КБШ 2. 8 Кориолан

<>  2.8.23 «КОРИОЛАН» <> 

Пьеса «Кориолан» впервые была напечатана в шекспировском Первом фолио, и никакие упоминания о том, что она ставилась на сцене до нас не дошли.  Но, как пишет Георг Брандес:

«“Молчаливая  женщина”  Бена  Джонсона  заключает  в себе, по-видимому, свежий отзвук одной реплики в “Кориолане”»[299].

Думаю, что отзвук был не настолько свеж, как это показалось Брандесу (и «Кориолан» был написан гораздо раньше), тем не менее, Бен Джонсон каким-то образом был знаком с рукописью «Кориолана» в начале 1610 года.  Восхваляя Кая Марция, прозванного Кориоланом в честь взятия Кориол, главный военачальник Коминий говорит о Кориолане, что

«Он накренил все мечи пальмы первенства»
(“He lurch’d all swords of the garland”),

то есть, превзошёл всех своих соратников и соперников (II.2.99).  Именно над этой похвалой герою и насмехается Бен Джонсон в своей пьесе. 

Возможно, рукопись пьесы попала к Джонсону в результате всё той же продажи дома Елизаветой Трентам, графиней Оксфорд, в 1609 году.  Печатать пьесу те, к кому обратилась вдова графа, не стали, посчитав её неприбыльной.  Кроме того, высокомерный и себялюбивый Бен Джонсон был не в восторге от пьесы, в которой наверняка заметил исторические неточности и анахронизмы.

Примеры анахронизмов: Тит Ларций упоминает Цензора Като (Cato the Censor), который жил на 250 лет позже Ларция[300], а Менений говорит о греческом враче Галене (Galen), практиковавшем в Риме лет через 700 после жизни Менения[301].

Учитывая близость Бена Джонсона к кругу Сидни-Гербертов-Веров, более вероятным мне представляется вариант, когда рукопись пьесы «Кориолан» попадает к Бену через младшую дочь Оксфорда, Сьюзен де Вер, которая тацевала в его придворных пьесах-масках («Маска Темноты», «Гименей», «Маска Красоты» и «Маска Королев»).

Посмотрим на хронологию событий после смерти де Вера (24 июня 1604 года), связанных с рождественскими праздниками декабря 1604-го – января 1605 года:

- Начиная с 26 декабря 1604 года, на рождественские праздники 1604-1605гг при Дворе короля Джеймса I было показано 6 пьес Шекспира («Отелло», «Виндзорские кумушки», «Мера за Меру», «Комедия ошибок», «Генрих V»; «Веницианский купец» был показан дважды), и одна пьеса Шекспира «Напрасные усилия любви» была показана в доме Саутгемптона (Юного Друга Шекспира).

- 27 декабря 1604 года состоялась свадьба Сьюзен де Вер с фаворитом короля, Филипом Гербертом (младшим сыном Мэри Сидни, графини Пембрук, спонсором Первого шекспировского фолио).

- 6 января во дворце Уайтхолл поставлена «Маска Черноты» Бена Джонсона, в которой танцевали дочери Оксфорда Сьюзен и Елизавета де Вер.

Похоже на то, что в честь свадьбы дочери де Вера показали пьесы её отца. А Бен Джонсон, будущий редактор Первого фолио, в пьесе-маске которого танцуют дочери де Вера, становится доверенным лицом их круга.

Стратфордианцы считают, что пьеса «Кориолан» была написана позднее 1605 года, предполагая, что одну-две фразы Шекспир позаимствовал из произведения Уильяма Кэмдена «Реликвии, касающиеся Британии»  (“Remains of a Greater Work concerning Britain”), изданной в начале 1605 года. 

В первой сцене первого акта шекспировской пьесы патриций Менений Агриппа пытается успокоить разбушевавшуюся толпу плебеев, рассказывая им притчу о том, как восстали различные части тела против желудка. Эта же притча есть у Плутарха, послужившего первоисточником Шекспиру, есть она и у Кэмдена.

