Заколдованное время

18.10.2025.

Роман Томаса Манна «Волшебная гора» - это матафизический экскурс в изучение такого феномена, как время. ВРЕМЯ – главный и гласный герой, метафора и метемпсихоз. Настоящее, прошлое, будущее, вневременье, безвременье, остановка и ускорение, и другие аспекты времени рассмотрены с разных сторон и во всех возможных деталях.

Время идет, стоит, бежит, поёт на все голоса, расцветает весной и увядает осенью, врывается снежной бурей и замирает в радужном сне морозного сновидческого экстаза. Как только оно не измывается над теми, кто попал в его лапы и подчинился его власти. Оно диктатор и раб обстоятельств. Оно трагический актер и комедийный персонаж. Оно - спусковой механизм револьвера, вышибающего мозг самоубийце, и постепенное погружение в болезненное забытье реки Леты. Оно - мгновенье влюблённости, которое длится вечность, и бесконечные дискуссии о мире, о справедливости и счастье, о месте человека и судьбе человечества.

Время… Оно всеми владеет, и каждому даёт свои дары и удары. Отмеряет срок, преподносит урок, берёт оброк.

«Трудное дитя жизни» - Ганс Касторп, который приехал проведать кузена Иоахима Цимсена на три недели на высокогорный швейцарский курорт, в туберкулёзный пансионат, и прожил там десять лет, изучил вопрос времени во всех деталях и со всех сторон. Он поднялся на свою волшебную гору, где время распоряжается всеми, кто ему служит, и служит тем, кто пытается оттянуть свой физический финал жизни.
Здесь Ганс проходит свои университеты жизни под руководством итальянца Сеттемберини, просвещенца, борца за глобальный мир и весну народов, который спорит с иезуитом Нафтой не на жизнь, а насмерть.

Здесь юный герой находит новые увлечения – ботаникой, философией, медициной, музыкой, лыжами.

Здесь влюбляется в раскосые глаза с признаками азиатщины русской больной Клавдии Шоша.

Здесь теряет знакомых и близких, время в себе и себя во времени.

И отсюда отправляется на фронт Первой мировой войны, где пропадает в воронке катастрофы, как многие его ровесники из разных стран и народов.

Как всегда, проза Манна – громоздкая и затяжная, но в то же время центростремительная и целостная. Многослойный пирог повествования затрагивает огромное количество тем и аспектов, которые волновали автора, и которые он воплотил в философско-теологический дебаты двух антагонистов и оппонентов, оставаясь, как третейский судья, над схваткой.

Цитаты

***
Вы не заметили, что когда русский говорит "четыре часа", это все равно что кто-нибудь из нас говорит "один"? Разве небрежность этих людей в отношении времени не связана с безмерностью пространства, которое занимает их страна? Там, где много пространства, много и времени - недаром про них говорят, что это народ, у которого есть время и который может ждать.

***
Два дня пути уже успели отдалить этого человека, к тому же молодого, – а молодой еще некрепко сидит корнями в жизни, – от привычного мира, от всего, что он считал своими обязанностями, интересами, заботами, надеждами, – отдалить его гораздо больше, чем он, вероятно, мог себе представить, когда ехал в наемном экипаже на вокзал. Пространство, которое переваливалось с боку на бок между ним и родным домом, кружилось и убегало, таило в себе силы, обычно приписываемые времени; с каждым часом оно вызывало все новые внутренние изменения, чрезвычайно сходные с теми, что создает время, но в некотором роде более значительные. Подобно времени, пространство рождает забвенье; оно достигает этого, освобождая человека от привычных связей с повседневностью, перенося его в некое первоначальное, вольное состояние, и даже педанта и обывателя способно вдруг превратить в бродягу. Говорят, что время – Лета; но и воздух дали – такой же напиток забвения, и пусть он действует менее основательно, зато – быстрее.

***
Время вообще не «сущность». Если оно человеку кажется долгим, значит оно долгое, а если коротким, так оно короткое, а насколько оно долгое или короткое в действительности – этого никто не знает.

***
Тебе приносят за обедом суп, как принесли вчера, как принесут и завтра. И в тот же миг на тебя повеет чем-то, — чем и откуда, ты сам не знаешь; тебе приносят суп, а у тебя — головокружение, формы времени сплываются, сливаются, и вдруг становится ясно, что истинная форма бытия — это непротяженное настоящее, в котором тебе вечно приносят суп.

***
А жизнь? Чем являлась она? Может быть, она тоже лишь инфекционное заболевание материи? Может быть, и то, что мы называем первичным рождением материи, было также всего лишь неправомерным разрастанием нематериального, вызванным каким-то раздражением? Первый шаг ко злу, к чувственности и к смерти, бесспорно, следовало искать в том моменте, когда, вызванное щекоткой неведомой инфильтрации, впервые произошло уплотнение духовного, его патологическое разрастание, которое, будучи наполовину наслаждением, наполовину самозащитой, оказалось первой ступенью, ведущей к вещественности, переходом от нематериального к материальному; это и было грехопадением.

***
... Ждать - значит обгонять, значит чувствовать время и настоящее не как дар, а как препятствие, значит, отвергая их самостоятельную ценность, упразднить их, духовно как бы через них перемахнуть. Говорят, что, когда ждешь, время тянется. Но вместе с тем - и это, пожалуй, ближе к истине - оно летит даже быстрее, ибо ожидающий проглатывает большие массы времени, не используя их и не живя ради них самих. Можно было бы сказать, что человек, занятый одним лишь ожиданием, подобен обжоре, пищеварительный аппарат которого прогоняет через себя массы пищи, не перерабатывая ее и не усваивая ее питательных и полезных элементов. И эту мысль можно было бы продолжить: как непереваренная пища не укрепляет сил человека, так же не делает его более зрелым и время, проведенное в пустом ожидании. Правда, в действительности чистого, пустого ожидания не бывает.

***
Любая история должна быть прошлым, и чем более она — прошлое, тем лучше и для ее особенностей как истории и для рассказчика, который бормочет свои заклинания над прошедшими временами...