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Подлец, желавший солнце скрыть стеной,
Скулит, когда приходит ночь расплаты.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Слепец прозреет в миг последний свой:
Ведь были звёзды-радуги когда-то...
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Отец, ты – перед чёрной крутизной.
От слёз всё в мире солоно и свято.
Не гасни, уходя во мрак ночной.
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.

И, наконец – чуть «в прозу». Из недавнего «былого».
Занимаясь герменевтскими изысками в своём сериале, посвящённом А. К. Толстому, я остановился на фамилии одного из министров той эпохи – Брок (к Броку П. Ф, министру финансов 1852-1858).

Вернёмся от «у» к «о». К исходному «брок».
По инету ходит такая веселушка.

Слово «брок» – настоящий лингвистический раритет! Встретить его в современной речи – большая удача, ведь оно практически исчезло из активного словаря. Но это не значит, что оно не заслуживает внимания!
«Брок» – яркий пример того, как язык меняется со временем. Раньше этим словом называли человека бесчестного, низкого, настоящего подлеца. Оно было пропитано презрением и отвращением, как будто плевок в сторону недостойного.
Почему же «брок» кануло в лету? Возможно, потому что появились более точные и выразительные синонимы. А может, жизнь стала настолько сложной, что грань между подлецом и героем размылась.
Как бы то ни было, «брок» – напоминание о том, что язык – живой организм, который постоянно эволюционирует. Изучая такие слова, мы прикасаемся к истории и лучше понимаем культуру наших предков.

Ася-сяй... Совсем не хотелось унижать нашего («списочного») Брока. Петра Фёдоровича.
Брок-подлец (подонок) гуляет в молодёжном сленге. Не исключаю, что оно как-то и с английским «бруком-терпилой» роднится.
А ещё...
А ещё Брок – карлик. Геймер (игрун-игровик)-тролль. Якобы – романтичный интроверт. Но ради выйгрыша (победы) готов на многое...
А ещё...
Брокер, broker (англ. – посредник). Профессиональный участник рынка, посредник между инвестором и биржей.
Или: Профессиональный участник фондового рынка, который по поручению клиента совершает сделки с ценными бумагами.
К Броку-финансисту последнее ложится почти в самый раз.
В общем –  дело вкуса.

Отчего такие аляповатые названия шпилю (к двум последним)?!
Так – Карикатурное.
Я – про «расейское-державное». Нонешнее. Ибо при всех его страшилках, дурота-таки перетягивает.
На подлецах (вместо тройки) с бубенцами...
Как казывал незабвенный Леонид Губанов (в «Иване Грозном»)

Новосёлам было горе и обидчикам,
Шли по сёлам, как по горенкам опричники,
Хохотали, выли песни непристойные,
Животами поднимали столики.
А потом кнутами били по очам
Мужиков и баб в крови в рубахах рваных,
Русь качалась на китах, да на Иванах,
А в историю вплыла на палачах.

Вот, и я – в этих «карикатурах» – в «дразнилку». К тому, что ужо не на конях (пусть и ошалелых) она (Расея) скачет-подскакивает, а на подлецах. Со скоморошьими бубенцами.
Кстати, текст губановский (из «Детства Руси») у самого Леонида Георгиевича чегой-то не отыскивается. Запросы выводят на песню, исполняемую Виктором Поповым (коего люблю, хотя, в последнее время, слушаю редко). И по песне (её тексту) у меня есть вопросы.
А приведенный фрагмент я оставил в послеслов к своему «В Рось» (14.06.2020). В своё «отчаливание».
На странице в Стихире я его впечатал не сразу (в связи с замолканием на главной, аж на 4 года, с лета 2018-го). Но Влад моё где-то, кажется, увидел. Как и в тот же день набросанное «Рось квадратная, изначальная...».
Увидел и, думаю, не обрадовался...

Сам не знаешь, насколько срослось.
В нелюбовь. В неживую завязь.
А попробуй, нахраписто, врозь –
дуроты её не касаясь!?
Без Иванов её и царей.
Без Есениных и Рубцовых.
Так меняет окраску форель
от серебряной до пунцовой.
Вот и мы – по легенде, братьЯ.
Да по краешку накипело.
Снилась схимнику попадья
утром красным в рубахе белой.
(В Рось)

А днём раньше (13.06.2020) было такое

Дело было не в бобине
и не только в том козле,
что гвоздём застрял в кабине.
А в коварнейшем узле.
Мёртвой цепкой, хват под горло.
Не разрубишь, не сорвёшь.
Это вам не козья морда.
На века, ядрёна вошь!
Рабья серость. Крест холопий.
Басни старых партизан.
Тень России. Дань Европе.
На закорках Колхозан,
Что козлом застрял в кабине,
К вящей радости вельмож.
Дело было не в бобине.
Нам не вылезти из кож.