Шекспировская версия притчи чуть более похожа на версию Кэмдена и, главное, Шекспир, так же как и Кэмден, называет желудок словечком  “gulf” (поглотитель), вместо общепринятого слова “stomach” (желудок)[302].  Это словечко – шаткое основание для того, чтобы считать пьесу написанной после 1605 года (т.е. после смерти графа Оксфорда). Неизвестно, кто у кого его позаимствовал: Шекспир у Кэмдена или Кэмден у Шекспира. Скорее Кэмден у Шекспира, тем более, что в этом же самом своём труде Кэмден восхваляет драматурга Шекспира. 

Возможно и другое объяснение: в период с 1604 года и до напечатания пьесы в 1623 году рукопись Эдварда де Вера редактировал некто,  знакомый с популярным в образованных кругах произведением Кэмдена (Бен Джонсон, Джон Флорио, граф и графиня Ратленды, Мэри Сидни).

Вторым существенным аргументом стратфордианцев в вопросе датировки пьесы «Кориолан» является восстание фермеров 1607 года.

Я останавливаюсь на вопросе датировки пьесы «Кориолан» так подробно для того, чтобы показать, что у противников кандидатуры графа Оксфорда на роль Шекспира (их главный аргумент – граф Оксфорд умер слишком рано, в 1604 году) нет сокрушительных контр-доказательств, а их доводы легко и естественным образом опровергаются  или объясняются с позиций оксфордианства.

Итак, о восстании.

«В 1607 году в средних графствах Англии  вспыхнуло  восстание  фермеров.  Огораживания  земель,  производимые  помещиками,  лишали их   возможности заниматься землепашеством и  добывать  пропитание.  Фермерам  не  оставалось иного выхода, как бунтовать. Восстание было жестоко подавлено.    Впечатления от этих событий выражены Шекспиром в пьесе, написанной  как раз в это время, – "Кориолан" (1607)»[303].

Александр Аникст продолжает:

«Бунтарство  народа  всячески  осуждается  в пьесе. Но всё же в ней сказано, из-за чего бунтует народ. Пьеса начинается с того, что на сцену выходит толпа горожан. Они готовы  "скорее  умереть,  чем голодать"… Шекспир   довольно   точно   следовал  за Плутархом. Но в этом именно пункте он кое-что изменил. У  Плутарха  волнения римлян вызваны жадностью и  жестокостью  ростовщиков.  Шекспир  заменил  это недовольством народа на почве дороговизны и голода». 

Аникст прав в том, что Шекспир был свидетелем голода в Англии и народного бунта. Только это был не голод 1607 года, а голод вследствие серии неурожаев 1594-97гг. Пытаясь «смягчить» голод, Тайный Совет установил в этот период времени свой контроль за ценами на зерно и организовал привоз зерна из зарубежных стран. 

Гораздо важнее, чем упоминания голода и народного недовольства в пьесе, отношение автора к голодающим и бунтующим.  Это отношение аристократа-феодала, который презирает и ненавидит бунтующую толпу.  Кориолан провозглашает:

«Скорей бы чернь сорвала кровли Рима,
Чем вырвала уступки у меня»[304].
(Акт 1, сцена 1)

«От потаканья возрастает наглость,
Растет мятеж – и эти сорняки
Мы сами сеем, сами взрыхляем почву,
Поскольку допускаем эту чернь
Меж нас, высокочтимого сословья,
Имеющего мужество и власть,
Да только отдающего её
В добычу голи».    
(Акт 3, сцена 1)

Автор преклоняется перед выдающимися личностями в истории, а народ для него – абстрактное понятие, толпа же – серая масса без личностей.  Интересное замечание отпускает Георг Брандес по поводу шекспировской  аристократической ненависти к толпе (а ведь Брандес – стратфордианец!):

«Антипатия к толпе, положительная ненависть к массе как массе так стара  у Шекспира, что встречается  уже  в  неуверенных  пробах  пера его ранней молодости»[305].

Неприязнь де Вера не к народу, а к бунтующей толпе; среди его любимых, верных и преданных слуг – тоже были выходцы из народа.  А бунт – это пробуждение звериных качеств в душе человека.  Вспомним слова Александра Сергеевича Пушкина:

«Не дай Бог никому увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.  Желать его может только человек, для которого чужая головушка –  полушка, а чужая шейка –  копейка…»[306].

По мнению Эдварда Фурлонга, пьеса «Кориолан» была написана де Вером в конце 1580-х или в начале 1590-х годов, после признания Оксфордом  его участия в католическом заговоре с Генри Говардом, Чарльзом Арунделом и Фрэнсисом Саутвеллом, после разоблачительного скандала, вызванного любовной связью де Вера с Анной Вавасор, и его отстранения от Королевского двора в результате этих двух скандалов: политического и любовного. 

По моему мнению, ранняя версия пьесы писалась после женитьбы де Вера на Елизавете Трентам, то есть, после 1591 года, и после написания черновика «Тимона Афинского».  В пьесе «Кориолан» чувствуется смягчающее женское влияние на автора, по сравнению с пьесой «Тимон Афинский», написанной в период депрессивного одиночества.  Пьеса «Кориолан» – одна из сильнейших трагедий,  написанных рукой зрелого Шекспира.  Та зрелая версия пьесы, которая дошла до нас в Первом фолио, писалась в конце 1590-х или в первые годы 17-го века.

Общепризнанными первоисточниками Шекспира для написания «Кориолана» были «Сравнительные  жизнеописания» Плутарха, которые де Вер, владевший греческим языком,  читал в оригинале, а также французский перевод Плутарха, сделанный Жаком Амиотом, который де Вер приобрёл в 19-летнем возрасте, и английский перевод Томаса Норта 1579 года.

«Сравнительные  жизнеописания» Плутарха построены по принципу параллельных пар.  Каждая пара представляет собой биографии одного римского и одного греческого героя с последующим сопоставительным анализом и нравоучительными выводами. 

Биографию Кориолана Плутарх сравнивает с биографией афинского генерала Алкивиада (одного из главных действующих лиц в шекспировской трагедии «Тимон Афинский»).  Оба эти героя, Кориолан и Алкивиад, были недооценены неблагодарными соотечественниками и пребывали в изгнании. Удалённый от Королевского двора Эдвард де Вер чувствовал себя таким же недооценённым изгнанником. Ему, личности демонстративного типа, устроителю и участнику потрясающих зрелищных мероприятий, транжире и моту, пришлось коротать свои дни в скромном и умеренном уединении, расчётливо сводя концы с концами.  Удаление от Королевского двора было большим жизненным надломом для Эдварда де Вера. Впоследствии подобное удаление, кстати, очень тяжело переносил и граф Эссекс, и оно было одной из причин его восстания 1601 года.


*** ОТСТРАНЁННЫЙ  ОТ КОРОЛЕВСКОГО ДВОРА, ЭДВАРД ДЕ ВЕР ***

Гордый, тщеславный и уязвимый,
Женщин вводящий в любовный раж.
И вдруг забытый и нелюбимый,
Списанный в тираж.

«Куда угодно за ним, хоть в омут!» –
Так диктует любовь.
И вдруг отрезанный, как лОмоть,
От самых пышных хлебов.

Кристофер Хэттон[307] в подобной роли
Угасал, как свеча,
И умер от непонятной боли,
Удивив своего врача.

А ты, королевского турнира
Победитель – раненный зверь, –
Ты, лишённый целого мира,
Что будешь делать теперь?

Подальше забросишь доспех латный?
Забудешь имя своё?
Повесишь на стенку меч булатный
И сломаешь копьё?

Засыплешь письмами Елизавету,
Мол, верни ко двору?
Люблю и страдаю, мочи нету,
И без тебя помру.

Спасённый Музой, выпьешь настойку,
Заостришь перо… и зренье, и слух.
И кровью сердца напишешь столько –
Захватывает дух!
                (И. Кант)

Когда разгневанный Кориолан, изгнанный из Рима, отправляется в изгнание, в нём нет и тени растерянности перед ожидающей его неизвестностью, наоборот, он уверенно провозглашает:

«Нет, не сошелся клином свет на Риме!» (III.3.135)

Дословный перевод:  «Есть мир и в других местах!»

Как говорит Билл Фэрина: «Это слова человека, познавшего чужие страны, не только свою родную землю, и не страшащегося начать рискованное путешествие в чужие края». [308]

Плутарх начинает свой рассказ о Кае Марции (впоследствии получившим прозвище Кориолан в честь взятия Кориол) с замечания о том, что вспыльчивые и буйные мужчины, которые потеряли своих отцов в раннем детстве, часто ссылаются на это обстоятельство с целью объяснения и извинения своего дурного поведения [309] .