Тень... Не отпускающая своих заложников.

В сотый раз разграбленной,
в сотый раз загубленной
под восторг щенячий дураков,
с доблестью затравленной,
с совестью отрубленной
в поисках изменников-врагов…
– Тени поражений,
сумерки побед –
сирой и блаженной,
чем помочь тебе?!
(Стране, 27.03.2016)

Володе Смолякову...
А у помянутого Губанова в тему (опрично-подлецовую) было богато. Не в одной «Полине» (с теми – «талантливыми»). Было и о «разнокалиберных».

Разве я могу холодными руками
Тёплое нарисовать лицо?!
Разве я ношу за пазухою камень,
Как сто тысяч разных подлецов?!

Женщина уходит в платье синем,
Не махнув рукой и навсегда.
Забываю, тает её имя,
Словно тает утренняя звезда!

Что-то есть знакомое до боли
В этих горем согнутых плечах
С наливной, тяжелою любовью
И ночами душными в свечах.

Что-то есть родное в этом платье,
В этом платье с длинным рукавом,
А в лице, где бирюза на злате,
Что-то есть во взгляде роковом!

Словно дым проплыл и вёсла канули,
Соскользнула молодость – кольцом
В ледяную речку, стал я – каменным,
Грусть – собакой ляжет на крыльцо.

Верною, доверчивою псиной,
Мордочку на лапы положив.
Женщина уходит в платье синем…
Думаете, молодость? – Нет, жизнь!..
(19 июля 1981)

А ведь эта Женщина (в платье синем) – не токмо Молодость или Жизнь, это (у Л. Г.) и Россия.
1964-й. Из юношеских – Губанова – (и очень громких, пусть и в чём-то подражательных). «Пьяное»...

Запятая платья
Не в диктанте тела.
Пусть сады не платят
Чернокнижьем девок.
Я – наивно запрост,
И смешон, так далее.
Одноногий Август
Золотил сандалии,
Ворковал крестьянство,
Зазубрив верёвку,
И на угли пьянства
Соблазнял золовку.
Я из той усадьбы,
Где чаи за ставней,
Где меня усадят
И читать заставят.
Мимо груш и кладбищ
Та усадьба снова
Переливом клавиш
На колоду Зова.
У невесты любо
И, пожалуй, жарко.
Сколько будут губы
О подолы шаркать?
Чьи-то руки тужат
По плечам греховным.
Да и я ведь тут же,
Как свеча с иконой.
Спите, райский садик,
Я мешать не стану.
...Ах, в моей усадьбе
Забивают ставни.
Мне построят, верно,
Подлецы без битвы
Жуткий дом на венах,
Крытый хрупкой бритвой!

Того же года (от 12 ноября). «Стихотворение без всех».

А за останком старовера,
Который крестик огулил,
На три рубля сходились вербы,
Забыв картофель и кули.
И Бог вынашивал картину,
И крапал праздник-новичок,
И было озеро хотимо,
Как скарлатина на плечо.
А рядом снег, не согрешив
Перед лицом стихотворенья,
Сентябрь чинил карандаши
И рифмы стряхивал в колени.
Меня несло, как на престол...
Я падок. Мне лежать на Ханке.
Я духов день крошил на стол
И галок требовал к буханке.
На паперти моей судьбы
Стучались лбом все девки летние,
Их ждали пальцы и попы
В перстнях обиженной обедни.
Угрюмый голос падал ниц,
Затем, стихи мои венчая,
Все толки зашивала нить
Грехопаденья и молчанья.
Мы ехали на карасях,
Вру, то есть на рысях и гадах,
Я наизусть твердил богатых,
Мы ехали на карасях.
Мы ехали, и вечер был,
И я за шиворотом нерва
Под исступленные грибы
Пил неразбавленное небо!
Мне все равно, в который день
Очнуться, вздрогнуть – Чернослив,
Меня три года кормит тень
И одевает черновик.
И мне плевать на ваше – «зря»,
Там, где венец, там и свинец,
Но мы увидим опосля,
Кто был поэт и кто подлец.

«Подлец» – ужо под самый конец. И снова – не без Тени.
А «Мы ехали на карасях, Вру, то есть на рысях и гадах...» к моему аляповатому («на подлецах с бубенцами») – лучше и не сопроводить.

25-26.05.2025