По мнению Плутарха, Кориолан – яркий пример для такого утверждения.  Не менее яркий пример – Эдвард де Вер, отец которого умер, когда мальчику было 12 лет.  Это место у Плутарха не могло не обратить на себя внимание де Вера. Горячий и необузданный темперамент де Вера напоминал кориолановский.  Порою гнев де Вера вызывали простые торговцы, с которыми он обсуждал денежные вопросы. Известен случай в последние годы жизни де Вера, когда он угрожал плотнику, что отправит его в тюрьму (to have him “laid by the heeles”) [310].

Корни трагедии Кориолана – слияние врождённых черт героя (быстрого вскипания, несдержанности и неуправляемости, необузданного гнева, непомерной гордости) и неограниченного влияния на него его волевой и бесконечно тщеславной матери.

Богатырь Кориолан, в описании Шекспира, инфантилен, не достиг зрелости и остаётся «маминым мальчиком». Организовывая убийство Кориолана, Авфидий мысленно обращается к Кориолану:

«Тебя не слышит мужественный Бог.
Ты – нюня, маменькин сынок».
(Акт 5, сцена 4)

Всё, чего достиг Кориолан и продолжает достигать, он делает, чтобы заслужить похвалу матери. А Волумния (мать Кориолана) – безжалостна в своей жажде славы. 

ВОЛУМНИЯ:
«Когда он был ещё нежнотел, мой единственный… то и тогда я понимала, как пристанет такой красе военное величье, как её оживят слава и честь, а иначе прозябать этой красе, будто настенному портрету. И я беспечально посылала Марция на поиск опасностей и обретенье славы. На свирепую войну послала я его…»
(Акт 1, сцена 3)

Мать Кориолана обращается к своей невестке Виргилии со словами:

«Будь у меня двенадцать сыновей и люби я каждого поровну и не меньше, чем твоего и моего родного Марция, я бы предпочла, чтобы одиннадцать геройски пали за отчизну, чем хоть один, чтобы постелью услаждался вдалеке от боя».
(Акт 1, сцена 3)

Конечно, в словах Волумнии чувствуется любовь к отечеству, но главная движущая сила – всё-таки жажда славы и признания, любой ценой.  И некоторая кровожадность:

«Кровь славней героя красит,
Чем позолота – статую его.
Не так была прекрасна грудь Гекубы,
Младенца Гектора кормящая,
Как лоб мужчины Гектора, надменно
Плюющий кровью на мечи врагов».
(Акт 1, сцена 3)

«Да, он ранен; и я благодарю богов за то…»

«У него двадцать пять ранений, не считая нынешних».
(Акт 2, сцена 1)

Кориолан не просто любит свою мать, все его подвиги и вся его жизнь служат тому, чтобы получить её одобрение. Печально он недоумевает:

«Странно мне, что мать
Меня не одобряет, хоть сама же
Их грубошерстными зовет рабами,
К тому лишь предназначенными, чтоб
На грош продать, на грош купить; в собраньях
Позёвывать, сняв шапки, молча пялясь,
Когда наш брат встает и говорит
О мире, о войне».
(Акт 3, сцена 2)

Мать Кориолана «толкает» его в политику, дело, к которому он, лишённый хитрости и терпения, совершенно непригоден. Приманка и награда для Кориолана – всё та же материнская похвала:

«Сам говорил ты,
Что воином соделали тебя
Мои хвалы. Исполни же и эту
Тобой ещё не игранную роль –
И восхвалю тебя».
(Акт 3, сцена 2)

В порыве мести Кориолан решает сражаться с Римом на стороне его врагов.  Никто не может отговорить Кориолана от его затеи разрушить Рим, и только его матери удаётся остановить сына, правда, ценою его жизни.  О наисильнейшем материнском влиянии на Кориолана говорит Менений:

«Матушка его
Одна ценней для нас, чем целый город
Сенаторов и консулов и знати –
Чем целая вселенная таких,
Как ты, трибунов».
(Акт 5, сцена 4)

В вопросах любви и почтения к матери де Вер – не Кориолан.  Читатель не проникается любовью к Волумнии, он – невольно на стороне автора, понимающего, что неправильное воспитание, чрезмерное влияние матери и несамостоятельность Кориолана в этом плане – одна из причин его трагедии.  Де Вер патриархален, и чрезмерно властные женщины не вызывают его восторгов.  Рисуя портрет матери Кориолана, он имел в виду прежде всего свою тёщу Леди Бёрли, волевую и бесстрашную, которая не боялась упрекать саму королеву Елизавету за то, что Её Высочество флиртует с мужем её дочери. 

Другим примером волевой женщины в жизни де Вера была королева Елизавета.  Не знаю, была ли волевой женщиной мать де Вера, но о ней известно другое – она не проявила о сыне достаточно материнской заботы.  Три эти женщины, близкие де Веру, внесли каждая свою лепту в трагедию его жизни. 

Мать де Вера очень быстро (по его мнению) после смерти его отца вышла замуж за человека, рангом намного ниже, чем требовалось для поддержания статуса родовитого графа де Вера (и сын не мог простить такого проявления эгоизма со стороны своей матери). Отдав сына в «королевские сироты», она после этого почти не заботилась о нём, в отличие от матери графа Саутгемптона, который тоже был «королевским сиротой».  Мать Саутгемптона, доверив сына попечению Королевского двора, продолжала о нём заботиться и опекать его.  Так же неусыпно пеклась о сыне, ставшем «королевским сиротой», и мать Ратленда.

Но вернёмся к пьесе: когда Кориолан, поддавшись уговорам матери, решается ради неё предать самого себя, он восклицает:

«О, мама, мама! Что творишь со мной!»  (V.3.182) –

в его словах слышится горький упрёк Эдварда де Вера своей матери.  Многие ошибки  были допущены де Вером из-за отсутствия с юных лет помощи и поддержки родителей, их подлинно дружеского расположения и правильных советов.  Недаром мать де Вера виделась ему в ночных кошмарах, как об этом упоминалось мною ранее. 

Если бы пьесу «Кориолан» написал, к примеру, граф Ратленд, нежно любящий свою мать, образ Волумнии он изобразил бы по-другому.

Тихая, покорная и любящая жена Кориолана Виргилия напоминает Анну Сесил, так что за моделью де Веру далеко ходить не пришлось.  Взгляды Виргилии отличаются от взглядов матери Кориолана: ей важнее счастливый и невредимый муж, чем его боевая слава. Но она, как и Анна Сесил, – подчинённое лицо и послушна Волумнии.

Кориолан отказывает своей жене в её просьбе пощадить Рим, хотя позднее уступает просьбам и упрёкам своей матери.  Любовь Виргилии к Кориолану чиста, велика, но беспомощна, как и любовь Анны Сесил к Эдварду де Веру.

У Кориолана и де Вера есть сходные трагические черты –  гордость и чувство превосходства.  Припомним, как де Вер в 1578 году отказался продемонстрировать своё искусство танца французскому послу, рискуя навлечь на себя гнев королевы.  Кориолан никак не может заставить себя показать избирателям свои раны, как этого требует обычай.  Он испытывает чувство жгучего стыда при мысли, что ему придётся это сделать. Кориолан делает попытку уклониться от неизбежного:

«Я прошу – увольте
От этого. Непереносно мне
В смиренной тоге, раны обнажив,
Канючить голоса за эти раны».

«Не краснея, как смогу
Бахвалиться: свершил, мол, то и это, –
Не прятать, а показывать раненья
Давно зажившие, как будто я
Их получил, чтоб ими уплатить
За голоса?» 
                (Акт 2, сцена 2)

«Что ж говорить мне надо? "Я прошу вас..."
Не поворачивается язык.
“Вот мои раны. Погляди, почтенный!
Служа отчизне, я их получил,
Когда ваш брат вопил и убегал
От грохота своих же барабанов”».
               (Акт 2, сцена 3)

Современники и соотечественники осуждали Кориолана за его непомерную гордость.  В наш просвещённый век мы понимаем, что Кориолан в чём-то прав: показ ран – это варварский обычай, он унижает достоинство человека, поощряет недоверие, осуществляет насилие над личностью.  Другое дело, если воин сам рад демонстрировать свои раны, – пусть показывает.

Подчиняясь воле матери, Кориолан даёт согласие на то, что выполнить не в состоянии.  Его враги легко провоцируют героя на гнев и грубость.  И вместо того, чтобы показывать избирателям свои раны, Кориолан начинает вскипать. В результате, вместо почётной должности консула, его ожидает изгнание из Рима.

В нежелании показать народу свои раны проявились не только стеснительность и гордость Кориолана, но и его чувство превосходства над избирателями, как считают многие.  Фрэнк Кермоуд, цитируя Виндхэма Льюиса, назвал Кориолана

«школьником, свихнувшимся на представлении о собственных привилегиях и идеальной безусловной власти»[311].

Это же определение подошло бы и к молодому де Веру.  Недаром де Вер так хорошо чувствует и понимает своего героя. Де Вер снисходительно относится к спорным
недостаткам Кориолана, как и к своим собственным.  На самом деле подлинный недостаток Кориолана – это его неловкость, неумение объяснить и доказать свою правоту.  Как говаривал Сергей Есенин:

«Все неловкие души
 За несчастных всегда известны»[312].

Так же снисходительны к своим героям друзья де Вера и друзья Кориолана.  Даже более, чем снисходительны: и де Вер, и Кориолан любимы и почитаемы своими друзьями.  Знающий все слабости Кориолана, Менений, тем не менее, с любовью и восхищением говорит о нём:

«Он за отчизну отдал больше крови,
Чем ныне в нём течёт».
(Акт 3, сцена 1)

Джордж Чапмен называл де Вера «отважным, начитанным и либеральным, как солнце». 

Эдмунд Спенсер писал о любви, которую «питают к нему [де Веру] Музы Геликона, а он – к ним».

Жена де Вера Елизавета Трентам с нежностью упоминала о нём в своём завещании: «Захороните моё тело в церкви Хэкни в Миддлсексе, как можно ближе к моему дорогому и благородному лорду и супругу».

Когда Эдварду де Веру исполнился 21 год, он стал членом Палаты Лордов, но войти в почётный Орден Подвязки ему так и не довелось. Так же, как и Кориолана, которого избиратели так и не выбрали консулом, де Вер, несмотря на своё высокое происхождение, ни разу не получил достаточное количество голосов одновременно с согласием королевы на то, чтобы он стал членом престижного королевского Ордена Подвязки. 

До 1580 года большинство голосовало за де Вера, но королева Елизавета накладывала вето. После кризиса 1580 года, число голосов упало до нуля, и в течение четырёх лет де Вер не получил ни одного голоса. В 1585 году отношение к де Веру пэров Англии стало улучшаться, и за него проголосовало 5 человек из 13-ти.  В 1588 году в последний раз у него были голоса – 3 из 7-ми.  А после 1588 года, когда де Вер отказался от командования Гарвичем во время войны с Испанской Армадой, считая, что этот пост ниже его достоинства, на его репутации был поставлен крест, и с тех пор на «табло были одни нули», так что членом Ордена Подвязки он так и не стал.  Единственным, кто отдал свой голос де Веру в период с 1590 по 1604 год, был его шурин Томас Сесил (прототип брата Офелии Лаэрта).


***

Примечания.
299. Брандес, Глава LXIX.
300. Asimov, том 1, стр. 227.
301. Ibid., том 1, стр. 230-231.
302. Furlong, глава 27, часть 3, разделе «Alleged Parallels between the Plays and Oxford's Life».
303. Аникст, «Шекспир», глава 8 «Зрелость», раздел «Ещё три трагедии».
304. Здесь и далее русский тест «Кориолана» цитируется в переводах О. Сороки.
305. Брандес, ГЛАВА LXIX.
306. А.С. Пушкин, «Капитанская дочка».
307. Один из фаворитов королевы Елизаветы, соперник Эдварда де Вера.
308. Farina, стр. 167.
309. Ibid., стр. 165.
310. Nelson, стр. 425.
311. Riverside, стр. 1440.
312. Сергей Есенин, «Чёрный человек».


*********************************************************
<> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <> <>   
*********************************************************